Нас повел вперед Важа Георгиевич. Шел он уверенно, словно бывал здесь не раз и знал дорогу. Это меня, признаться, удивило. Никто из деревенских жителей за нами не увязался. Оглянувшись, я увидела, что они расходятся. Мы с Татьяной и Пашкой замыкали шествие. Перед нами шли три «Свиристелки», которые обсуждали какие-то наряды известных кутюрье. Упоминались названия тех же магазинов, о которых говорили подружки Собакиной, светские львицы. Говорили про Францию, Англию и, конечно, Россию. Мы с Татьяной не знали ни одного из упомянутых, ни в одной стране. Самым страстным желанием трех девочек было найти богатого спонсора, который бы одевал их в дизайнерские вещи этих самых кутюрье, ну и, конечно, дарил ювелирные изделия известных фирм, которые также перечислялись.
«Поп» в черной рясе обмахивался прихваченной с собой газеткой, Аленка придерживала широкие юбки двумя руками. Поля ее огромной шляпы создавали тень. Артур со стилистом держались за ручки. Продюсер явно махнул на них рукой и что-то обсуждал с Валькой-Магдалиной. Может, надеется заполучить ее на эстраду? Так это надо с Важей Георгиевичем обсуждать. Но он навряд ли согласится. Уже столько денег вбухано в оперу, и, главное, ни у кого больше такой «оперной певицы» в любовницах нет. Норик шла в гуще светских львиц и внимания к себе не привлекала. Я то и дело поглядывала на нее, но она не участвовала ни в каких дискуссиях.
Мы отошли от деревни метров на пятьсот и завернули за скалу внушительного вида. Важа Георгиевич поднял руку, жестом приказывая отряду остановиться. Внезапно сверху раздался свист. Все подняли головы. По довольно крутой тропинке с горы спускались два араба в развевающихся одеждах и тюрбанах на голове.
– Так… – только и произнесла Татьяна.
– Пивом они гостей явно не обеспечивают, – вздохнул Пашка.
– Ты сколько уже выпил на теплоходе? – спросила я.
Пашка задумчиво посмотрел в небо и промолчал.
Арабы о чем-то тихо поговорили с Важей Георгиевичем, потом первыми тронулись в путь, указывая дорогу.
Вскоре народ начал задыхаться. Стояла жара, а воду прихватить с собой почему-то додумались не все. Нам пришлось поить Артура Небосклонова со стилистом. Пашка, правда, мне сказал, что я должна была для него взять пива. Я ответила, что ему работать надо, а от пива на жаре развезет. Тем более сохранить его холодным в сумке не представлялось возможным. Пашка ответил, что можно было взять с собой сумку-холодильник. У Василия Степановича такая несомненно нашлась бы.
– Паша, прекрати ныть! – рявкнула Татьяна. – Вернемся на теплоход, и пей в баре столько, сколько хочешь. Всем тяжело идти.
В некоторых местах подъем оказался на самом деле крутым, да и под ногами был не асфальт. Мы обходили валуны, внимательно следили, куда ставим ноги. Несколько человек их уже подвернули, но, к счастью, никаких серьезных растяжений не было.
– Ты дорогу обратно найдешь? – шепотом спросила меня Татьяна.
Я внимательно посмотрела на нее.
– Юля, может, стоит снимать, как мы идем?
– Незачем. Тем более Пашка может оступиться и разбить камеру. Ты же сама видишь, какая дорога. Под ноги надо смотреть. И неужели ты решила, что Важа Георгиевич…
– Не он, а арабы.
– Зачем мы им все? В рабство продать?
Татьяна пожала плечами.
– Вообще-то все девки драгоценностями обвешаны, – заметил Пашка, слышавший наш разговор. – Это у вас крошечные серьги и крестики, а крестом Собакиной голову проломить можно. Интересно, сколько он весит?
Он был прав. Вся компания сияла бриллиантами, переливающимися в солнечных лучах. Да если бы Пашка сейчас камеру включил, обязательно были бы блики! А насчет дороги назад… Я считала, что найду. Вдоль тропы тянулся горный хребет, да и встретилась нам всего пара ответвлений, которые я отметила про себя. И ведь можно на какую-то вершину подняться и осмотреться. Откуда-то море должно быть видно?
Сама я все-таки сделала несколько снимков – и публики, и окружающей местности. Потом прошла примерно в центр колонны и сняла усталые лица поднимающихся в гору людей. Аленка в своей пышной юбке в кадр не поместилась. Теперь она что-то обсуждала со стилистом. Артур Небосклонов шел рядом и угрюмо молчал.
Когда народ уже был готов рухнуть от усталости, мы добрались до входа в нужную пещеру. К счастью, внутри оказалось прохладно. Все вздохнули с огромным облегчением.
