— Тише, тише! — шепнул его приятель. — Мне кажется грехом говорить о таких вещах. Но я согласен с тобой: нам лучше отправиться к городскому маршалу.
— Да-да! — пробормотал Дикси себе под нос. — Я всегда говорил, что в ее нахмуренных бровях есть что-то недоброе!
Итак, друзья направились к жилищу маршала. Итальянец также пошел своей дорогой, бросив еще один взгляд на полуциркульное окно. Что касается детей, то они все вдруг пустились бежать прочь от дома, как будто за ними погнался какой-нибудь великан или леший, и, отбежав довольно далеко, остановились так же внезапно и единодушно, как и побежали.
Когда они оглянулись издали на безобразные шпили старого дома, им показалось, как будто над ним скопился какой-то мрак, которого не в состоянии разогнать никакой свет. Им представлялось, как Гепзиба хмурится и кивает им из нескольких окон одновременно, а воображаемый Клиффорд, который (это сильно бы его огорчило, если бы он узнал) всегда наводил ужас на этот маленький люд, стоит позади Гепзибы в своем полинялом платье и делает какие-то зловещие знаки. Весь оставшийся день самые боязливые из детей пробирались окольными улицами, чтобы только не проходить мимо Дома с семью шпилями, а храбрецы собирались толпой и во всю прыть пробегали мимо его страшных дверей и окон.
Прошло немногим больше получаса после того, как удалился итальянец с его неуместной музыкой, когда возле старого вяза остановился дилижанс. Кондуктор снял с крыши дилижанса сундук, узел и картонную коробку и положил все это у дверей дома. Из дилижанса появилась красивая фигурка молодой девушки в соломенной шляпке. То была Фиби. Хотя она не казалась уже такой беспечной и игривой, как в начале нашей истории, — она стала серьезнее, женственнее и вдумчивее, — но все-таки ее озаряло тихое, естественное сияние радости и легкости. Однако мы считаем, что теперь даже Фиби опасно переступать через порог Дома с семью шпилями. Сумеет ли она прогнать из него толпу привидений, которая поселилась здесь со времени ее отъезда, или же сама сделается такой же бесцветной, болезненной, печальной и безобразной — станет призраком, который будет бесшумно скользить вверх-вниз по лестнице и пугать детей, останавливающихся напротив окон?
По крайней мере, мы рады, что можем предупредить чуждую подозрительности молодую девушку, что в этом доме не осталось больше никого, кто мог бы ее встретить, кроме разве что судьи Пинчона, все еще сидевшего в дубовом кресле.
Фиби попыталась сперва отворить дверь лавочки, но та не поддалась; увидев белую занавеску, которой было задернуто окно в верхней части двери, девушка тотчас поняла, что в доме случилось что-то необыкновенное. Она отправилась к большому порталу над полуциркульным окном. Найдя и эту дверь запертой, она постучала молотком. Ей ответило эхо опустевшего дома. Девушка постучала еще и еще раз и, приложив ухо к двери, услышала или вообразила, что услышала, будто Гепзиба осторожно идет по скрипучим половицам к двери, чтобы отворить ей. Но за этими воображаемыми звуками наступило такое мертвое молчание, что Фиби спросила себя, не ошиблась ли она домом, как бы ни был он ей знаком по своему виду.
В эту минуту ее внимание отвлек детский голос. Кто-то звал ее по имени. Посмотрев в ту сторону, откуда доносился этот голос, Фиби увидела маленького Неда Хиггинса, который стоял на значительном расстоянии от нее, посреди улицы. Мальчуган топал ногами, качал головой, делал обеими руками умоляющие знаки и кричал ей изо всей силы:
— Не входите, не входите! Там что-то страшное случилось! Не входите, не входите туда!
Но так как он не решался подойти к ней ближе, чтобы все объяснить, то Фиби заключила, что его испугала кузина Гепзиба, потому что, в самом деле, обращение доброй леди или смешило детей, или сводило их с ума. Девушка отправилась в сад, где надеялась найти Клиффорда и, может быть, саму Гепзибу. Как только она отворила калитку, семейство кур бросилось ей навстречу, между тем как страшная старая кошка, притаившаяся под окном приемной, вскарабкалась на ставень и вмиг исчезла из виду. Беседка была пуста, и ее пол, стол и скамейки все еще были мокры и усеяны листьями, говорившими о миновавшей буре. Бурьян воспользовался отсутствием Фиби и продолжительным дождем и разросся между цветов и прочих садовых растений. Источник Моула выступил из своих каменных берегов и образовал в углу сада пруд ужасной ширины.
У Фиби было такое впечатление, будто ни одна человеческая нога не ступала здесь с самого ее отъезда. Она нашла свой собственный гребешок в беседке под столом, куда он, вероятно, упал в последний раз, когда она сидела здесь с Клиффордом. Фиби знала, что ее родственники способны еще и не на такие странности и могли запереться на несколько дней в доме. Несмотря на это, с неясным предчувствием, что случилось что-то дурное, она подошла к двери, которая соединяла дом и сад. Эта дверь также оказалась заперта изнутри. Фиби, однако же, постучалась, и вдруг, как будто внутри ожидали этого сигнала, дверь отворилась — не широко, но достаточно для того, чтобы девушка прошла. Так как Гепзиба всегда отворяла дверь таким образом, то Фиби не сомневалась, что открыла ей именно она. Поэтому девушка немедленно перешагнула через порог, и лишь только она вошла, как дверь опять затворилась.
