Полезет же в голову всякая чушь!
Несмотря на то что Джорджи за обедом пытается держать себя в руках, я знаю, что она думает об Эдварде. Она уходит якобы для того, чтобы почитать близнецам «Одна рыбка, две рыбки», но затем, сославшись на головную боль, отправляется в спальню, и даже через закрытые двери я слышу, как она плачет.
Уложив детей, я стучу в дверь спальни Кары. Свет не горит, но из-за двери слышится музыка. Я вхожу и вижу ее сидящей на кровати с ноутбуком на коленях. Кара тут же его захлопывает.
Что? — с вызовом бросает она.
Я качаю головой. Будучи адвокатом Эдварда, я скольжу по тончайшей этической грани, хотя по воле случая он является родственником моей падчерице. Формально говоря, я не должен быть здесь, не говоря уже о том, чтобы расспрашивать ее об обстоятельствах, которые привели к аресту Эдварда.
Просто хотел убедиться, что ты хорошо себя чувствуешь, — говорю я. — Ничего не болит?
Она пожимает плечами.
Я крепкая.
Это мне известно. Мне пришлось постараться, чтобы завоевать ее доверие, когда мы с Джорджи начали встречаться. Кара была уверена, что я ухаживаю за ее матерью из-за денег, которые отсудил для Джорджи после развода. Именно из-за Кары я, если честно, заключил брачный договор — не для того, чтобы защитить от своих посягательств ее мать, а чтобы убедить ее дочь, что я женюсь по любви.
Ты знаешь, мне нельзя с тобой разговаривать о том, что произошло в больнице, Кара. Но если ты сама хочешь поделиться информацией — это совсем другое дело. — Я замолкаю. — Ты могла бы спасти брата.
Ее глаза неожиданно темнеют, их выражение нельзя понять.
Я понятия не имею, почему Дэнни Бойл решил выбрать Эдварда для охоты на ведьм, — говорит она.
Я медлю у двери, положив ладонь на ручку.
Может быть, мне удастся перепрыгнуть через его голову к Линчу, — рассуждаю я вслух.
К кому?
Я смотрю на нее и пожимаю плечами.
Ни к кому.
Я закрываю за собой дверь, думая о том, что для современного подростка совершенно нормально не знать, что Джон Линч — губернатор Нью-Гэмпшира.
Гораздо удивительнее то, что она без моей подсказки назвала окружного прокурора по имени и фамилии.
Тем же вечером я перезваниваю Дэнни Бойлу и договариваюсь с ним о встрече на утро.
На часах половина восьмого утра, а поскольку сегодня суббота, секретарши Бойла на месте нет. Он встречает меня с еще влажными волосами, от его кожи едва уловимо пахнет хлоркой.
Что бы ты сейчас ни сказал, Джо, — предупреждает он, провожая меня в свой кабинет, — ты мог бы сказать это в присутствии судьи.
Он жестом приглашает меня присесть, но я продолжаю стоять. Беру с его письменного стола один из снимков в рамке. Мне улыбается девочка, приблизительно ровесница Кары, на ее щеках лучи солнца.
У тебя есть дети? — спрашиваю я.
Нет, — отвечает он, закатывая глаза. — Просто так храню на письменном столе фотографии посторонних девочек. Перестань, Джо. У меня на самом деле нет времени сотрясать воздух. Да и у тебя тоже.
У меня близнецы. И двое пасынков, — говорю я, как будто не слыша. — Дело в том, что весь этот кошмар разрушает мою семью. Моя жена буквально разрывается надвое, а я не знаю, что ей сказать. Не знаю, как правильно поступить, чтобы никому не навредить. — Я поднимаю на прокурора взгляд. — Я обращаюсь к тебе не как адвокат, а как муж и отец. Мне нужно посмотреть дело до того, как будет предъявлено обвинение.
Присяжные заседали вчера, — отвечает Бойл. — Как только смогу, тут же пришлю тебе протокол.
Ты мог бы прямо сейчас дать мне записи заседания, — возражаю я.
Окружной прокурор долго смотрит на меня, потом лезет в ящик стола и протягивает компакт-диск.
Семья — это все, — говорит он. — Именно поэтому я даю тебе его.
Я хватаю диск и бросаюсь прочь из кабинета.
И Джо... — кричит он мне вслед. — Именно поэтому обвинение и будет доказано!
Я спешу в машину, чтобы прослушать диск на автомобильной стереосистеме. Сначала что-то обсуждают присяжные, потом раздается голос Дэнни, он приглашает первого свидетеля.
А потом я слышу, как четко отвечает на вопросы Кара.
