— Этот боевой корабль обладает колоссальным потенциалом; одна только подводная скорость у него чего стоит — двадцать семь узлов! — в который раз повторяли учёные. — Американская подлодка такого же типа имеет подводную скорость всего лишь двадцать два узла и значительно уступает этому проекту по целому ряду других характеристик!
Моряки, прошедшие через ад, теперь были раскованны и ничего не боялись — уж если там, на дне, не сдохли, то и теперь живы будем!
— Да знаем мы это всё наизусть!
— Слыхали уже!
— Почему же, если вы такие умные, вы не смогли изобрести надёжный способ крепления аварийно-спасательного буя?.. Ведь это же пустяк! Почему эти буи на полном ходу должны разматываться на триста метров и болтаться за кормой?.. Сколько этих буёв мы растеряли по всем морям, прежде чем додумались приваривать их, чтобы потом не платить за них из своего кармана — будь они прокляты! А если их приваривать, то какая же тогда от них польза?.. А это позорное ваше ВСПЛЫВАЮЩЕЕ СПАСАТЕЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО — название-то какое громкое придумали! — почему оно сделано так, что его невозможно вытащить из гнезда?..
Врезали крупнозвёздным учёным и конструкторам мощно.
Те оправдывались, и никто из них не заорал, не рявкнул: равняйсь-смирно! А ну-ка все заткнулись! Вы хоть знаете, с кем разговариваете и перед кем стоите?!
Люди беседовали в простой обстановке и с самим Ковшовым. Это был не просто обмен мнениями и упрёками. После этих разговоров в Советском Военно-Морском Флоте на какое-то время заработали кое-какие ценные инструкции и нововведения, целью которых было не допустить подобных безобразий в дальнейшем.
Глава тридцать седьмая
Железные люди
…С хлебом, и мясом, и пеннопурпурным вином молодыеДевы пришли; и богиня богинь, к нам приближась, сказала:— Люди железные, заживо зревшие область Аида,Дважды узнавшие смерть, всем доступную только однажды,Бросьте печаль и беспечно едой и питьём утешайтесьНыне во всё продолжение дня; с наступленьем же утраДалее вы поплывёте; я путь укажу и благоеДам наставленье, чтоб снова какая безумием вашимВас не постигла напасть, ни на суше, ни на море тёмном.
Гомер. «Одиссея», песнь двенадцатая
С плавбазы все спасённые моряки были сняты и направлены на лечение и медицинское обследование.
Но не в госпиталь и не в местный санаторий для подводников, как можно было бы ожидать, а в расформированный по такому случаю пионерский лагерь. Туда мгновенно навезли нужного оборудования и устроили там как бы новый санаторий, но только отдельный. Точнее — отделённый от всего внешнего мира. Засекреченный.
По приказу адмирала Ковшова этот новый санаторий для подводников был оцеплен охранниками с автоматами. Непонятно только — зачем. То ли на тот случай, если враги попытаются с боями прорваться на территорию этого военно-лечебно-оздоровительного объекта и выведать там единым махом все наши государственные и атомные тайны, то ли на случай, ежели моряки вдруг вздумают бунтовать и попытаются опять же — с боями — прорваться наружу, чтобы бежать без оглядки куда подальше от того ужаса, который они недавно пережили.
В санатории людей помещали в барокамеры, люди приходили в себя — кто медленно, кто быстро.
Лечили и мичмана Семёнова с его недействующими левыми конечностями, лечили и чьи-то ожоги и переломы.
Выяснилось, что неожиданно серьёзно пострадал старпом Колосов, который по приказу адмирала Ковшова («Не оставлять ни одного тела погибшего товарища!») вытаскивал на поверхность труп умершего от разрыва сердца матроса Гнатюка. Пока Колосов всплывал на поверхность, таща за собою тело, завёрнутое в простое матросское одеяло, он не замечал, что верёвка слишком сильно стянула ему руку, и только наверху выяснил, что заработал себе этим большие неприятности. Впрочем, врачи отстоят ему эту руку после долгого и упорного лечения…
Ну а пока — кто-то с воли раздобыл ящик водки и, невзирая на все запреты и заслоны, пронёс его в санаторий. Морячки выпили — за упокой погибших (или тех, кого они считали погибшими), за своё спасение. Немножко облегчили душу.
