В 1954 году партийное подполье клюнуло. Моррис позвонил Фрейману по зарезервированному для него телефону и сказал:
- Был анонимный звонок, мне приказали к двум тридцати пополудни прибыть к определенной телефонной будке на Норт-сайд и ждать звонка. Кто звонил и о чем идет речь, не знаю. Я поеду и свяжусь с вами, как только смогу.
Руководство потребовало, чтобы Фрейман немедленно взял Морриса под наблюдение, чтобы установить, с кем он будет встречаться, но Фрейман категорически отказался.
- Раз этот человек действовал настолько профессионально, он наверняка будет проверять, нет ли слежки, - сказал он. - Если он её обнаружит, все будет кончено. А если Моррис с кем-то встретится, он нам сообщит.
Примерно в два тридцать пять телефон в будке зазвонил и тот же самый неизвестный приказал Моррису отправится в номер отеля "Соверен". Там его встретил Филипп Барт - оргсекретарь и главный ответственный в партии за безопасность; теперь он стал лидером подполья. Он по-дружески приветствовал Морриса и принялся расспрашивать, чтобы убедиться, что Чайлдс выздоровел и не огорчен устранением с поста редактора "Дейли Уоркер".
Моррис сказал, что чувствует себя вполне прилично. Заодно он поблагодарил за сбор средств на лечение и заверил, что не испытывает никакой обиды на партию. Ведь по состоянию здоровья он не мог продолжать работу в газете. И кроме того, в партии нет места личным счетам.
- Тогда нет ли желания возобновить партийную работу в подполье?
- Что это за работа?
- Резервный фонд исчерпан, нам нужны деньги, - пояснил Барт. - Чтобы их получить, придется восстановить контакты с русскими. Вы всегда были близки с ними. Могли бы вы помочь?
Моррис пообещал это сделать и спросил:
- Как я смогу связаться с вами?
Барт назвал связника - Бетти Ганнет, работавшую в штаб-квартире партии в Нью-Йорке. Она занимала слишком незначительную должность, чтобы угодить под суд, и Моррис совершенно безопасно может с ней общаться.
Моррис заметил, что для восстановления контактов с русскими могут потребоваться дальние поездки, а он не совсем уверен, разрешат ли ему это врачи. Если понадобится, можно будет использовать Джека?
Барт нашел это блестящей идеей.
...Остававшийся в офисе Фрейман услышал в телефонной трубку голос Морриса в два часа тридцать минут ночи.
- У меня была очень удачная встреча. Когда минует опасность, я вам о ней расскажу.
Едва в штаб-квартире ФБР узнали, что встреча состоялась, оттуда тотчас пришел по телетайпу приказ Фрейману немедленно отправляться к Моррису и допросить его. Фрейман отказался. Если бы Моррис полагал, что немедленная встреча будет безопасной, он не сказал бы: "когда минует опасность".
Когда они наконец встретились, Моррис сообщил:
- Это был Фил Барт.
Фрейман первым понял, что перспективы у операции могут быть ещё более широкими, чем предполагалось первоначально.
Организационное обеспечение.
ФБР присвоило операции кодовое название САСХ. Моррису было присвоено кодовое обозначение CG5824S*; Джек стал NY-694S*. Между собой агенты ФБР называли Морриса "58" или "Джордж", а Джека - "69". Звездочка в кодовом обозначении означала, что данный источник никогда не следует вызывать в суд для дачи показаний или опознавать каким-либо другим образом. Обычно это означало, что источником служит магнитофонная лента, "жучок" или результат кражи со взломом. Непосвященные в дело аналитики, работавшие с сообщениями, приходившими в пятидесятые-шестидесятые, считали, что ФБР проводит чертовски удачную операцию по подслушиванию.
В целом надо отметить, что именно строжайшее соблюдение секретности, крайне узкий круг лиц, знакомых с операцией, стали залогом успеха. Фактически, о ней не знал даже Эдгар Гувер. В штаб-квартире ФБР на Пенсильвания-авеню какой-то начальник, не рассекреченный до сих пор, санкционировал и десятилетиями отстаивал, возможно единственно правильное решение: Берлинсон и Фрейман ведут дело самостоятельно. За время работы в ФБР Фрейман получил от Дж. Эдгара Гувера семь письменных претензий (наряду с девятнадцатью благодарностями). Однако без ведома Гувера Фрейман дважды за двадцать четыре часа отказался выполнить прямой приказ. Совершенно очевидно, что такой отказ мог бы повлечь со стороны Гувера выговор или что-то похуже. Но Гувер никогда об этом не узнал.
Первые контакты.
