— Скажите, миссис Сперлинг, а что спрашивал у вас джентльмен с усами?
— Спросил, живет ли здесь пышная блондинка в фиолетовом платье. Я ответила — живет. Тогда он постучался к ним в коттедж, они его впустили и стали все втроем шушукаться. Минут двадцать шушукались, не меньше.
— Не слышали, о чем?
— Нет, но, похоже, у них разлад вышел. Блондинка не желала ехать с усатым, хотела со своим рыжим дружком остаться. Я сама видела, как она упиралась, когда усатый ее к машине вел.
— Она вырывалась?
— Нет-нет, волоком ее тащить не пришлось, но она все время права качала. Спор у них до самого отъезда продолжался. И что самое интересное, рыжий был на стороне усатого.
— Как вы думаете, усатый увез их в полицию?
— Нет, не похоже. А вы приехали рыжего арестовать?
— Да. Должен же парень вернуться за своей машиной, поэтому я, если не возражаете, здесь его подожду.
— Мне главное, чтоб стрельбы не было.
— Надеюсь, не будет.
Она встала, и кровать облегченно вздохнула. Но в дверях толстуха остановилась, в ее неповоротливом, заплывшим жиром мозгу никак не укладывалась одна мысль:
— Господи помилуй, по-вашему выходит, он убил маленькую дочку блондинки?
— Этот вопрос я и собираюсь ему задать, миссис Сперлинг.
— И она еще легла с ним в постель? Кто же она такая после этого?!
— А об этом я спрошу ее.
Закрыв за толстухой дверь, я выключил свет, и вскоре мои глаза настолько привыкли к зеленоватому полумраку, что видно было, как на меня из всех углов надвигается целая армия тараканов.
Когда по гариевой дорожке заскрипели шаги, тараканы, словно на улице у них были выставлены часовые, мгновенно обратились в бегство. Я встал за дверью с пистолетом в руке. Бобби вошел, увидел направленный на себя пистолет и молча остановился. Глаза у него провалились, за эти два дня он постарел вдвое.
— Садись, Бобби, надо поговорить.
Видно было, что Бобби хочет убежать, только не знает куда.
— Садись, дружок, и поскорей.
— Да, сэр, — отозвался Бобби, обращаясь не ко мне, а к моему пистолету.
Я включил свет и обыскал его. От моего прикосновения Бобби брезгливо вздрогнул, словно боялся заразиться, и почти машинально, позабыв про пистолет, размахнулся, чтобы ударить меня в челюсть. Я перехватил его правую руку своей левой и с силой толкнул его назад. Он отшатнулся и, потеряв равновесие, рухнул наискось на кровать.
— У тебя уже нет алиби, — сказал я ему. — Твоя мать рассказала мне всю правду. Теперь мы знаем, что в Сан-Франциско ты поехал вместе с Фебой.
Бобби молча лежал и не отрываясь смотрел на меня из-под простыни широко раскрытым неподвижным зеленым глазом.
— Ты этого не отрицаешь?
— Нет, но мать не могла знать, что я еду с Фебой. Я соврал, что в тот день у меня рано начинаются занятия, поехал в колледж, а там уже пересел в машину к Фебе.
— Зачем ты решил ехать с ней? Отвечай!
— Вас это не касается.
— Теперь это всех касается.
— Хорошо, я отвечу, — с вызовом сказал юноша. — Мы хотели пожениться. После проводов ее отца мы собирались поехать в Рино и там расписаться. Мы ведь уже совершеннолетние, что ж тут плохого?
— Плохого в этом ничего нет, только вы ведь не расписались.
— Верно, но это не моя вина. Я-то хотел ехать в Рино, но у Фебы изменились планы — помешали какие-то семейные неурядицы. Какие — не спрашивайте, сам не знаю. Я плюнул, сел в автобус и вернулся домой.
— Из Сан-Франциско?
— Да.
— Врешь. В тот вечер или утром следующего дня тебя видели за рулем машины Фебы в приморском городке Медсин-Стоун, ты ведь это место знаешь. Вчера эту машину нашли в воде, под скалой, откуда ты ее столкнул. А в машине — тело Фебы. Так что ты пойман с поличным, дружок.
Он даже не пошевелился, мои обвинения лишили его, по-видимому, дара речи.
— Зачем ты убил Фебу? Ты же любил ее.
Бобби поднялся на локте и, повернувшись ко мне лицом и пряча глаза, сказал:
— Ничего вы не понимаете, все было совсем не так.
— А как?
— Наговаривать на себя — не мужское дело.
— А ты считаешь себя мужчиной?
Бобби уставился в потолок и, проведя пальцем по своим редким рыжим усикам, ответил:
— Я имею право считать себя мужчиной.
— Мужчина и убийца — не одно и то же.
Он смерил меня не по годам суровым, недоверчивым взглядом:
— Не убивал я ее. Никого я не убивал. Но я готов взять на себя ответственность за то, что я действительно сделал.
— Что же ты сделал?
— Я приехал на «фольксвагене» в Медсин-Стоун, сбросил машину со скалы в море, вернулся пешком на шоссе и автобусом уехал домой.
— Зачем ты это сделал?
Он не знал, куда девать глаза:
— Сам не знаю.
— Скажи правду.
— Какой смысл? Никто мне все равно не поверит.
