— О Генри, — чуть запинаясь, сказал он, — я такой идиот.
— Нет, совсем нет, — быстро возразила она, желая успокоить его. — Ну может быть, совсем чуть-чуть, — уступила она. — Только совсем чуть-чуть.
Данфорд не мог не улыбнуться.
— Неудивительно, что ты так необходима мне? — Он слегка коснулся губами ее губ. — Ты знаешь, когда мне нужно немного лести или похвалы и когда мне хочется поцеловать тебя.
— Например, как сейчас? — спросила она дрожащим голосом.
— Особенно сейчас. — Он снова поцеловал ее, на этот раз более настойчиво, будто желая вытеснить из ее души последние сомнения. Она сомкнула руки у него на шее и крепко прижалась к нему, давая молчаливое согласие на более продолжительный поцелуй.
Данфорд целовал ее долго и нежно — и не в силах был оторваться. Он чувствовал, как страх и робость Генри постепенно уступают место желанию. Данфорд все крепче обнимал девушку, а губы его легко ласкали мочку ее уха.
— О Генри, как же я хочу тебя! Только тебя.
Генри застонала, переполненная до краев чудесным ощущением, не в силах произнести ни слова. Когда он целовал ее прежде, она знала, что он испытывает лишь желание. Теперь она чувствовала его любовь. О ней говорили его руки, его губы, его глаза. Слова были не нужны, любовь будто витала в воздухе. Генри вдруг почувствовала, будто ей наконец позволили любить его. Теперь можно было открыть ему свое чувство, ведь он испытывал то же, что и она. Генри потянулась к нему и поцеловала мочку его уха, так же как это сделал он. Данфорд вздрогнул. Генри испуганно отпрянула.
— Извини, — произнесла она сбивчиво. — Я сделала что-то не так? Просто я подумала, что тебе это будет приятно, как и мне. Я только…
Он рукой прикрыл ее рот.
— Ш-ш-ш. Все было чудесно. Только неожиданно.
— Извини.
— Не извиняйся. — Данфорд нежно улыбнулся ей. — И сделай это еще раз.
Генри взглянула вопросительно.
Он кивнул ей и шутливо повернул голову так, что его ухо оказалось в нескольких дюймах от нее. Она улыбнулась, наклонилась и осторожно провела язычком по мочке уха. Правда, прикусить ее показалось ей слишком смелым.
Ее восхитительные неумелые ласки так накалили его страсть, что он, не в состоянии больше сдерживаться, снова начал покрывать поцелуями ее лицо. Волосы Генри разметались по плечам, и Данфорд беспорядочно гладил их, роняя на пол заколки. Он с наслаждением вдыхал пьянящий аромат лимонов, так дразнивший его все эти прошедшие недели.
— Почему они так пахнут? — прошептал он, нежно целуя локоны.
— О чем ты говоришь?
Он улыбнулся, увидев тревогу в ее глазах. Какое же сокровище эта девушка! В ней нет ни тени притворства. Когда он целовал ее, она целиком отдавалась ему. И даже осознавая свою власть над ним, она, однако, никогда не воспользуется этой властью. Взяв прядь ее волос, он поднес ее к лицу.
— Почему твои волосы пахнут лимонами?
К его удивлению, Генри покраснела.
— Я использую сок лимонов, когда мою волосы, — призналась она. — Виола всегда говорила, что он делает их светлее.
Он снисходительно посмотрел на нее.
— Еще одно доказательство тому, что тебе свойственны те же недостатки, что и всем нам. Подумать только, использовать лимоны, чтобы сделать волосы светлее! Ну и ну!
— Они всегда были моей гордостью, — робко сказала она. — Поэтому я никогда не укорачивала их, хотя для работы в Стэннедж-Парке короткая прическа была бы намного удобнее. Наоборот, мне хотелось, чтобы они выглядели как можно привлекательнее, ведь все остальное во мне было вполне заурядным. — Заурядным? — переспросил он тихо. — Совсем нет.
— Тебе не обязательно льстить мне, Данфорд. Я знаю, что я не слишком красива, пусть даже и неплохо выглядела в белом платье вчера вечером, но… О Господи, только не думай, что я напрашиваюсь на комплименты.
— Нет. — Он покачал головой. — Не буду.
— Я прямо как сорока. Разболталась тут о своих волосах.
Он потянулся к ней и провел пальцами по изгибу ее бровей.