По оперативному плану, разработанному Моррисом, Джек связался с Бетти Ганнет и предложить ей попросить Тима Бака в Канаде восстановить линии связи между Москвой и подпольной американской компартией. 25 марта 1954 года Ганнет, вероятно предварительно посоветовавшись с Бартом, настойчиво рекомендовала Джеку как можно скорее отправиться в Торонто.
Хотя Джек знал Бака, на этой встрече он представился посланцем Морриса, действующим от имени Ганнет, которая руководила оставшимися кадрами в штаб-квартире партии в Нью - Йорке. Бак охотно согласился помочь, однако заметил, что это может затянуться - после смерти Сталина в Кремле царит неразбериха.
Это и в самом деле затянулось, и надолго; американские представители так и не побывали на ХХ съезде КПСС. Но текст знаменитого доклада Хрущева Тимоти Бак все же получил (по имеющимся сведениям, через Владислава Гомулку). Добрался текст и до Морриса, но показался верхушке ФБР настолько радикальным, что доклад долго не передавали в Госдепартамент и заговорили о своем "приоритете" только тогда, когда ЦРУ передало в Госдеп тот же текст (и по слухам, полученный тоже через Польшу, но не благодаря Гомулке, а варшавскому партсекретарю Охабу), полученный ими от израильской разведки.
Трудно удержаться, чтобы не привести оценку этого документа, сделанного историком Бертрамом Д. Вулфом, товарищем Морриса Чайлдса по партии:
"Эта речь, по всей видимости, является наиболее значительным документом коммунистического движения... Это самый разоблачительный обвинительный акт, вынесенный коммунистом, самый беспощадный приговор советской системе, когда-либо оглашенный советским руководителем.
Это стало настоящим кошмаром в равной мере как для сторонников, так и для противников коммунизма. Видеть одного из создателей атмосферы террора и ужасающего культа живого бога, спокойно докладывающего съезду о тех, кто был жертвами этого террора и приверженцами культа; слушать признания о том, что происходило за сценой, о фальсифицированных признаниях, пытках, узаконенных убийствах, о не только физическом и духовном истреблении преданных товарищей и близких друзей, но и уничтожении самих их имен; видеть как докладчик ожидает отпущения грехов и прощения и даже сохранения абсолютной власти за то, что он наконец-то раскрыл некоторые из преступных тайн, соучастником которых был сам; наблюдать широкую самодовольную улыбку, которая лишала пугающие признания малейшей степени раскаяния; слышать только о "его" вине и ни звука о "своей" и "нашей"; чувствовать, что этой жалкой кучкой людей, теперь разоблачающей козни друг друга, было совершено гораздо больше чудовищных преступлений против беззащитного народа; думать о том, что люди способны так поступать друг с другом, терпеть, одобрять и даже приветствовать такие действия; способны наделять себя абсолютной властью над верой и поступками, над поведением и моралью, над жизнью, смертью и добрым именем умерших, над промышленностью и сельским хозяйством, над политикой и общением, над искусством и культурой; а потом слышать, что система, способная породить такие ужасные вещи, по-прежнему остается лучшей в мире и что оставшиеся в живых члены этой кучки по-прежнему непогрешимы в своей коллективной мудрости и безграничной коллективной власти... Кто мог бы читать текст этого доклада без ужаса и отвращения?"
Выход на Москву.
В 1956 году федеральное законодательство сделало дальнейшее преследование коммунистов по закону Смита невозможным и позволило им выйти из подполья. В результате в 1957 году партия официально созвала свой национальный съезд, на котором, кстати, были серьезные разногласия по поводу речи Хрущева и советского вторжения в Венгрию. Моррис сделал ставку на основную фракцию - Денниса и не ошибся: тот назначил Морриса своим заместителем и поручил ему взаимодействие с Советами, Китаем и всеми прочими иностранными компартиями. В конце концов Советы восстановили прямые контакты и в конце 1958 года пригласили Морриса в Москву. Там в числе прочих состоялись многочисленные встречи и беседы с Сусловым и Пономаревым, которые приобрели уже немалый вес в новом партийном руководстве. Из Советского Союза Моррис отправился в Пекин, чтобы восстановить отношения американской компартии с китайцами. Мао Цзедун принимал его с глазу на глаз, если не считать симпатичной молодой женщины - переводчика. Беседа длилась около пяти часов. Мао заявил, что Хрущев своим осуждением Сталина в 1956 году и последующей политикой предал революцию, и выразил свое презрение в таких леденящих душу выражениях, что это изумило Морриса. Другие китайские лидеры, с которыми он беседовал, были менее резки в своих выражениях, но их высказывания убедили его в том, что китайская враждебность по отношению к Советам вполне реальна и имеет глубокие корни4.
