слабо засветился, замерцал, и что-то дотронулось до моих волос, подняв прядь вверх. Тысячи мурашек пробежали по телу. И осторожно взглянув наверх, обнаружила, что прядь моих волос висит на ветке. Она сгибается и шевелит листочками.
Дерево общается со мной?
Выпрямившись, немного осмелела и вновь прикоснулась к мерцающему ромбу. Мне послышался очень тихий шёпот, словно речка журчит вдали.
«Спа-а-а-си-и-и-бо-о-о», — прошелестели листья, тихим дыханием.
А затем, свечение отделилось от дерева, сохраняя свою ромбическую форму, и поплыло по воздуху. Оно было слегка салатового оттенка. Я пошла за ним, приняв это как сигнал. Значок привел меня к другому ряду деревьев, что приветственно зашевелили ветвями. Здесь стояли деревья с зигзагообразным узором, и я уже смелее дотронулась до его коры. Она засветилась нежно-фиолетовым светом до корней, и узоры поползли по земле в левую сторону. В ту сторону, которая насколько я помню, ведёт к выходу.
— Вы мне помогаете, — прошептала я, чувствуя, как мысленно меня подталкивают деревья. Они передают мне ощущения, и я благодарно принимаю их помощь.
Шагая по светящейся дорожке, ощущала себя почти в безопасности. Эти деревья стали моими друзьями. Лес изменился и стал оживать. Может и слабо, но процесс пошёл. И это меня так радовало, будто это моё личное исцеление. Сколько они тут настрадались? Это же немыслимо, когда понимаешь, что они живые, как я.
— Адели-и-на! — раздался протяжный голос из лесной чащи, и я поёжилась.
Нет уж, в этот раз я не куплюсь.
— Где ты милая? Вернись ко мне! Умоляю! — чудище говорило голосом Орголиуса.
Я молча шла по светящейся дорожке, игнорируя его слова.
— Ты же обещала! Ты солгала! Ты больше не любишь меня? Я страдаю, Аделина, я умираю без тебя. Вернись ко мне! Слышишь? Иначе я погибну без твоей любви! — донимали меня чудище.
Дорожка привела меня в самую тёмную часть леса. И печально, но здесь я не увидела ни одного листочка на дереве. Они стояли голые и обугленные. Даже в сердце скрипнуло при их виде. Обидно за них, бедных. Как вдруг, ветви их задёргались, заскрипели. Деревья, если мне не изменяет зрение, начали двигаться, поднимая корни из земли.
— Нет! Ты моя! Моя!!! Вернись немедленно! — истошно заорало чудище, и я услышала жуткий шум сборку, и привыкшие к темноте глаза распознали приближающуюся сюда уродливую фигуру.
Светящийся ромб промчался вперёд, сигнализируя, что пора бежать. Фиолетовая дорожка быстро устремилась вперёд. И я помчалась сквозь чащу, слыша за спиной страшный треск. Обернувшись на миг, увидела, что деревья пытаются заградить ему путь, но он их ломает в щепки.
— Я доберусь до тебя! Тебе не сбежать! Это моя территория!!! — истошно вопило чудище за спиной.
— Отвали, козел! — заорала я на адреналине, приближаясь к заветному свечению волшебного ограждения.
Но как пройти? Оно же не пропустит просто так!
А чудище уже приближалось, вспыхивая землю под собой. И как он только с места сдвинулся?! Такой голодный, что открыл в себе новые способности? Плевать! Это не важно!
Треск стоял страшный, в мои ноги бежали так быстро, что казалось, я вот-вот оторвусь от земли и взлечу. Лёгкие рвало от отдышки, слёзы в глазах от ветра. Но я бежала, что есть сил. Как вдруг, раздался новый треск, и меня обдало огненным дыханием. Что-то произошло. Быстро обернувшись, обнаружила, что голые деревья одно за другим вспыхивают, как факелы и пытаются задержать монстра.
Впереди меня несся ромб. Он начал стремительно увеличиваться в размерах, больше моего роста, а чудище ревело страшным воем.
— Не пущу-у-у! Моя!
В воздухе раздался свист, и его плети едва коснулись моих ног. Но не успел схватить. Кусал за пятки, пока земля горела под моими ногами.
Ещё немного. Бежать!
Ромб врезается в магическое ограждение, и от него летят искры, как от сварки. Он буквально разъедает сеть, и появляется заветный проход. Я в длинном прыжке буквально улетаю туда, и качусь по земле. Проход со свистом и рёвом закрывается, а я лежу, без сил, стараясь удержать в себе выпрыгивающую из груди душу. Казалось, она мчалась впереди меня, и во время прыжка, мы объединились, едва не расставшись друг с другом.
Распростершись на земле без сил, я возвращалась в себя. Как вдруг, до слуха донеслись чьи-то шаги. Хруст камешков под чужой подошвой, заставил меня распахнуть глаза. И последнее, что я увидела, был худой человек с ядовитой усмешкой. Он что-то бросил мне в лицо, что я, не успев ничего сказать, погрузилась в бессознательную тьму.
Глава 22
— Эй, ты! Очнись! — противно раздался голос, вырывающий меня из забытья.
Перед глазами мутно виднелось холодное, синеватого оттенка свечение, и фигура в балахоне, что размахивала надо мной руками.
— Ну, давай, возвращайся в сознание! — вновь потребовал мужской голос.
— Где я? — пытаясь пошевелить руками, спросила незнакомца, понимая, что не могу. Они связаны.
— Хех, где она? — противно хихикнул незнакомец, и заглянул мне в лицо, держа в руках странный светильник.
Сфокусировав взгляд, я узнала в нём того самого, кого я видела перед тем, как отключиться. Его худая рука тряслась, а вместе с ней и светильник, в котором трепыхались маленькие человекоподобные существа со светящимися крыльями, как у стрекоз.
— Кто ты такой и что тебе нужно? — как можно серьёзнее спросила я, но скользкая ухмылка только росла на его худом лице.
Он напоминал мне типичного сказочного злодея: продолговатое, серое лицо, тонкие губы, изогнутые в недоброй усмешке, маленькие чёрные глазки, а между ними длинный крючковатый нос. Когда он заговорил, то моему взгляду открылись акульи зубы незнакомца, что по телу пробежала неприятная волна.
— Задам встречный вопрос: кто ты и что тут делаешь? — дергая светильник с несчастными существами, вкрадчиво произнёс он.
— Я, Аделина Михайловна, — ответила, гордо выставив подбородок, пока он внимательно изучал меня противными глазками, что недобро сверкали в темноте при слабом освещении. Смелая от усталости, я уже не видела смысла чего-либо бояться. Я понимала, где оказалась и тут, как говорил Гелиодор, нет места слабости и страху.
Если уж меня сюда занесло, то это не просто так. Ничего не происходит без причины. Хотя я не могу понять, почему всё так закрутилось и кто те судьи одноглазые. Одно понятно, что они лишены способности доходчиво доносить мысли и смыслы. И этот тоже, стоит, кривляется передо мной, пытаясь нагнать жути. А я устала, и руки болят, и жутко хочется пить.
— Кто-кто? — скривился он, и его сухое лицо поползло морщинами, а нос уполз вниз, чуть ли не до подбородка.
— Дед Пихто, — дёргая