— Твои глаза мне кажутся серебряными озерами, а твои брови — крыльями ангела, такие они нежные и мягкие. — Он наклонился и легко коснулся тубами ее рта. — У твоего алого ротика чудесная форма, восхитительная пухлая нижняя губка и уголки, которые всегда готовы подняться вверх и превратить его в улыбку. А твой носик, казалось бы, самый обыкновенный с виду, нравится мне как никакой другой.
Она не отрываясь смотрела на него, зачарованная бархатным тембром его голоса.
— Но, знаешь, что в тебе самое лучшее? — продолжал он. — Помимо прелестной внешности, ты обладаешь острым умом, добрым сердцем и прекрасной душой.
Генри не знала, что сказать, какие слова могут передать то, что она чувствовала сейчас. — Я… я… так благодарна тебе.
В ответ он коснулся губами ее лба.
— Тебе нравится запах лимонов? — вдруг спросила она. — Я могла бы не пользоваться ими.
— Я обожаю запах лимонов. Делай то, что тебе нравится.
— Я не уверена, есть ли от них толк, — произнесла она, улыбнувшись. — Я так давно пользуюсь этим средством, что не знаю, как будут выглядеть мои волосы, если я перестану это делать. Цвет может остаться прежним.
— Этот цвет волос будет самим совершенством, — серьезно сказал он.
— А если они станут совсем темными?
— Все равно они будут самим совершенством.
— Какой ты глупый! И то и другое не может быть самим совершенством.
Он притронулся руками к ее лицу.
— Какая ты глупая. Ты — само совершенство, Генри, и не важно, какого цвета будут твои волосы.
— Я думаю, ты тоже само совершенство, — нежно сказала она, кладя свои руки поверх его. — Я помню, как увидела тебя в первый раз. В ту минуту мне показалось, что ты — самый красивый мужчина на свете.
Данфорд усадил ее себе на колени, понимая, что на этом следует остановиться. Он не должен позволять себе ни поцелуев, ни чего-либо другого. Все это подождет. Генри была невинна. Более того, теперь она всецело принадлежит ему и заслуживает самого большого уважения.
— Насколько я помню, — сказал он, нежно погладив ее по щеке, — когда ты впервые увидела меня, ты с большим вниманием отнеслась к борову, чем ко мне.
— Тогда я увидела тебя не в первый раз. Я смотрела на тебя из окна. — Она вдруг застенчиво улыбнулась. — И поймала себя на мысли, что у тебя чудесные ботинки.
Данфорд улыбнулся:
— Значит, ты любишь меня за мои ботинки?
— Нет… уже нет, — чуть запнувшись, сказала Генри. Он хочет заставить ее признаться, что она любит его? Ей стало страшно: а вдруг он промолчит в ответ на ее признание? Она знала, что он любит ее, она чувствовала его любовь в каждом прикосновении, но знал ли он сам об этом? Она не хотела бы испытать боль от его слов, вроде: «И ты мне очень дорога, милая».
Данфорд не заметил перемены ее настроения. Пытаясь выглядеть крайне серьезным, он наклонился и чуть приподнял ее платье. Чрезвычайно искренним голосом он произнес:
— Твои ботинки тоже очень хороши.
— О Данфорд, с тобой я так счастлива!
Она произнесла это, не глядя на него, но он знал, что при этом она улыбалась.
— Я тоже счастлив с тобой, плутовка. Однако, боюсь, мне придется вернуть тебя домой, пока твое отсутствие не вызвало переполоха.
— Ты, можно сказать, выкрал меня.
— Да, но цель вполне оправдала средства.
— Это так. И все же я совершенно согласна с тобой, мне надо возвращаться. Нед, должно быть, теряется в догадках, куда я запропала.
— Ах да, наш дорогой Нед. — Со смиренным выражением лица Данфорд дал кучеру знак ехать к особняку Блайдонов на Гросвенор-сквер.
— Ты должен быть добрее к Неду, — проговорила Генри. — Он милый юноша и, я уверена, станет мне хорошим другом.
— Я подобрею к Неду, как только он найдет себе возлюбленную.
Генри промолчала, она была рада этой ревности.
Они умиротворенно молчали, пока экипаж вез их к Гросвенор-сквер. Наконец они остановились.
— Как жаль, что мне нужно идти, — с тоской в голосе произнесла Генри. — Я хотела бы навсегда остаться в этом экипаже.
