– Я останусь, – отважно выпятил грудь монах. – Эй, жри меня, гад!
– А можно, я останусь за него? – резво вскочил книжник. – Это я заварил всю кашу, это я виноват. Возьмите лучше меня, этот парень даже по-русски толком не говорит. А писать вообще не умеет. Какой из него подмастерье?
– Хорошо, иди ты, – подземный серафим проявил неожиданную толерантность.
– Левушка… – Артур внезапно растерял все слова.
– Не бойся, я его не съем. Он невкусный, – успокоил Шестокрыл. – Его плоть отравлена грязью Верхнего мира. Если мои подмастерья покушают твоего мяса, они могут заболеть. Возможно… через несколько лет, ты освободишься от яда и станешь вкуснее. Тогда мы подумаем. А пока ты сам будешь подмастерьем.
– Лева, не могу обещать, что мы вернемся за тобой, – пообещал президент. – Но я постараюсь.
– Так нечестно, – уперся Цырен. – Выбрали меня. И я умею писать по-русски!
– Отклонили за вредность твою, – хихикнул Шестокрыл. – Нет, ты с такими ногтями лучше иди бесов драть.
– Топай, командир, – Свирский отвернулся. – Не волнуйтесь обо мне. Это должно быть интересно…
– Вы что… Артур, ты на самом деле хочешь его тут бросить? – От возмущения Даляр начал заикаться. – Он тебя ни разу не предал за столько лет, а ты его отдаешь этому… этому ракообразному?
– Он поступает верно, – встал на защиту Коваля Кристиан. – Истинный правитель должен отличать печальное от непоправимого. Отличать сердечные тревоги от голоса разума. Превыше всего – благо подданных, а не личная дружба.
Шестокрыл вдруг заторопился:
– Сейчас я молиться буду. А вы отворотитесь, ни к чему вам это видеть… Туда глядите, вверх, на развилку… – Существо помахало в сторону вершины кратера, где начиналась тропа к деревне Онеге. – Слышь, Белый царь, песок не растеряй. А то вечно… потеряют, потом за новой порцией бегут, дурни! Разве за новой жизнью прибежишь куда?
– А на сколько хватит? – Артур мысленно взвесил ступку на ладони.
– Да месяца полтора, куда тебе больше? – на полном серьезе ответил Шестокрыл. – А вы что думали, год подарю? Ха-ха! Как назад дотопаешь, держись дорожки обходной, по краю поляны, держись медных руд. Как в нужное место уткнешься, так сам поймешь, что пора часы песочком заряжать. Но не вздумай на вторую порцию запас оставить. Догоню и сожгу. В Нижний мир вас никто не звал. Желаю вам удачно поохотиться, ха-ха-ха…
– Почему ты смеешься? – не сдержался Артур.
– Потому… потому что ты гонишься за своей тенью, Белый царь.
– Лева… – Коваль потянулся попрощаться с другом, но морщинистая, словно изъеденная солью, чешуйчатая клешня клацнула прямо перед носом.
– Замолкни, пока я не передумал! Ты успеешь умереть в свой срок! И вот что… Дай-ко помолюсь за вас… – попросил хозяин пещеры. И зашептал уже совсем иным голосом, низким, раскатистым, от которого завибрировали суставы и заболели старые шрамы: – Одолень-трава, одолей ты злых людей. Лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили! Отгони ябедника, дока черного, Одолень-трава! – Шестокрыл вертелся все быстрее, похлопывая себя серыми пальцами по груди. – Одолей горы высокие, леса темные, пеньки да колоды, воды лютые и горючие! Железо, сталь и медь – на меня не ходите! Иду я с тобой, Одолень-трава, к Окиан-морю да к реке Иордану, а за Окиан-морем в реке Иордан лежит бел-горюч камень Алатырь. Как он крепко лежит передо мною, так пусть у злых смердов язык не поворотится, руки не поднимутся… Спрячу я тебя, Одолень-трава, у ретивого сердца на всю путь-дороженьку…
Что-то происходило. Артур не мог бы точно указать, в какой момент это началось. Где-то примерно на середине песни-речитатива. Словно стало чуть труднее дышать, запершило в горле, будто дым попал, и все предметы на периферии зрения размазались.
Наверное, остальные ощущали нечто похожее. Орландо тер глаза, Даляр мотал головой, точно смахивал паутину, Качалыцик упал на бок.