Там горели свечи и факелы, вставленные в специальные подставки на стенах. По центру дальней стены стоял каменный пьедестал, на который водрузили кованый ларец.
Арабы опять о чем-то пошептались с Важей Георгиевичем и пещеру покинули.
– Так, приступаем, – объявил бизнесмен и меценат. – Юля, Паша, скажите, как людям лучше встать, чтобы не было бликов. Если что-то затушить, затушим. Если нужно дополнительное освещение, есть мощный фонарь.
Пашка затребовал фонарь и быстро все организовал. В этом деле я полностью полагалась на него. Сама я еще вчера подготовила речь, но знала, что придется импровизировать по ходу. Ну что ж, не в первый и, надеюсь, не в последний раз. Никаких других журналистов по-прежнему не было.
Наконец все заняли свои места, я объяснила «уважаемым телезрителям», где мы (свою версию) и зачем находимся, потом заговорил «поп», но Важа Георгиевич его оборвал примерно на середине, заявив, что у нас мало времени, и спросил у меня, хватит ли уже заснятого для репортажа о мероприятии.
– А в грехах что, никто каяться не будет? – пораженно спросила я.
– Я имел в виду попа.
– Попа хватит, – подтвердила я.
Артист нисколько не обиделся. Как я поняла, его интересовали две вещи – гонорар и очередное присутствие на экране. К тому же он, вероятно, считал, что завел полезное знакомство в Пашкином и моем лице.
– Валя, пошла, – приказал Важа Георгиевич.
Это был центральный номер нашего шоу. Зачем долго показывать «попа», если все делается ради одной артистки? Простите, оперной певицы. Правда, актриса из нее получилась прекрасная. Она и оделась соответствующим образом: в темную длинную юбку и очень стильную блузу, правда, с большим вырезом и подчеркивающую шикарную грудь. На голове была косынка из черных кружев, выражение лица смиренное. В руках Валька-Магдалина держала пухлый конверт. Я задумалась, зачем ей здесь деньги, потом вспомнила, что это список грехов.
Говорила Валька-Магдалина очень хорошо. Вероятно, долго репетировала. И почему бы Важе Георгиевичу не выпустить ее на драматическую сцену? По-моему, у нее великолепно получались бы образы трагических героинь. И на драматической сцене наша Магдалина не была бы посмешищем, как на оперной. По крайней мере, своим репортажем я, возможно, немного «отмою» Вальке репутацию, хотя как знать…
Следующим каялся Артур Небосклонов, который тоже явно долго репетировал. Его, как выяснилось, беспокоило, что он возбуждает любовь в сердцах тысяч женщин, которым не может ответить. Его просто физически не хватает на всех, от чего он жутко страдает. Потом он каялся в конкретных отношениях. Одно перечисление женских имен заняло довольно длительное время.
Певец вспоминал Людовика XV, известного любителя женщин и, как оказалось, любимого французского короля Небосклонова. «Интересно, он про других вообще хоть что-нибудь знает?» – подумала я, но спрашивать не стала.
Оказалось, что короли обязательно каялись перед смертью в грехах, в частности в адюльтере. Вероятно, так делали не только французские, но мы все-таки находились во Франции. Даже король не мог ожидать отпущения грехов, пока не отправит любовницу вон из дворца. Иначе был риск умереть в состоянии смертного греха и с перспективой вечного проклятия. Когда возникала угроза смерти, приглашали священнослужителей, а они, со своей стороны, прилагали усилия к тому, чтобы изгнание произошло побыстрее. Им сопротивлялись фавориты любовницы, надеясь, что король выживет. Короли тоже затягивали процедуру до последнего: ведь, к сожалению, нельзя было возобновить отношения, в которых покаялся. Это противоречило бы правилам духовного этикета.
Людовик XV столкнулся с этой проблемой за тридцать лет до смерти. Тогда король серьезно заболел, и после долгих и эмоциональных споров его тогдашнюю любовницу, герцогиню де Шатору, отправили вон из дворца. Король покаялся и должным образом получил отпущение грехов. Но не умер. Это означало, что герцогиня не может вернуться, хотя царствование Людовика XV, конечно, не закончилось. Последовали другие любовницы, самой известной из которых была Помпадур, а последней Дюбарри.
Когда спустя тридцать лет после того случая король опять серьезно заболел, то встал перед не менее серьезной дилеммой. Отсылать графиню Дюбарри или не отсылать? Разыграется ли снова драма тридцатилетней давности? Он тянул до последнего, пока ему не сообщили, что у него оспа, от которой он в результате и умер. Многие придворные не могли определиться. Например, было отмечено пятнадцать карет, которые на всякий случай отправлялись с визитами в замок, куда переселилась Дюбарри.