Само собой разумеется, что охранники с металлодетектором на входе в тюрьму снова досматривают меня, сорокашестилетнего адвоката, когда видят с портфелем в одной руке и с игрушечным караоке «Подпевай-ка!» в другой. В здание я не могу пронести ав-томагнитолу, а драйвер на моем компьютере поломался, но мне нужно, чтобы Эдвард это услышал. Я уже размышлял о том, где находится ближайший магазин и сколько будет стоить самый дешевый стереопроигрыватель, когда заметил на заднем сиденье игрушку, которую мы подарили Элизабет на Рождество. Вставляешь в караоке компакт-диск, ребенок берет микрофон и начинает подпевать, как в детском телевизионном шоу «Йо Габба Габба» или в детском хоре «Уигглз».
Я чувствую себя идиотом, но это работает. Я цепляю яркую толстенькую пластмассовую игрушку себе на пояс и извлекаю из карманов мелочь и электронные устройства. Охранник, который досматривает меня, тихо посмеивается.
Теперь, Лютер, — добродушно улыбаюсь я, — я точно знаю, что я не единственный тайный фанат Ханна Монтана.
Эдварда уже привели в кабинет для встречи адвоката с клиентом. Я вхожу и бегло оцениваю увиденное: знаю, что Джорджи спросит меня, как он пережил ночь.
Его глаза покраснели, что неудивительно — я и не предполагал, что он заснет в тюрьме. Он явно нервничает, находится на грани.
Джо, — восклицает он, как только мы оказываемся наедине, — вы должны меня отсюда вытащить! Я здесь не останусь. Мой сокамерник — типичный представитель группировки «Арийское братство».
Сделаю все возможное, — обещаю я. — Ты должен кое-что послушать.
Я кладу на стол между нами проигрыватель компакт-дисков и нажимаю «пуск». Эдвард наклоняется ближе к динамику.
Что это?
Заседание большого жюри присяжных. — А потом добавляю после паузы: — Свидетелем выступает Кара.
Эдвард нажимает на паузу.
Это сестра меня сдала?
Не знаю, как она добралась до окружного прокурора. И почему он решил ее выслушать. Но по всему выходит, что это она все заварила.
Когда я выйду отсюда, убью ее! — бормочет Эдвард.
Я хватаю его за руку.
Если еще раз скажешь что-нибудь подобное, с большой долей вероятности могу пообещать, что ты еще долго будешь делить камеру с наследником Гитлера. И я не шучу, Эдвард! Как говорят полицейские во время ареста: «Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас». Уже того, что ты сказал в больничной палате, — даже если и говорил несерьезно! — для окружного прокурора может быть достаточно, чтобы обвинить тебя.
Я отжимаю паузу, и запись продолжает звучать. Эдвард кривит губы; он злится, но ему удается сдерживаться. Черт возьми, хороший урок, который он должен усвоить до того, как войдет в зал суда.
Голос Кары в записи звучит моложе. «Я стала кричать, — говорит она, — чтобы они остановились, чтобы не убивали отца, — все замерли. Все, за исключением моего брата. Он нагнулся, делая вид, что переводит дыхание, и выдернул штепсель от аппарата из розетки в стене. — Она умолкает. — И закричал: "Сдохни, ублюдок!"»
Эдвард вскакивает с места.
Неправда! Я никогда такого не говорил! Я рассказал вам все, что случилось, но такого не было. Спросите любого, кто был в этой палате!
Что я и намерен сделать. Но даже если Кара солгала под присягой, истинный вопрос заключается в том, знал ли Бойл, что Кара лжет.
Сказать, что в семье Нг эти выходные были напряженными, — это ничего не сказать. Джорджи сама не своя, постоянно думает о том, что ее сын гниет в тюрьме, — даже несмотря на то, что я заверил ее: он выстоит. Кара заперлась в своей комнате, не желая встречаться с рассерженной матерью. Даже близнецы капризничают, потому что чувствуют витающее в воздухе напряжение. Что касается меня, то я решил не говорить ни Джорджи, ни Каре о том, что знаю: именно Кара дала против брата показания. Отчасти из-за верности своему клиенту, Эдварду. А отчасти потому, что у меня сильно развит инстинкт самосохранения и я не хочу, чтобы разразился скандал, пока Эдварду не предъявлено обвинение.
Именно поэтому я никогда еще так не радовался наступлению понедельника. Я паркуюсь на стоянке перед зданием окружного суда еще до открытия. Первый «звоночек» о том, что это не простое предъявление обвинения, раздается, когда я вижу переполненный зал. Обычно на предъявление обвинения являются подсудимые с адвокатами, время от времени внештатный корреспондент местной газеты, который должен освещать события в зале суда и записывать имена тех, кто обвиняется в избиении своих жен, или краже телевизоров, или взломе автомобилей. Однако сегодня в глубине зала щелкают фотоаппараты, и у меня такое чувство, что все явились сюда ради Эдварда. Что их предупредил Дэнни Бойл, которому внимание прессы так же необходимо, как солнечный свет растениям.
