— Хорошо. Итак, Тартар. Семья часто произносит это слово — грозя, клянясь и проклиная — но что это на самом деле?!
— Я буду честен с тобой, Гермий. Я не знаю. И никто из Семьи не знает. Разве что…
— Разве — что?
— Разве что Первенцы. Я имею в виду Сторуких.
— Так почему бы не спросить их?
— Спросить? — странное веселье звучит в голосе Подземного Владыки. — Что ж, попробуй. И если они не ответят — не обижайся. Скорее всего, они просто не заметят тебя… даже если ты будешь кричать во весь голос, топать ногами и бросать в них камни. Ты видел когда-нибудь Сторуких?
— Нет.
— Тебе повезло, Гермий. Я видел. И не хотел бы увидеть их снова. Мне не нравится чувствовать себя пылинкой, глядящей на вихрь. Гекатонхейры, Первенцы Земли-Геи и Неба-Урана — это мощь. Первозданная, беспредельная мощь, суть нашего мироздания, соль Земли… Все, что запомнилось от нашей встречи — ощущение гигантской, невыразимой мощи, не нуждающейся ни в чем, даже в проявлении самой себя. Бриарей, Гий и Котт, Сторукие, гекатонхейры, Первенцы — что для них власть, слава, обида, гнев?..
— Что?
— Ничего. Меньше, чем ничего. Ты думаешь, это Уран, а позже — Крон, заточили Сторуких в Тартар? Смешно! Первенцы, три опоры мироздания — везде у себя дома. Даже в Тартаре! Они просто позволили самонадеянному Урану, а потом и Крону, переместить себя так далеко, как те только смогли! Вот это место и назвали Тартаром. Говорят, там нет времени и пространства, воздуха и тверди, воды и пламени, тьмы и света: там нет даже изначального Хаоса — Нигде, Ничто и Никогда. Впрочем, это слухи. И сейчас в Тартаре есть нечто. Это Павшие. Я ответил на твой вопрос, Лукавый?
— Отчасти. Скажи-ка, дядя, — ведь недаром ты утверждаешь, что Сторукие неизмеримо сильнее всех, и все наши войны им кажутся муравьиной возней — тогда почему гекатонхейры вмешались в Титаномахию, приняв сторону Семьи?!
— Это уже второй вопрос, Лукавый. Скажи я — Сторукие вмешались из-за Чужаков, которые уже тогда звали себя Павшими — ты ведь не угомонишься, да?
— Чужаки? Я слышал о них от Хирона… Но ты прав, дядя — такой ответ меня не удовлетворит.
— Тогда начнем с самого начала. Нет, не с сотворения мира — тогда меня еще не было — а с явления Павших. Впрочем, тогда меня тоже еще не было…
АНТИСТРОФА[31]
— Мироздание Павших, Гермий, совершенно чуждо нам. Мы даже не знаем, действительно ли оно существует. Единственное доказательство тому — сам приход Павших. Я собирал знания о них по крупицам, искал крохи уцелевших сведений — и то… Их родина — отнюдь не один из тех миров Матери-Геи, что мы создали или переделали для себя: Олимп, мой Аид, твой маленький мирок близ Фиванского Дромоса, Хиронова часть Пелиона… Оно совсем иное, мироздание Павших; иное хотя бы потому, что, если верить Чужакам (а верить им можно лишь с большой оглядкой!) в нем царит Единый Бог! Представляешь, Гермий? — Бог, способный сказать: «Я есмь Все!»
— Нет, дядя. Этого я представить не могу.
— Я тоже. Вот ты, Лукавый — это ведь не просто ты, сидящий передо мной и докучающий мне разными вопросами. Это и состязания атлетов, и торговля, и воровство, и гермы на дорогах; все это — ты. Я же не просто твой дядя — но и весь этот подземный мир, и страх людей перед смертью, и смирение перед ликом неизбежности, и многое другое… Посейдон — это не просто упрямый дурак!.. ну, в общем, ты понимаешь.
— Понимаю, дядя. ЭТО я понимаю.
— Но никто из нас — ни твой отец, ни Крон-Временщик, ни даже Уран-Предок — никто не мог и до сих пор не может сказать о себе: «Я есмь Все! Я — весь мир, все сущее; Все — Я!»
А там, в мироздании Павших, это случилось. Возможно, потому что там никогда не возникало ни гекатонхейров, ни смертных людей — одни титаны; возможно, потому что они не совсем такие, как мы или, к примеру, Гелиос; короче, один из них сумел разрастись до тех пределов, когда он из одного стал Единым. Но как смертный не замечает до поры незримо зародившуюся в нем опухоль (о которой тоже может сказать: «Это моя смерть, но и это — Я!»), так и Единый не сразу ощутил, как в одном из включенных Им в Себя миров некто осознал себя личностью и не захотел быть частью целого, начав разрастаться, подобно опухоли, подобно Единому в дни Его молодости…
— И Единый изверг их из Себя — да, дядя? Как лекарь отсекает гнилой палец у больного, чтобы спасти руку и всего человека?
— Примерно, Гермий. Только Он был лекарем Сам Себе, и «отрезал палец», уничтожив полностью миры Павших, входившие в их «Я». Единый превратил их в свет и пламя — и исторг Павших за пределы мироздания, которым Он был. Но изгнанные мятежники вобрали свет и пламя в себя, вобрали «Я» в «Я», и такими пришли на Гею. Недаром одного из них звали Эосфором, что значит «Светоносный»…
— А какие они были внешне?
— Помни, я тогда еще не родился; я увидел Павших лишь в дни Титаномахии. Разные они были, Гермий… разные. Но всех их переполняли свет и пламя, которыми стали их испепеленные твердыни в Страшный День Изгнания. Теперь же… Не знаю, во что они превратились в Тартаре. Павшие начали меняться уже тогда — миры Геи были чужими для них, как и они для Матери-Земли. Даже собственным обликом к тому времени они владели плохо, и менялись, мешая воедино свет и тьму, красоту и ужас…
Чудо становилось чудовищем. Часть доныне живых чудовищ — потомки Павших… впрочем, не задирай нос, Гермий: другая часть — наше потомство.
— Не уходи в сторону, дядя, — жестко бросил Гермий. — Что было дальше?
— Дальше? — Владыка немного помолчал, словно собираясь с мыслями. — Ладно, слушай дальше.
Крон-Временщик как раз только что сверг своего отца Урана, оскопив его, и Павшие быстро поняли, на кого надо делать ставку. Они начали давать Крону мудрые советы — вроде тех, что дает Мом-Насмешник.
— Я знаю, дядя, к чему приводит следование советам Мома, правдивого ложью.
— И я знаю. И другие. Но это сейчас. А тогда Крону очень понравилась идея Павших: стать повелителем титанов, детей Геи! Отдадим должное — сами титаны особо не возражали. Как-никак, великий, хоть и младший по возрасту Крон, любимец Геи, победитель Урана…
А мудрость Павших была безгранична, она питала Крона, и то время недаром называли Золотым Веком. День шел за днем, и наконец Павшие явились к Крону со смиренной просьбой:
«Повелитель Крон, ты видишь нашу преданность, но знай — мы чахнем. Пламя, которое в нас, угасает, и нечем нам пополнить уходящие силы. Дай нам что-нибудь — лес, гору, реку — то, что сочтешь возможным, и мы станем говорить о твоем даре: „Он — это Мы!“; и сила вернется к нам!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