Глава XX
Райский цветок
Фиби, внезапно попав из яркого дневного света в густые сумерки коридора, не сразу увидела, кто впустил ее. Прежде чем ее глаза привыкли к темноте, кто-то взял ее за руку — крепко, но очень нежно, от чего сердце ее забилось с необъяснимой для нее самой радостью. Ее повели дальше — не в приемную, но в другую, нежилую комнату, которая в старые времена была большой приемной Дома с семью шпилями. Солнечный свет лился во все незанавешенные окна этой комнаты и падал на пыльный пол. Фиби теперь увидела ясно — хотя это уже не было для нее открытием после теплого пожатия руки, — что ее впустил в дом не Клиффорд и не Гепзиба, а Холгрейв. Какое-то неопределенное чувство подсказывало ей, что она услышит от него что-то необыкновенное, и, не отнимая руки, она смотрела пристально ему в лицо. Она не предчувствовала ничего ужасного, однако, была уверена, что в доме совершилась важная перемена, и потому с беспокойством ожидала объяснения.
Художник был бледнее обыкновенного, на его лице лежал отпечаток задумчивости и суровости. Впрочем, улыбка его была исполнена неподдельной теплоты. Он походил на человека, который, в одиночестве размышляя о каком-нибудь ужасном предмете посреди дремучего леса или беспредельной пустыни, вдруг узнал знакомый образ самого дорогого друга. Несмотря на это, когда он почувствовал необходимость ответить на вопросительный взгляд Фиби, улыбка исчезла с его лица.
— Я не должен радоваться вашему возвращению, Фиби, — сказал он. — Мы встретились с вами в странную минуту!
— Что случилось? — воскликнула она. — Отчего опустел дом? Где Гепзиба и Клиффорд?
— Ушли! Я не могу понять, где они! — ответил Холгрейв. — Мы одни в доме!
— Гепзиба и Клиффорд ушли! — вскрикнула Фиби. — Возможно ли это? И зачем вы привели меня в эту комнату вместо приемной Гепзибы? Ах, случилось что-то ужасное! Я хочу видеть!..
— Нет-нет, Фиби! — сказал Холгрейв, останавливая ее. — Я вас не обманываю: они действительно ушли, и я не знаю, куда. Ужасное происшествие и правда случилось в доме, но не с ними и, в чем я совершенно уверен, не по их вине. Если я верно понял ваш характер, Фиби, — продолжал он, глядя на нее с беспокойством и нежностью, — то при всей вашей внешней хрупкости вы одарены необыкновенной силой.
— О, нет, я очень слаба! — ответила девушка, дрожа. — Но скажите же мне, что случилось?
— Вы сильны! — настаивал на своем Холгрейв. — Вы должны быть и сильны, и благоразумны, потому что я совсем сбился с пути и нуждаюсь в ваших советах. Может быть, вы подскажете мне, что я должен делать.
— Говорите же! Говорите! — взмолилась Фиби. — Эта таинственность пугает меня! Скажите хоть что-нибудь!
Художник медлил. Он все еще не решался открыть ей ужасную тайну вчерашнего дня. Но невозможно было таиться перед ней, она должна была узнать истину, — Фиби, — сказал он, — помните ли вы это?
Он подал ей дагеротип — тот самый, который он показывал ей в первое их свидание в саду.
— Что общего имеет эта вещь с Гепзибой и Клиффордом? — спросила Фиби нетерпеливо, удивившись, что Холгрейв шутит с ней в такую минуту. — Это судья Пинчон! Вы мне уже его показывали.
— Но вот то же самое лицо, нарисованное всего полчаса назад, — сказал художник, показывая ей другую миниатюру. — Я как раз окончил портрет, когда услышал ваш стук в дверь.
— Это мертвец! — вскрикнула, побледнев, Фиби. — Судья Пинчон умер?
— Да, — сказал Холгрейв. — Он сидит в соседней комнате. Судья Пинчон умер, а Клиффорд и Гепзиба исчезли. Больше я ничего не знаю. Все, что можно к этому прибавить, — только догадки. Возвращаясь в свою комнату вчера вечером, я не заметил никакого света ни в приемной, или комнате Гепзибы, ни у Клиффорда, ни какого-либо шума, ни шагов не было слышно в доме. Сегодня утром — та же мертвая тишина. Из окна я слышал, как соседка говорила кому-то, что ваши родственники оставили дом во время вчерашней бури. Потом до меня дошел слух, что судья тоже исчез. Какое-то особенное чувство, которого я не могу описать — неопределенное чувство какой-то катастрофы, — заставило меня пробраться в эту часть дома, где я и обнаружил то, что вы видите. Чтобы приобрести свидетельство, нужное Клиффорду и важное для меня — потому что, Фиби, я странным образом связан с судьбой этого человека, — я решил запечатлеть его портрет.
