и ряде пародийных стихов. Несмотря на «восторг», вызванный стихотворением «Родина», Белинский не упомянул в печати эти стихи. Стихотворение «Родина» было впервые опубликовано в 1856 г. (1:585), а «В неведомой глуши, в деревне полудикой…» – в 1851 г. (1:590), – спустя годы после смерти критика. Ни цитация этих стихов, ни какая-либо ссылка в его критической статье была невозможна. Однако в отзывах Белинского о Некрасове и не просматривается каких-либо допускающих намек на эти или сходные стихи рассуждений о преемственности молодого поэта по отношению к Лермонтову, чьи произведения продолжали публиковаться после его гибели.
Причины, почему Белинский промолчал, понятны. Во-первых, подражательность, а затем ученическое освоение в творчестве Некрасова этих лет были самоочевидны. Во-вторых, по всей видимости, Белинский рассматривал преемственность Некрасова по отношению к Лермонтову (и преемственность по отношению к Гоголю) как популяризацию писателем «без поэтического или художнического таланта» идей великих писателей и поэтов. В этом смысле под «задатками отрицания» можно предполагать идейно-тематическое наполнение, выражающееся в диапазоне от пародии до инвективы и широко использующее антитезы, характерные для стихов Лермонтова[410]. И в отношении ранней лирики Некрасова такое предположение и правомочно, и достаточно.
Но анализ более поздних его лирических произведений показывает, что идея «отрицания» была воспринята Некрасовым более глубоко. Такому анализу посвящена специальная статья[411], в которой рассматривается развитие поэтической мысли на примере текстов, содержащих формулу «любить и ненавидеть»[412], с учетом контекста – бесед поэта с Белинским, склонным открыто выражать крайние формы любви и ненависти и ждать этого от других.
Кажущаяся по свидетельствам мемуаристов антитетичность мышления Белинского корректируется его признанием, сделанным в письме к В. П. Боткину:
«Безумная жажда любви все более и более пожирает мои внутренности, тоска тяжелее и упорнее. Это мое, и только это мое. <…> Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную» (Белинский. XII: 52).
Этот ход мысли отражает усвоенное Белинским понятие диалектики в философии Гегеля: переход одного определения в другое и заложенное в определении самоотрицания[413]. Несмотря на декларируемое Белинским отчуждение от идей Гегеля, судьба учения немецкого философа в его наследии была более сложной. И мысль о «задатках отрицания» в поэзии Некрасова и Лермонтова на языке Белинского означала не только протестное отношение к социальной системе. В таком ракурсе мысль художника, действительно, способна переродиться в статичную оценку, опирающуюся на антитезы (благо – зло, порицать – прославлять и т. п.), и поэтическое произведение будет сведено к «дидактике», в которой современники зачастую упрекали поэта. В словах о «задатках отрицания», как представляется, необходимо видеть не наличие антитез, отражающих полярные явления и вызываемые ими чувства, но контекстуальные семантические отношения между антитезами. Развитие этих смысловых нюансов и дает основания для оценки потенциала поэтической мысли. В данном случае анализ должен учитывать исторически актуальный для критика и поэта – его ученика – тезис об отрицании как необходимом условии развития отдельной мысли.
Обратимся к анализу поэтического текста Некрасова. Отметим, что попытки увязать произведения Некрасова с общественно-политическими и общественно-литературными событиями и полемиками, определить прототипы и протосюжеты, при всей их продуктивности, выдают подход к этим стихам как к прозе – с оговоркой о стихотворном размере и рифме. Между тем еще Ю. Н. Тынянов в статье «Стиховые формы Некрасова», посвященной роли прозаизмов в произведениях поэта, констатирует применительно к Некрасову: «Поэтическое произведение отличается от прозаического вовсе не имманентным звучанием, не ритмом как данностью, не музыкою, непременно осуществленною», а «заданным рядом, ключом. Это создает глубокую разницу между обоими видами; значение слов модифицируется в поэзии звучанием, в прозе же звучание слов модифицируется их значением. Одни и те же слова в прозе значат одно, в поэзии другое»[414]. Осмысление поэтической мысли Некрасова на уровне «значения слов» остается неполным.
Рассмотрим одно из стихотворений, в котором поэтическая формула использована в несколько измененном виде, – «Песню Еремушке» (1859):
«С этой ненавистью правою,
С этой верою святой
Над неправдою лукавою
Грянешь божьею грозой…»
(II: 67; курсив мой. – М.Д.)
«Вера святая» в этой формуле занимает место «любви», но эпитеты «правая» и «святая» делают «веру» (и по ассоциации с другими стихотворениями «любовь) и «ненависть» синонимами, тогда как бытовое сознание рассматривает любовь и ненависть как антонимы. Таким образом, два этических понятия – «любовь» и «ненависть» – в структуре поэтической формулы Некрасова не являются дихотомией личного отношения (то есть разделением целого на две взаимоисключающие части), а представляют его диалектику (то есть мышление, имеющее противоречие в своей основе как предмет для развития мысли)[415]: ненависть предстает гранью любви. Переход понятия в свою противоположность совершается, мысль пластична и подвижна.
Это стихотворение, как и другие, содержащие формулу «любить и ненавидеть», написано после смерти Белинского, в 1850-х гг. Но впервые это движение поэтической мысли можно наблюдать в стихотворении «Поражена потерей невозвратной» (1848) (I: 68), написанном вскоре после смерти новорожденного первого сына Панаевой и Некрасова, то есть, возможно, около 16 марта 1848 г. (подробнее см.: I: 597). Следовательно, Белинский (хотя и был уже тяжело болен) мог быть знаком с этим текстом:
Ей все равно – холодный сумрак гроба,
Позор ли, слава, ненависть, любовь.
В черновом автографе ГБЛ: «Позор [и] слава, ненависть, любовь…» (I: 479). Формула присутствует на стадии написания. Она воспринимается как обозначение одной из сильнейших и одновременно базовых составляющих эмоциональной сферы личности. Перед нами цепочка антитез: смерть («гроб») – жизнь; жизнь (жизненное состояние), в свою очередь, это: позор – слава, ненависть – любовь. Дихотомичность снимается словами автора «Ей все равно»: исключительно сильные и определяющие личность эмоции и чувства переходят в свою противоположность – безразличие, отрицающее значимость этих чувств. Безразличие, в свою очередь, обозначает крайнюю степень горя – исключительно острого и глубокого переживания, вызванного исключительно важным событием. На этом примере мы опять видим диалектическое развитие поэтической мысли Некрасова, о котором впоследствии скажет И. С. Тургенев: «какой прелестный, оригинальный ум у него выработался – это надобно видеть, описать этого нельзя» (Тургенев П. III: 73; письмо к П. В. Анненкову, 9 (21) декабря 1855 г.)
Формула «любить и ненавидеть», по всей видимости, была воспринята Некрасовым у Белинского. Ряды антитез, сила чувства, скепсис мысли, протестное мироощущение Некрасов ближайшим образом наследует от Лермонтова.
Скорее всего, подобное видение мира было изначально близко поэту, но в поэтическую формулу оно могло оформиться в процессе общения с Белинским. Формулой, превращающей антитезу