Глава тридцать восьмая
Злословие
…На него аргивянеГневались страшно; уже восставал негодующий ропот…
Гомер. «Илиада», песнь вторая
Вечером второго дня пребывания подводников в импровизированном санатории было объявлено всеобщее построение всего экипажа. Довольно необычное мероприятие для лечебного или оздоровительного военного учреждения, где всегда всякие военные формальности сводятся чуть ли не к нулю и где невозможны, допустим, маршировка или рытьё окопов.
Но невозможны они лишь при условии, что данное военное учреждение — и впрямь лечебное или оздоровительное. А ежели оно окружено часовыми, которым приказано никого не впускать и не выпускать? То тогда, быть может, это военное учреждение — тюрьма, гауптвахта или концлагерь?
Гадая насчёт своего статуса, все построились на плацу возле какой-то мачты, на которой пионеры имели обыкновение в прежние времена поднимать и опускать свой кроваво-красный флаг с серпом и молотом.
Перед построившимися появился недавно назначенный на должность — заместитель командира дивизии по политической части капитан второго ранга Шлесарев.
Замполит — так это коротко называлось на тогдашнем языке. Иван Кузьмич Шлесарев имел очень неприятную, совершенно отталкивающую внешность: какой-то неестественно смуглый, землистый цвет лица. Он был груб и всегда обращался с НИЖЕстоящими чинами крайне высокомерно и даже злобно. Разумеется, с ВЫШЕстоящими — подобострастно! Ему ничего не стоило ни за что, ни про что наорать на человека, оскорбить его, унизить. А кличку он имел в Петропавловске из-за непредсказуемости своих поступков ужасную: Маньяк-с-Бритвой. По обычаю всех советских партийных вождей, идеологических работников, политических комментаторов, журналистов, военно-патриотических писак и телеболтунов он был вопиюще безграмотен — не разбирал ни падежей, ни склонений, ни спряжений, ни ударений. Всегда говорил невнятно и сбивчиво. Часто — с матом. Видимо, в Советском Военно-Морском Флоте нужно было иметь только такое скопище пороков, чтобы занять место духовного наставника целого соединения атомных подводных кораблей.
А незадолго до этого построения капитан второго ранга Шлесарев имел уже какое-то выяснение отношений с капитаном первого ранга Рымницким и с другими старшими офицерами затонувшей подводной лодки. Отношения эти выяснялись на повышенных тонах — это многие слышали краем уха и, видимо, уже тогда Маньяк очень сильно распалился.
Итак, почти весь живой экипаж атомной подводной лодки, за исключением тяжелобольных и заживо погребённых, был построен на плацу. А надо сказать, что во всей России самая экзотическая, самая величественная, самая прекрасная и таинственная местность из всех, что в ней есть, это, конечно, Курильские острова. Но и местность, стоящая после неё на второй ступеньке пьедестала почёта, по всем этим признакам — это тоже нечто всё ещё совершенно необыкновенное: вулканы, гейзеры, водопады, скалы, пропасти, озёра…
Это и есть Камчатка.
И тут нужна полная ясность: вот на этой-то камчатской земле, а не только на плацу, и стояли сейчас наши железные люди. Вокруг простиралась горная долина; прохладный, вечерний воздух мог бы слона уложить наповал тою свирепостью, с какою он бил в нос своими дурманящими хвойными запахами, а в уши — своим концертом каких-то кузнечиков, сверчков и птичек; рядом плескалось красивое озеро, а горы и скалы были чуть подальше. Люди вдыхали в свои измученные или даже прямо отравленные лёгкие эту роскошь, смотрели, слушали эту музыку и не верили, что это с ними происходит наяву.
Стоял июль 1983-го года.
И вот на этой же самой земле и появился перед людьми и природою замполит Шлесарев, представляющий интересы незаконно дорвавшейся до власти разбойничьей партии. А при нём — и его свита.
Духовный наставник и пастырь выдержал длинную паузу и обвёл мрачным и маниакальным взглядом всех выстроившихся. Безо всяких предисловий начал:
— Ну что, суки? Чего вылупились на меня? Вы что — хочете сказать, что вы не в курсе дела относительно того, что вы натворили! Допрыгались! Утопили подводную лодку! А теперь вы, подонки, что — радуетесь, что сухими из воды вышли?..
— Какие мы тебе подонки?! Сам ты подонок! — заволновались моряки всех званий от простых матросов и до старших офицеров.
— А ну молчать! Это что за нарушения дисциплины! Полный бардак в плане правопорядка, соцзаконности и политико-воспитательной работы!..