— А вдруг? Ты же не пробовал.
— Повторяю, я ее не убивал.
— Кто же, если не ты? Кэтрин Уичерли?
Бобби прыснул. Смеялся он негромко и недолго, но у меня не выдержали нервы.
— Загадочные у тебя отношения с Кэтрин Уичерли! Никак только не пойму, как ты к ней относишься: как к будущей теще или как к соучастнице?
— Ничего-то вы не понимаете, — повторил он. — И не поймете.
— Расскажи мне, что произошло второго ноября.
— Лучше пойти в газовую камеру, — произнес Бобби высоким, срывающимся голосом и затравленно осмотрелся по сторонам, как будто сквозь трещины в стене коттеджа уже был пущен газ. Снаружи послышались тяжелые шаги, в дверь тихонько постучали.
— Все в порядке? — с трогательным участием спросила толстуха.
— Все в порядке, миссис Сперлинг, — успокоил ее я. — Скоро мы уже отсюда уедем.
— Вот и хорошо. Чем скорее, тем лучше, — обрадовалась толстуха.
— Даю тебе одну минуту, — сказал я Бобби, когда хозяйка мотеля удалилась. — Если будешь и дальше отнекиваться, мы продолжим разговор в полиции. А если я доставлю тебя в полицию, да еще с отягчающими уликами, — имей в виду, почти наверняка пойдешь под суд. Это не угроза, это жизнь. А в жизни, судя по всему, ты разбираешься еще неважно.
По его глазам видно было, как он лихорадочно соображает.
— Вам только кажется, что вы что-то знаете. Я Фебу не убивал. Она жива.
— Не валяй дурака. Мы нашли ее тело.
— Я могу доказать, что она жива. Я знаю, где она, — выпалил он, не успев даже зажать рот рукой.
— Раз ты знаешь, где она, отвези меня к ней.
— И не подумаю. Вы ведь будете ее допрашивать, а она очень слаба. Феба и без того уже много перенесла. С нее хватит, и я не позволю, чтобы к ней приставали.
— Я не могу к ней не приставать. В машине ведь было найдено тело. Ты говоришь, что Феба жива. Кого же мы тогда нашли?
— Ее мать. Феба убила в ноябре свою мать, а я уничтожил следы преступления, поэтому виноват я не меньше Фебы.
Выпалив все это, он распрямился, словно избавившись от непосильной ноши. Теперь бремя этой ноши ощутил на себе я.
— Где она, Бобби?
— Этого я не скажу. Делайте со мной, что хотите, но вам ее не видать.
Дон Кихот, одно слово. Идеалист, истерик, пылкий влюбленный. Впрочем, может, не такой уж и пылкий. Я спрятал пистолет и сел.
— Послушай, Бобби, — сказал я, подбирая каждое слово. — Пойми, при всем желании я не могу поверить тебе на слово. Мне необходимо увидеть Фебу — целой и невредимой. Увидеть и поговорить с ней.
— Знаю я, к чему вы стремитесь. Сцапать ее хотите, вот что.
— "Сцапать"?! — Я развел руками. — Ты тоже скажешь. Я ведь на ее стороне независимо от того, что она сделала. Вспомни, меня нанял ее отец, и я, рискуя жизнью, гоняюсь за ней по пятам. А ты еще говоришь «сцапать»!
— Она в надежных руках, — упрямо повторил он. — И я не хочу, чтобы ее из этих рук вырвали.
— Как зовут доктора?
Он вздрогнул от неожиданности:
— От меня вы этого не узнаете.
— Обойдусь и без тебя. Если я сообщу полиции все, что знаю сам, они найдут ее в два счета. Давай все-таки попробуем обойтись без полиции, а?
Бобби сидел понурившись. Было трудно сказать, что в это время творилось в его молодой, горячей голове. Наконец он заговорил — короткими, отрывочными фразами:
— Это нечестно... ее нельзя наказывать... она не виновата... Она действовала неумышленно...
— Ты был с ней, когда она убила свою мать?
Он резко вскинул голову, лицо посерело.
— И был, и не был. Я ждал ее на улице, в машине. Феба не хотела, чтобы я шел с ней. Она сказала, что должна поговорить с матерью без свидетелей.
— Это произошло в Атертоне?
— Да. В тот вечер я отвез Фебу из Сан-Франциско в Атер-тон. Сама она сесть за руль не решилась — ужасно нервничала.
— В котором это было часу?
— Около восьми вечера. В тот день она встретилась на пароходе с матерью и обещала вечером к ней приехать. Они давно не виделись. Феба сказала, что до нашей свадьбы она обязательно хочет с матерью помириться. Но ничего не вышло. Ничего не получилось...
Он умолк. Я ждал.
— В доме она пробыла минут двадцать, и я решил, что все идет хорошо. Потом она вышла с... в руках у нее была испачканная кровью кочерга. Она попросила меня эту кочергу уничтожить. Я спросил ее, что произошло. Тогда она повела меня в дом. Перед камином с окровавленной головой лежала ее мать. Феба сказала, что мы с ней должны во что бы то ни стало избавиться от трупа и скрыть всю историю. — В глазах у него стоял ужас. Он закрыл их и продолжал говорить, как слепой, с закрытыми глазами: — Я хотел спасти ее от наказания. Вы не должны ее наказывать. Она сама не знает, что делает.
