— Пусть Найджел продолжает работать, — сказал он Хизер. — В какой бы архив он ни захотел обратиться, все двери будут для него открыты.
Когда Фостер и Дринкуотер вошли в насквозь продуваемый актовый зал в Хоунслоу, уже сгущались сумерки. Фостер так устал, что с трудом передвигал ноги. Он дал себе слово, что после посещения общества любителей истории семьи восточного Лондона обязательно немного поспит. За подозреваемыми и потенциальными жертвами будут следить всю ночь. Каждый дюйм Пауис-сквер осмотрели и поставили под наблюдение. Похоже, в первый раз они шли на шаг впереди, а не позади убийцы, хотя это вызывало у Фостера тревогу. Неужели ему и теперь удастся выкрутиться?
Воздух в зале был холодным, даже морозным. И все же помещение было заполнено людьми. Море седых голов. Да, прав Джон Фаэрбен — лишь немногие из его товарищей еще не достигли пенсионного возраста. Фаэрбен, сидевший в середине зала, заметил их и помахал рукой. Фостер кивнул. Перед аудиторией выступал высокий пожилой джентльмен в кардигане. Он постоянно ссылался на диаграммы, которые высвечивались через проектор на экране у него над головой. Фостер и Дринкуотер стояли сзади и ждали, пока мужчина закончит, чтобы приступить к коллективному изъятию отпечатков.
Голос мужчины звучал невыразительно, монотонно. У Фостера загудело в голове. Сначала слова раздавались словно в тумане. Но затем он сосредоточился и стал слушать, о чем говорил выступавший.
— Кто ничего не знает об истории, не ведает о жертвах, принесенных во имя своей страны и семьи, тот не имеет ни малейшего представления о невзгодах и потерях, которые сопровождают процесс созидания всего крепкого и надежного. История учит нас чувству меры, возможности видеть перспективы. В глубине души мы эгоцентричны. Мир крутится вокруг нас и наших потребностей. Если мы не будем ничего делать, не станем изучать то, что находится за пределами нашего мирка, в таком случае мы будем все меньше верить в то, что есть, и иные значимые вещи. И тем быстрее мы начнем отдаляться от истины.
«Он говорит о таких людях, как я, — раздраженно подумал Фостер. — Я ничего не изучаю, ни о ком не забочусь, кроме себя. Все, что имеет для меня значение, — это работа. Здесь и сейчас. Я не чувствую ни прошлого, ни будущего. Не знаю, откуда я родом и кем были мои предки. Не знаю, кто я».
Вибрация телефона в кармане заставила его прервать процесс самоанализа. Он вытащил мобильный. Звонил бармен из «Принца Уэльского» по таксофону. У него появилась новая информация о человеке, который выпивал с Неллой Перри в прошлое воскресенье. Он не работал в тот вечер, но находился в пабе. Фостер решил сразу поехать на место. Сказал Дринкуотеру, что у него появились срочные дела, и оставил его одного разбираться с обществом любителей истории семьи.
Уходя, он посмотрел на часы. Шесть вечера. Он вспомнил газетную статью о пятом убийстве, где было написано, что тело жертвы обнаружили, когда «колокол в церкви Всех Святых прозвонил первый раз после полуночи…». В час ночи. У них оставался еще тридцать один час, прежде чем преступник завершит свое дело и смешается с толпой.
Найджел сидел в такси, продиравшемся через пробки центрального Лондона, душившие город в пятницу вечером. Люди ползли по перегруженным дорогам и наблюдали, как утекают драгоценные секунды их выходных дней.
Найджелу нужно было попасть в Национальный архив. У моста Кью дорога образовывала подобие бутылочного горлышка, и терпение Найджела лопнуло. Он выскочил из машины и последние полмили прошагал пешком. Начал моросить легкий дождь.
Свет из окон архива падал на темное озеро. Когда Найджел приблизился к дверям, охранник открыл их, проверил его сумку и пропустил внутрь. Найджел поднялся по лестнице в главный читальный зал. Молодой сотрудник — тощий бледный аспирант, выглядевший так, словно видел дневной свет лишь от случая к случаю, — ожидал его, чтобы подобрать материалы. Когда Найджел сделал запрос, аспирант положил на читательский стол несколько книг и документов. Учетные записи лондонской полиции.
Найджел сообразил, в чем заключалась проблема. В 1881 году Пфайцеру было сорок три года. В записях новобранцев пропущена информация между 1857 и 1878 годами, как раз тем самым периодом, когда Пфайцер поступил на службу. Поэтому Найджел обратился к списку увольнений начиная с 1889 года. К тому времени Пфайцеру было уже за пятьдесят, и он должен был уйти в отставку. Найджел пролистал сухие страницы нескольких томов в поисках его фамилии, пока не дошел до нового столетия, к этому времени он уже точно должен был уволиться. Никаких следов Г. Пфайцера. Если нет сведений о его увольнении, то не будет и сведений о выходе на пенсию и другой информации. Найджел проверил данные о смертях офицеров полиции до 1889 года. Но и там Пфайцер отсутствовал. Учетные записи так и не помогли ему раскрыть тайну.
