раньше Тишка подобных страхов никогда не испытывал, дома мог легко вскарабкаться на верхушки самых высоких сосен. Но вот сейчас, сидя верхом на скакуне, который стоял на середине хлипкого сооружения, что было натянуто над рокочущей стихией… Что-то Тишке было не очень хорошо. Он сжал губы, задрал нос повыше, стараясь дышать поглубже. Стиснул в руках повод, коленями сдавил вороные бока, несмотря на мысленное ворчание Полкана, которому, видите ли, из-за этого в ребрах кололо.
Светозар вдруг задумался: так может, поэтому он и не сумел научиться превращаться в птицу? Не по причине недостаточной ведьмовской силы, доставшейся от матери, а из-за скрытого страха высоты? Вон Милка с малых лет порхала горлицей, братьям на зависть… И задумался он над этой проблемой так крепко, что совершенно перестал обращать внимание на мысленное подтрунивание скакуна, равно как и на окружающее пространство.
Удивившись наступившему молчанию, Полкан подергал хозяина через связь, но ответа не получил; развернул голову назад, изогнув длинную шею, удостоверился, что его всадник в порядке, просто уставился вдаль, сосредоточенно хмуря брови. Скакун пожал бы плечами, если бы мог, поэтому он лишь насмешливо фыркнул и мягко тронулся вперед.
Однако прошел всего шагов десять, как снова остановился.
Причина же остановки медленно двигалась им навстречу, судорожно цепляясь в веревочный поручень — и при этом в ужасе пялилась вниз, на ревущую пучину. Полкан всхрапнул досадливо: он не рассмотрел эту помеху раньше из-за тумана брызг. А помеха вообще вперед не смотрела, нагло ползла робкими шажками прямо на него, совершенно его не замечая. Вот как можно не увидеть средь бела дня прямо перед собой черное громадное чудовище, да еще со всадником на спине? Даже сквозь дымку тумана. На клыкастой морде скакуна отчетливо отразилось желание просто дать пинка помехе, чтобы не мешалась под ногами. Но Полкан понимал, что таковым поступком заслужит осуждение молодого хозяина, да и самому потом стыдно сделается. Он встал в растерянности, наблюдая.
Меж тем помеха доползла до ног чудо-коня, лишь два шажочка оставалось до прямого столкновения, удара лбом об узловатые колени. Длинные когти скакуна веером расходились по хлипким дощечкам настила, не заметить теперь их было бы сложно, даже если не поднимать головы и завороженно пялиться на речной поток и скалы. Помеха заметила — и медленно, очень медленно выпрямилась. Вслед за когтистыми копытами ее ошеломленному взору предстали украшенные щеточками длинной шерсти бабки суставов, далее помеха имела возможность разглядеть во всех подробностях лоснящиеся мускулистые ноги, колени на уровне ее глаз, грудь колесом, ремни и пряжки сбруи, могучую выгнутую шею, толстую у плеч и сужающуюся к узкой лошадиной голове… Губасто-клыкастая морда прямо сверху нависала над запрокинутым лицом помехи. И близко-близко — алый с огоньком глаз. Полкан наклонил голову вбок, разглядывая замершую помеху одним глазом, но очень внимательно.
Надо отдать должное, любое другое существо, неожиданно очутившись нос к носу с эдаким конем, заорало бы во всё горло. Это же не проронило ни звука, только, как рыба, рот открыло. И выпучило глаза в благоговейном ужасе. А глазищи у «помехи» были исключительно необыкновенные! Большие, как плошки, с пушистыми ресницами, которым даже верблюд позавидует, с ярко-оранжевой радужкой с золотистыми всполохами вокруг узкого зрачка черточкой. Эдакую редкость даже конь в состоянии оценить.
Полкан легонько встряхнулся, рассчитав силушку так, чтобы и мост не повредить, и «помеху» не сошвырнуть вниз, и Тишку заставить очнуться от глубокой задумчивости.
Евтихий Ярович от раздумий опамятовался, опустил взгляд… и, понятное дело, ничего не увидел, ибо конь закрывал «помеху» могучей широкой грудью. Пришлось Тишке привстать в стременах и, держась за заплетенную гриву рукой, наклониться вперед.
Светозар на «помеху» поглядел внимательно. Та — на него, потом снова перевела глаза-плошки на коня. Светозар выпрямился, похмурил брови. Еще раз наклонился, теперь с другого бока. «Помеха» опять глянула на него только мельком — и снова уставилась с молчаливым восторгом на Полкана.
— Она, вообще, кто? — негромко спросил Тишка у скакуна.
Полкан ответил неопределенным всхрапом, ему было не до разговоров с хозяином: «помеха» осмелилась протянуть вперед руку, и скакун с удовольствием ткнулся мягкими губами в маленькую ладонь.
Существо, стоявшее перед скакуном и его всадником, определенно было девочкой. В этом уверились оба единогласно, почуяв каким-то особым мужским чутьем. Вот только на этом их уверенность и заканчивалась. Одета «помеха» была в мужскую одежду, в старые, но добротные и кем-то аккуратно подштопанные вещи, однако так успела изгваздаться и изорваться, что дальнейшей стирке и починке одежда явно уже не подлежала. Под слоем грязи на щеках и руках угадывался собственный цвет кожи «помехи» — нежно-фисташковый. Из-за зеленой кожи можно было бы подумать, что перед ними юная гоблинша. Однако всем известно, что гоблины народ кряжистый, широкий и приземистый, с кривыми короткими ногами, словно всю жизнь только и делают, что пляшут вприсядку. Фигура «помехи» при обычном гоблинском невысоком росте скорее соответствовала человеческим меркам гармонии. И таких огромных глаз у гоблинов не бывает, только у эльфов, хотя разрез век эльфийским назвать нельзя, равно как цвет радужки им был не свойственен. Нос курносой пуговкой, а не пятачком. Растрепанные, давно немытые волосы заплетены в короткую толстую косицу — огненно рыжие мелкие кудряшки, только не жесткие, как проволока, а даже на вид мягкие, шелковистые, их так и хотелось погладить, если удастся отмыть, конечно.
— О, юная дева, прощу прощения, что преградили тебе путь! — Светозар с высоты своего положения не слишком уверенно завел речь, приличествующую по его разумению для героя. И добавил тише: — Полкан, похоже, ей надо перейти на ту сторону. Что делать будем? Вернемся?
Скакун мотнул головой: пятиться задом он не желал. Тем более застряли они ровно на середине провисшего моста, возвращаться или вперед идти — одинаково. Тут и водяного тумана больше всего, а значит доски настила самые скользкие.
— Так что ты предлагаешь? — Тишка недопонял его мысль о скользких досках.
Полкан всхрапнул, выразив всё своё раздражение недогадливостью хозяина. Ведь
