что эта категория «верующих» или позабыла финал поучительной пушкинской сказки, или же пренебрегает им.
* * *
Когда миновала опасность смерти физической, и притаившаяся самость вновь подняла голову и подала голос, возникла опасность смерти духовной, умерщвления человеком человеческого же начала в самом себе. Массовое (и это самое страшное!) злоупотребление божественной помощью и защитой, потребительское отношение к их Подателю наглядно свидетельствуют о том, что большинство людей, относящих себя к верующим, так и не усвоили, «что быть рядом с Господом – это значит иметь великую ответственность, быть взвешенным на весах Его правды, поверить в Его любовь и отдать Ему все, что имеешь» [18], с. 39. Расчленим эту сложную мысль А. Меня, озвученную им в одной из проповедей Пасхального цикла, на отдельные критерии и предложим нашему воображаемому верующему прокомментировать их. В результате его религиозные представления в целом, думается, станут более ясными. Естественно, я привожу лишь предполагаемые мною, но вполне вероятные, ответы за другого человека.
Прежде всего, относит ли он к себе это высказывание в целом? Ощущает ли себя «рядом с Господом»? Скорее всего, ответ будет утвердительным: ведь наш «христианин» носит нательный крестик с Его распятием! Конечно, в силу религиозной безграмотности ему неведомо, что это символ невидимого сораспятия Христу (Гал. 2,19). Он убеждён, что цепочка на его шее является цепочкой связи с Богом.
На вопрос о том, имеет ли он «великую ответственность» пред Господом, – ответ, не сомневаюсь, будет также положительным, ибо он вполне ответственно носит крестик, никогда и нигде не снимает его. Более того, он даже изыскивает, хотя и не часто, время, чтобы отстоять в храме несколько минут и возжечь свечу пред святым образом.
Вопрос о «взвешивании человека на весах божественной правды», по-видимому, повиснет в воздухе, поскольку иной правды, кроме собственной, то есть правды личной самости, он не знает и вряд ли когда-нибудь узнает, ибо для этого надо родиться «от воды и Духа» (Ин. 3,5), а не формально принять крещение, которое и водным-то можно назвать лишь с большой натяжкой. Поэтому вопрос о его личной вере в безграничную божественную любовь, наверное, будет для него совершенно неожиданным, поскольку ему никогда и в голову не приходило задаться таким вопросом. При его потребительском отношении к Богу гораздо важнее другое: защитит ли Господь его от невзгод, исполнит ли его меркантильные просьбы, услышит ли его суетные молитвы. А будет ли все это сбываться на фоне божественной любви или без нее – ему как-то все равно.
И наконец, способен ли он отдать Господу все, что имеет? Думается, этот вопрос вообще поставит опрашиваемого в тупик. «Как! Неужели Всесильный Бог нуждается в чем-либо, исходящем от слабого человека? Да и что я могу предложить Ему?» – вероятно, спросит он себя в полной растерянности. И если первый вопрос свидетельствует о его дремучей религиозной безграмотности, о том, что ему абсолютно неведома заповедь: «…отдавайте… Божие Богу» (Мф. 22, 21), то второй – о его неподдельной искренности, святой простоте: ведь ему и вправду нечего предложить, ибо ничего он не имеет ни за душой, ни в сердце своем; пусты его «органы», где может и должна бы зародиться Любовь – единственный человеческий дар, принимаемый Богом, Который и Сам «есть Любовь» (1 Ин. 4,8). Воистину, «контакт с Богом возможен – как союз между подобными (курсив мой. – Г. М.) существами» [17], с. 20.
Вполне очевидно, что ни одному из условий (по А. Меню), дающих человеку право «быть рядом с Господом», современный среднестатистический верующий не соответствует. (По крайней мере из числа тех, считающих себя верующими, с кем доводилось мне общаться по теме). И тем не менее он станет резко и беспомощно противиться упрекам в неверии, точнее в обрядоверии.
«Вера в Бога – это верность Богу в любых состояниях» [18], с. 28. Эту «формулу веры» я назидательно процитировал как-то одному из своих набожных знакомых, не предполагая даже, что лаконичная мысль А. Меня приведет его в восторг. «Так ведь это же обо мне! Ведь я никогда не расстаюсь со своим крестом, ношу его всегда, в любых состояниях!» – воскликнул он. Реакция его была настолько искренней, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что смысл христовой заповеди: «…возьми крест свой и следуй за Мною» (Мк. 8,34) он упростил до: «Носи крестик твой, и будешь под Моей эгидой».
Ох, уж этот нательный крестик… Многие люди видят смысл крещения именно в обретении крестика и права на его ношение. Смею предположить, что если бы сегодня крестик вывели из обряда крещения (как в некоторых протестантских конфессиях), то уже завтра желающих креститься или окрестить своих детей без водружения на шею крестика с гравированной мольбой: «Спаси и сохрани» – стало бы значительно меньше, а число прихожан в храмах заметно бы сократилось.
* * *
Нет, я никоим образом не умаляю значимости нательного креста: это – христианская святыня, и поэтому я бескомпромиссно против ее осквернения, превращения Святого Распятия в амулет, языческий оберег или ювелирное украшение, носимое к тому же вызывающим образом. (Да простит мне читатель несколько раздражённый тон, выдающий моё личное отношение к кощунникам и кощунству над святыней.) Разве так уж редко нам встречаются женщины, демонстрирующие золотой крестик для привлечения внимания к обнаженной груди, едва вписывающейся в пределы декольте? Или мужчины, на «шерстяной» груди которых распахнуто для всеобщего обозрения Святое Распятие?
И хотя эта буквально рвущаяся наружу «любовь» к Богу только подчеркивает их внутреннюю бездуховность, сами «крестоносцы» не видят какого-либо кощунства в таком обращении со святыней. Они, как правило, утверждают, что, в отличие от некоторых, не стыдятся своей христианской веры, гордятся ею, а потому, дескать, и славят публично Господа и Его Церковь. А те из них, что мало-мальски знакомы с Евангелием, могут сослаться еще и на слова Христа в Мф. 10,32: «Итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным». Правда, они или забывают, или не подозревают, что исповедовать Христа, опошляя Его образ, недопустимо, что «не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!" войдёт в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф. 7,21).
Ясно, что подобные оправдания, даже с неуклюжей ссылкой на Евангелие, всего лишь – ширма, за которой прячется все то же потребительское отношение к Христу (скорее всего – на подсознательном уровне), воплощение деляческого принципа «я – Тебе, Ты – мне»: я Тебе – свою нескрываемую преданность, Ты мне – индивидуальную защиту и покровительство.
На большинство крестившихся постоянное ношение нательного крестика не налагает, к сожалению, каких-либо моральных ограничений, не побуждает их быть христианами за стенами храма. Да и в самих храмах фарисейство и фамильярное отношение к церковным святыням становятся поведенческими