Фостер подъехал к пабу и занял единственное свободное место на парковке. Через большие окна он видел, что, как всегда по вечерам в пятницу, здесь было полно народу. Люди выпивали чуть ли не стоя. Он с трудом пробрался к бару. За стойкой бармена не было. Фостер не узнал никого из персонала.
Через пелену усталости Фостер попытался вспомнить имя бармена. Он называл его по телефону. Карл. Он спросил официантку — высокую блондинку с волосами, собранными в пучок. Она кивком показала на дверь.
— Сегодня он не работает. Но он был здесь.
— Он ушел за деньгами, — добавила другая официантка, проходившая мимо с полным подносом.
Фостер подумал, что ему придется подождать. Парочка освободила два барных стула рядом с ним. После того как он выслушает Карла, если только тот не сообщит чего-то очень важного, что потребует немедленных действий, Фостер намеревался поехать домой, поэтому заказал себе пинту пива. В баре было шумно, но Фостеру хотелось побыть в окружении людей, музыки, разговоров, чтобы вокруг кипела жизнь.
Принесли кружку пива. Он сделал большой глоток, почувствовав, как исчезает напряжение. Кто-то коснулся его плеча. Это был Карл, в джинсах и куртке.
— Извините, — произнес он, — денежный кризис.
Фостер заверил, что все в порядке. Карл заказал бутылку легкого пива, название которого Фостер никогда не слышал, и сел рядом с ним.
Фостеру стало жарко, будто кровь ударила в голову. Усталость, решил он. Организм словно плавился, тело с трудом могло регулировать собственную температуру. Он зевнул, не в силах и не желая сдерживать себя.
— Трудная выдалась неделя? — спросил Карл.
— Можно сказать и так, — пробормотал Фостер.
Карл посмотрел через плечо на заполненный посетителями паб.
— Сегодня тут много народу, — промолвил он.
Фостер заметил, что правая нога Карла дергалась, пока он говорил. Он сделал еще один глоток, настроения болтать не было совсем.
— Самое забавное, что тут полно золотой молодежи, — продолжил Карл. — В пятидесятые и шестидесятые годы Принсдейл-роуд являлась центром столкновения культур и политического протеста.
— Правда? — удивился Фостер.
— Да. На этой улице в доме пятьдесят два располагалась редакция журнала «Оз». Ну, вы знаете, тот, который призывал: «Включайтесь, настраивайтесь и отпадайте!» Его закрыли, издателей отправили в тюрьму Вормвуд-Скрабс по обвинению в непристойном поведении. В доме номер семьдесят четыре находилась другая скандальная организация — «Лига защиты белых», выступавшая против чернокожих эмигрантов. А в доме номер семьдесят работало «Освобождение» — первый фонд помощи наркоманам. Теперь же здесь нет ничего, кроме парочки закусочных.
— Вы хорошо осведомлены.
— Изучение местной истории — мое хобби. В прошлом этих мест таится много интересного.
«Да», — подумал Фостер.
— Так что вы собирались сказать мне? Что-то о Демми Перри?
Карл достал из заднего кармана джинсов пачку сигарет, прикурил, сделал глубокую затяжку, а потом с силой выдохнул дым. Фостер почувствовал знакомую мучительную тягу к никотину.
— Хотите?
«К черту, — решил Фостер. — Бывших курильщиков не бывает». Он кивнул. Карл вытащил из пачки сигарету и протянул ему. Фостер взял ее, с удовольствием покатал в пальцах. Эти ощущения, по которым он скучал не меньше, чем по никотину: пачка сигарет в кармане, то, как он доставал оттуда сигарету, клал между губами, смотрел, как дым клубится в воздухе.
Он наклонился вперед, Карл чиркнул зажигалкой и зажег ему сигарету.
— Да, меня вдруг осенило сегодня утром. Не знаю, почему я не сообщил вам об этом раньше.
Фостер глубоко затянулся, позволил дыму проникнуть в легкие, задержал дыхание, наполняя дымом пространство.
— Не знаю, насколько это важно…
Фостер выдохнул. Мир перед его глазами стал расплываться. Кто-то крепко сжал его плечо. Наверное, Карл. Фостер хотел спросить, что он делает, но ему вдруг стало жарко, еще жарче, чем прежде, а затем появилось такое чувство, точно его погрузили в воду. Подбородок упал на грудь, тело обмякло, он стал заваливаться вперед. Фостер упал бы со стула, если бы Карл не поддержал его.
