Я вспомнил, что рядом с планетой дежурит Одиннадцатая бригада и почувствовал облегчение.
Но в случае открытой войны с Мантой мы окажемся в списке первоочередных целей. И эту грозную бригаду сметут с той же лёгкостью, что и наши древние «Факторы». Если ещё до этого бригада не получит приказ о передислокации. А если мы откажемся сотрудничать с Неккеном, она получит приказ. Возможно, это даже будет приказ об астероидной бомбардировке.
Значит, если мы собираемся себя защитить, нам придётся пойти на сотрудничество и заодно защитить человечество. «Господи, это звучит как бред, – подумал я, – это бред чистой воды. Йеллен сумасшедший».
Но отмобилизовать Народную Армию – дело нескольких дней. Опытные, обстрелянные бойцы, храбрые и упрямые. Работяги и фермеры, не боящиеся ни Бога, ни чёрта, ни миротворцев Союза, ни экономической блокады, ни информационной изоляции.
Они не испугаются Манты.
Не побегут.
Я покачал головой.
– Алан, – сказал я. – Нас триста миллионов. А Сверхскопление огромно.
Директор снова просиял одной из арсенала своих лучезарных улыбок. Он решил, что добился своего. В сущности, он действительно своего добился.
– В преддверии Победы, – пламенно сказал он, – в пору высочайшего расцвета Звёздного легиона в нём служили двести тысяч человек. Этого было достаточно. Армия Союза огромна, вооружена по последнему слову техники, но ей не хватает жёсткого костяка. Не хватает воли, идеи. Поэтому она отступает перед мантийскими «спортсменами». У них есть дух. Но когда они столкнутся с иным духом, настоящим боевым духом, то не выдержат конкуренции.
Я помолчал.
Йеллен смотрел на меня пристально, взгляд его теперь не давил, а словно пытался зажечь. Выглядело убедительно, но никакого эффекта не производило.
Я сплёл пальцы в замок.
– Итак, – сказал я, – признание легитимности, место в Совете, гуманитарная помощь, квоты в университетах – преимущественно в военных университетах, вы понимаете, – закупки продукции по ценам выше рыночных…
– Конечно, – директор подался вперёд, часто кивая. – Конечно.
– Алан, а вы не боитесь, что ваш новый Звёздный легион решит посадить на трон Тикуанов кого-нибудь другого?
Я не застал его врасплох. Он ждал этого вопроса.
– Не боюсь, – и директор обезоруживающе улыбнулся. – Знаете, ведь все военные корабли строим мы… На них есть такие устройства для самоликвидации. А кроме того, вы очень любите родину. В случае вашей измены с ней может случиться что-то плохое.
Беседка направилась к вилле. Йеллен заговорил иначе, огонь из его речи ушёл, словно не было. «Риторика, – подумал Николас, – само собой, но результат он, как всегда, получил с помощью шантажа, а не риторики… Что он сам-то об этом думает? Впрочем, мне это не очень интересно. Поразительно, – думал он, – Йеллен говорил правду. Он действительно надеется получить в своё распоряжение новый Звёздный легион родом из семнадцатой сферы мира».
– Конечно, – говорил директор, – вы можете отправиться на свой корабль и обсудить моё предложение с коллегами. Если желаете, корпорация оплатит вам номер в наземной гостинице, лучшей гостинице. Не желаете? Как вам угодно. Тогда чуть позже вам снова придётся лететь вниз. Вы полномочный посол, вы подпишете договоры.
Николас коротко кивал.
Думал он о посторонних вещах. К примеру, о том, что Эрт Антер, мантийский приятель директора, наверняка вызывает у Йеллена очень, очень сильные эмоции. Бедняга Йеллен, всё, на что он может рассчитывать, – это пикировки с голограммой да, в худшем случае, комфортабельная клетка на одной из Мант… А в лучшем он, вероятно, прикажет брать главу Комитета Коррекции живым. Мечты, мечты.
Под конец господин директор любезно одолжил господину послу свой унимобиль.
Баснословно дорогая машина поднималась так плавно, словно вовсе не трогалась с места. Показатели высоты и скорости менялись, земля уходила вниз, пейзажи превратились в подобие карты, потом и карта растворилась в облачных пеленах. «Приготовиться к пересечению границы сред, – промурлыкал ИскИн и сам себе ответил: – Готов к пересечению границы сред». Унимобиль выскользнул из атмосферы. Компенсационные гравигенераторы работали идеально, в салоне по-прежнему царил покой. На экранах начал умаляться бело-голубой малый шар, спутник огромного Сердца Тысяч.
Николас осознал наконец, что яхта Йеллена – сказочный ад, невыносимое для психики испытание – позади. Он ещё вернётся на Сердце Тысяч, но уже никогда не вернётся на «Поцелуй».
И тогда его затрясло.