– Полнехонько в сырой земле чертогов тайных. – В нижней паре рук у Шестокрыла, откуда ни возьмись, появились гусли. Шестокрыл тронул струны, будто собирался играть, но мелодия так и не родилась. – Со времен потопных ведомы ходы от Тибета через Кунь-Лунь, через Алтын-Таг и Турфан… до самых северных пределов земли, до самого Гиперборея… Отойди, дай пройти, Одолень-трава…
Артур оглянулся еще раз. Розовое дерево с дуплом исчезло. Тропа пропала. Пещера растворилась. Вместе с тропой, ведущей от полуразрушенной арки, пропали мешки с поклажей, виселицы и мерцающие грибы. Зато рядом словно зашумела река, и подул ледяной порывистый ветер.
Под ногами скрипел щебень. Сполохи близкого пожара отражались в тусклом зеркале рельсов. Уцелевшие члены экспедиции судорожно осматривались. Первым пришел в себя Хранитель памяти:
– Мы наверху! Вот только где?
– Точно, вот ведь, собака, – выругался Даляр. – И не надо никаких Стражей! Он выкинул нас…
– Мы вернулись… Нас вернули. Вон там вагон горит. Господин президент, это же ваш вагон…
Уткнувшись в тупиковую шпалу, весело догорал роскошный президентский вагон. Золотые орлы скручивались и отпадали клочьями. Из разбитых окон вырывались чадящие языки огня. Вокруг передвижной резиденции валялись мертвые нелюди и люди. Свет от пожара освещал истерзанную землю в радиусе больше тридцати метров. Откуда-то долетали гудки, выстрелы и крики.
– Артур, он нас выкинул… Выкинул вперед по времени… Этого не было, никогда такого не было! Он показал тебе, чем закончится поход на восток, – повторил Кристиан. – Глядите, эта пакость никуда не делась, вот она!
Вокруг бесновалась сырая непроглядная темень. Но Артур моментально почувствовал – они уже не внизу. Они наверху, вернулись в реальный Верхний мир, и в мире этом случилась колоссальная беда. Где-то неподалеку полыхал огромный город. Оттуда долетали искры и вопли. По широкой реке носились языки пламени. Вперемешку плыли трупы лошадей, людей, перевернутые лодки и открытые бочки с краской. Мучительно пахло смертью, тысячами и миллионами новых смертей.
Оно никуда не делось и стало еще ближе. Звенящий узел не погиб, катастрофа набирала обороты. Слева – играли зарницы, там догорал город. Справа – чернее черного, поднималась стена до горизонта. Посредине догорала гордость уральских вагоностроителей.
– Черт, черт! Так что же, все зря?! – заорал Даляр. – И Митька погиб, и Леву бросили, и остальные ребята погибли?.. Все зря?!
Артур внезапно опомнился. Скинул со спины мешок, развязал, нежно достал компас. В глубине шара переливались огни, медные диски кружили, демонстрируя ряды непонятных значков.
Артур открутил пробку, высыпал в глубину содержимое ступки. Черный песок тек неторопливо, как масло. Коваль подул на горловину волшебного прибора и плотно заткнул пробку.
– Что теперь? – хором спросили друзья. Вместо ответа, Артур указал пальцем и отступил назад, стараясь не прикасаться к слюдяному шару. Часы бога Сварога заработали. В глубине прибора разгоралось оранжевое свечение. Медные пластины пришли в движение. Тихие щелчки становились все чаще, будто кто-то заводил большой будильник. Пластины сменили скорость вращения. Волшебный компас походил теперь на модель атома, где вокруг ядра все быстрее носились электроны.
– Кажется, я все сделал правильно!
Коваль говорил сам с собой нарочито громко, чтобы придать себе уверенности. По правде сказать, он давно не чувствовал себя настолько неуверенно. Невзирая на то что можно уже, казалось бы, выдохнуть, смахнуть со лба пот и устроить себе небольшой отдых. Однако малейшая ошибка в управлении диковинным наследством древних богов могла привести к последствиям катастрофическим. Правда, непонятно, кому катастрофа грозила больше: всему человечеству, отдельно взятой державе, небольшой группе товарищей, именуемой в летописях Братством Креста, или ему лично.
Компас потрескивал, пощелкивал все быстрее, пока стук не слился в сплошной непрерывный гул. Медных пластин с выбитыми символами уже не было видно, с такой скоростью они мелькали. Теперь казалось, словно издалека, на большой скорости, приближается поезд. Земля под ногами стала ощутимо подрагивать.
