Оказалось, что у меня есть воля к жизни, иначе я не потащился бы на Форштевень за чайками, еще не оправившись после болезни. Другой на моем месте так бы и сидел пнем под деревом, пока совсем не ослаб, а тогда уж какая охота!
Но больше всего я радовался тому, что не испугался, не спасовал и сумел хоть не лучшим образом, но все-таки выкрутиться из паршивого положения. И сейчас еще продолжаю выкручиваться.
Я слегка остудил готовый суп и стал вилкой вылавливать из него грибы. В несколько глотков я расправился с ними и сразу же поставил на огонь еще порцию.
Ведь едят же люди сейчас где-то хлеб, масло, огурцы, картошку. Мне бы сюда хоть пару картофелин или какой-нибудь завалящий огурец… И хлеба не надо. О хлебе я уже и не мечтал.
Я забыл сказать, что кроме грибов и саранки у меня еще был запас морской капусты. После налета волн на берегу оказались целые залежи широких рваных листьев бледно-зеленого цвета. Они быстро высыхали на солнце и превращались в ломкие пластинки, похожие на грязную пластмассу. Я однажды попробовал такую пластинку. Во рту она стала скользкой и солоноватой. И что самое замечательное — вкус ее очень напоминал вкус печенья, которое часто продавали в поселковом магазине: вроде галет, такие квадратные плиточки с краями фестончиками. Я любил это печенье. Тогда-то я и сделал запас капусты — набрал огромный ворох листьев, разложил их на камнях и, когда они высохли, перенес в палатку, а потом в каюту катера. Они у меня лежали в шкафчике, и грибной суп я закусывал ими вместо хлеба. Когда запас кончится, можно насушить еще. В воде бухты Кормы на камнях ее было сколько угодно. Так что, если говорить по правде, желудок у меня никогда не пустовал. Когда не стало яиц, я непрерывно жевал капусту. На станции ее называли ламинарией, и отец говорил, что она содержит в себе очень много-полезных для организма веществ и — самое главное — йод. Ламинарию заготавливают для аптек и консервируют для еды. Я никогда не видел консервов из ламинарии, но теперь знаю, что это действительно вкусно.
Скучно ли мне было без людей? Не знаю. Наверное, не очень. Первое время их некогда было вспоминать: я устраивался на острове. Только позже пришла тоска, но и она быстро улетучилась. Целые дни моя голова работала так, как никогда раньше. Я непрерывно думал о трех вещах: где добыть еду, как побольше наломать сушняка для костра и как получше устроить свое жилище. Эти вопросы занимали меня целиком. Кроме того, много времени уходило на сушку одежды, на приготовление еды, на походы от палатки к берегу и обратно, на путешествия к Форштевню и на западный склон сопки. О своих школьных товарищах, об отце, о поселковых знакомых я вспоминал только тогда, когда выдавались редкие минуты безделья.
Много раз мне приходила в голову мысль, почему у нас не выпускают маленького справочника для людей, попавших в дикие места.
Ходят геологи по горам и по тайге, работают строители в землях, где раньше не было никакого жилья, забираются в непролазную глушь туристы, устраивают походы в лес пионеры и грибники. И ведь, честное слово, мало кто из этих людей знает, что в лесу можно есть, а чем можно отравиться, как называется та или другая птица, по чему можно ориентироваться, как правильно построить шалаш, как добыть огонь без спичек и еще множество других вещей, которые в городе нам не нужны, зато на природе становятся самыми необходимыми.
На моем острове много цветов, но я поймал себя на том, что знаю только саранки, желтый лютик и ромашку. И все! Мне стало стыдно перед самим собой: живешь рядом с растениями и не знаешь, как они называются. Да что цветы! Оказывается, я не знал деревьев и кустов. А считал себя грамотным человеком — разбирался в полупроводниках, в системах автомобилей, в музыкальных ансамблях. А того, что было под самым носом, не понимал…
Так вот, в этом справочнике целый раздел должен быть о растениях — с цветными рисунками, с описаниями мест, где они живут, и сведениями о том, чем могут быть полезны человеку. Потом раздел о звездах. О следах животных. О рыбах. О минералах, потому что человек должен отличить хотя бы кремень от кварца. О способах определения без всяких инструментов высоты деревьев и скал. И о том, как вылечить себя без лекарств.
Я представлял эту книжечку в виде толстого блокнота в прочной обложке, небольшой, чтобы она помещалась в кармане куртки, может быть, даже в полиэтиленовом футляре, защищающем ее от сырости.
Как интересно было бы читать ее!
Долго в тот вечер я раздумывал над разными вещами, а потом заснул, будто упал в черную яму.
Сорок шестой день
С утра я возился с досками, втаскивая их на плиту, около которой построил стены. Удивлялся: они хотя и подсохли, но стали тяжелее, чем были. Один край плиты был ниже других, я приподнимал конец доски, заводил его на этот край, а потом залезал на плиту и тянул доску за конец. Со стороны, наверное, был похож на муравья, вцепившегося в спичку.
Когда все четыре доски оказались наверху, я осторожно, чтобы не сбить камни с краев, опустил первую доску на стены. Спустился внутрь дома и передвинул ее ко входу. Так же поступил с остальными.
К середине дня моя будка была накрыта. Я немного посидел в ней, прикидывая, как построить камин и где у меня будет кровать. После обеда начал наваливать на доски плоские камни, закрывая щели. В будке сделалось темно и уютно. Слабо светились дыры между плохо пригнанными камнями. Их я забью мелкими камешками или заткну полиэтиленом.
Скоро я выбился из сил и прилег здесь же на крыше.
Сквозь просветы в листве виднелся кусочек подъема на сопку, дерево, похожее на дуб, ярко-зеленые кусты. На подъеме кланялись под ветром какие-то фиолетовые цветы. Пролетела похожая на осенний лист бабочка. Белое пухлое облако застыло в небе.
Кусты ядовитого борщевика я вырубил еще до того, как начал выкладывать стены. Они очень быстро завяли и уже не отравляли воздух.
Я повернул голову в сторону палатки. Ее отсюда не было видно, над зеленью поднималась только вершина моего дерева. Солнечный свет острыми лучами пробивал ветви кустов, живой сеткой двигался по земле. По травам бежал шелковистый шорох. И неожиданно справа от меня вскрикнула громко и печально какая-то птица.
Я закрыл глаза. Он все-таки красив, мой остров!
Пусть он не так щедр ко мне, даже суров, иногда очень страшен, но я привык к нему, он стал частичкой меня, а я — частичкой его. Крохотной, беспокойной частичкой. Он учит меня настоящей жизни и еще многое покажет мне, а может быть, даже убьет меня. Но разве он будет виноват в этом? Буду виноват только я.
