Я внимательно слушала каждое слово врача – я всю жизнь проработала детской медсестрой и потому понимала все. В отличие от моей дочери Марджи. Я была в ужасе от того, что ждет нас впереди. Эндрю был моим первым внуком, сыном моего первого ребенка. Я присутствовала при его родах, одной из первых взяла его на руки и поцеловала в лобик.
Хирург сказал, что к нему в кабинет зайдет онколог для консультации.
– Вначале мы сделаем компьютерную томографию и возьмем анализ крови, чтобы определить стадию рака. А завтра мы снова встретимся с вами, чтобы обсудить результаты. Держитесь, Эндрю.
В коридоре внук повернулся к матери и сказал:
– Слава богу, что я почувствовал боль и быстро обратился к врачу.
Это были первые слова, которые он произнес после того, как услышал свой диагноз. Тогда мы еще даже не думали, что его отношение к ситуации станет примером для всей семьи.
Рак яичка Эндрю дал метастазы. Мы молились. Молились все, кого мы знали. Однажды за ужином Эндрю склонил голову и поблагодарил Бога за то, сколько людей его поддерживает. Его позитивный настрой был заразительным.
Когда Эндрю установили порт для капельницы, он обрадовался:
– Бабушка, теперь меня перестанут все время колоть в вену! Ты же знаешь, как это не люблю!
Даже тут ему удалось найти положительную сторону.
Дальше началась химиотерапия. Все его тело болело, волосы стали выпадать клочьями, голову пришлось побрить. Но Эндрю продолжал шутить с медсестрами во время лечения. Он стал любимцем всего отделения. Каждый день, после шести-восьми часов химиотерапии, он лично благодарил каждую сиделку.
Рак оказался упорным и агрессивным, но Эндрю внешне был невозмутим. Он успокаивал всех нас:
– Не волнуйтесь, в следующий раз мы точно справимся.
На самом деле Эндрю сильно ослаб и постоянно чувствовал усталость. Химиотерапия дала побочные реакции, и медсестрам приходилось вводить препараты для борьбы с каждой из них. И каждый раз он награждал их слабой улыбкой и поднимал вверх большой палец. И медленно говорил:
– Как же хорошо, что вы знаете толк в своей работе!
Через девять недель Эндрю закончил последнюю инфузию. Сложив в папку пачку листов с результатами анализов крови и снимков, онколог передал дело внука на рассмотрение комиссии по опухолям.
Спустя некоторое время другой хирург-онколог сообщил нам о новой операции, которая позволила бы повысить шансы Эндрю на выживание и последующую долгую жизнь. Учтя все риски, мы приняли непростое решение: операции – быть. По дороге домой Эндрю был спокоен.
Операция состоялась через неделю, она длилась шесть часов. Молодой врач пришел сообщить нам о результатах. Вся семья обступила его в переполненной комнате ожидания. В это время бригада из операционной, одетая в зеленые халаты, провезла мимо нас Эндрю по направлению к отделению реанимации.
Эндрю был уже в сознании и улыбался. Он поднял вверх два больших пальца.
– Я очнулся! Я все еще с вами! – торжествующе заявил он.
Нэнси Эммик Панко
Исцеление
Я понял, что при депрессии важнее всего знать, что ты не один.
Дуэйн Джонсон
Как-то во вторник в мою дверь постучалась Депрессия.
Я узнала ее по серой толстовке и поношенным джинсам.
Она сидела на моем диване и составляла мне компанию, пока весь остальной мир был занят своими делами.
Я думала, что на следующее утро она уйдет, но, как это часто бывает с незваными гостями, она задержалась.
Каждый день Депрессия задавала мне одни и те же вопросы – весьма бесцеремонные.
– Когда ты уже встанешь с этого дивана?
– Неужели ты не понимаешь, что подводишь людей?
– Ну чего ты плачешь?
Ответов у меня не было, поэтому она укутывала меня в синее одеяло и подсаживалась поближе.
В конце концов, Депрессии надоело меня мучить.
Тогда она принялась за моих детей. Она украла у моего сына чувство юмора и отобрала у его жажду жизни.
Она украла у моей дочери блеск в глазах и лишила ее желания творить.
Я отчаянно пыталась помочь им, но Депрессия связала мне руки.
Тогда я наконец обрела голос и воззвала к Исцелению.
Оно было совсем рядом, и его глаза были полны надежды.
Когда Депрессия повернулась к нам спиной, мы освободились от ее власти. Исцеление привело нас в свое убежище. Усадило в удобные кресла. Стены в его доме были окрашены в приятные цвета. У входа висела табличка: «Добро пожаловать».
У Исцеления было доброе лицо и заботливые руки, но самое главное – у него были все ответы, в которых мы так нуждались.
Некоторые из них были запрятаны глубоко, другие лежали прямо перед нашими глазами, хотя мы их не замечали. Ответы были нацарапаны на маленьких синих листочках бумаги. Именно они спасли нам жизнь.
Исцеление вернуло улыбку моему сыну.
Оно вернуло творчество моей дочери.
Оно вернуло мне детей и жизнь.
Исцеление живет совсем рядом.
Нужно просто позвать его.
Эрин Солей
Кулинарная книга
Самая ценная семейная реликвия – это наши милые семейные воспоминания. Прошлое не умерло, оно даже не прошло.
Уильям Фолкнер
– Какое печенье мы сделаем первым? – спросила мама, просматривая рецепты.
Приближалось Рождество – лучшее время для выпечки. Раньше у мамы на кухне хранилась обширная коллекция кулинарных книг, по ним она готовила все – от повседневных блюд до праздничных угощений. Когда мне исполнилось двадцать, мама подарила мне экземпляр своего любимого сборника базовых рецептов под названием «Радость кулинарии». Она считала его незаменимой вещью в каждом доме. У ее собственного экземпляра после десятилетий использования сломался переплет, и выпавшие страницы разлетались по кухне каждый раз, когда она брала книгу с полки.
Из всей маминой коллекции я больше всего любила «Кулинарную книгу Бетти Крокер», которую она всегда доставала на праздники. Мне нравилось помогать ей печь. Возможно, это моими стараниями страницы маминой книги были измазаны мукой, маслом и сахаром. Некоторые фотографии полностью изменили цвет. Например, шоколадное печенье на иллюстрации приобрело мерзкий зеленый оттенок. Мы с мамой всегда смеялись, когда открывали эту страницу, однако цвет печенья на картинке ни разу не отбил у нас аппетита.
После смерти мамы я попросила у папы ее экземпляр «Кулинарной книги». Он печений не пек – и вообще ничего не готовил, если уж на то пошло. Все годы их совместной жизни мама, даже когда болела, неизменно стояла у плиты, а папа – ну, он был любителем поесть.
И вот папа отказал мне.