…Нужно было немедленно вызывать Циа, объяснять, что происходит, передавать новую информацию – им там, в неизмеримой дали, тоже потребовалось бы время, чтобы её осмыслить, – но самообладанию Николаса пришёл предел. Сам перед собой он отговорился тем, что Йеллен получит запись переговоров, которые велись из его собственной машины. Это было не так уж важно, ничего нового для себя директор не узнал бы. У Николаса просто не оставалось сил.
Анатомическое кресло под ним, подключённое к ти-интерфейсу, выгнулось, повинуясь невысказанным желаниям. Николас уставился в бледный дымчатый потолок. Подлокотники кресла взбугрились, стали упругими и податливыми, приняв судорожно впивающиеся пальцы. Температура в салоне поднялась, но Николас всё равно мёрз. ИскИн встревожился и предложил медицинскую помощь. Пассажир его проигнорировал. Компьютерный разум замолчал и только повторил предложение на экранах, красной табличкой.
За табличкой, огромный и полупризрачный на фоне космического мрака, близился отуманенный бок планеты. Орбитальные станции пока видела только автоматика, но скоро должно было обрисоваться серое кольцо, похожее на естественное кольцо обломков и пыли… Где-то среди этого облака на геостационарной платформе ждал Николаса старый круизный лайнер, рабочая лошадка начупра Морелли, посольский транспорт. Николас стиснул зубы, обхватил себя руками за плечи, силясь совладать с дрожью.
«Эрвин», – вспомнил он.
Его охватил ужас.
На несколько дней он вообще забыл о существовании Эрвина. Так сработал защитный механизм психики. Ежесекундно отдавая себе отчёт в том, что он делает – что он позволяет делать с собой, – Николас рисковал сойти с ума. Чтобы повредиться рассудком, хватило бы и страха за судьбу Циалеша, взрывчатой смеси чувства ответственности и чувства полной беспомощности. Личные переживания вдобавок к этому стали бы слишком тяжёлым грузом. Потенциал адаптации человека огромен – и мудрый организм отключил все опасные эмоции. На «Поцелуе» Николас порой осознавал, что обращается с самим собой с расчётливой холодностью, точно с персонажем игры. Но даже эти мысли быстро уходили, потому что были слишком личными и вели к размышлениям вовсе не нужным…
Теперь угроза ушла. И всё, что было вытеснено за пределы сознания, вернулось, опустившись на плечи невыносимой тяжестью.
«Эрвин поймёт, – в отчаянии думал Николас, – он же почувствует. Он мастер ки. И я… я должен буду объяснить ему, почему я целую неделю не выходил на связь. Что со мной было. Чего от меня хотел Йеллен. Он поймёт, конечно… Конечно, поймёт…»
Пришла идея что-нибудь солгать и была отброшена за нелепостью.
Николас закрыл глаза. Приглушённый свет в салоне показался ему слишком ярким. ИскИн, повинуясь ти-интерфейсу, уменьшал и уменьшал светимость, пока вовсе не выключил лампы. Теперь салон освещали только мониторы да огоньки аппаратуры.
«Эрвин, – думал Николас, – Эрвин…»
– Предлагаю вызов, – осторожно сказал ИскИн. – Орбита Сердца Тысяч, платформа сто семнадцать, судно «Тропик», господину Фрайманну.
«Фрайманн», – мысленно повторил Николас.
Чёрный Кулак революции, легендарный комбат.
Отчего-то пришли воспоминания пятилетней давности, времён Гражданской, и встал перед глазами словно вживую не нынешний Эрвин, похожий на прирученного доброго волка, а угрюмый, измученный командир среди закопчённых руин, на улице города, по которому только что отбомбились.
…Это многострадальная Лорана, родной город товарища Кейнса. Башня Цветного театра подымается над холмом. Оттуда стреляют. А Парковый район дотла сгорел, там упал атмосферный истребитель. Позавчера шлюхи сбили. Шлюхами называют солдат правительственных войск, потому что они дерутся за деньги и у них нет другой причины сражаться…
Сегодня тихо. Товарищ Реннард переступает через обломки. Чья-то тумбочка вывалила цветастое барахло, и не сгорело ведь, и чайник тут же, цветочный горшок, а вдали груда перекорёженного, оплавленного металла – несколько машин взрывной волной снесло к стене, а с другой стороны улицы была витрина магазина сантехники, теперь там среди фарфорового крошева сиро и смешно стоит почти целый унитаз, всё, что осталось… Трупов не видно, потому что все под развалинами. Кто был на улицах, тех оттащили куда-то. Товарищ Реннард идёт по улице и слушает комдива Уайтли. Комдив в добром расположении духа, хотя его и потряхивает от передозировки энергетиками, но энергетики лучше, чем кокаин, думает товарищ Реннард, комбриг Фредерсен внушает опасения в этом смысле… Ещё он думает, что Уайтли уже месяц как наступает, а год назад он руководил отступлением.
