наручниками. Но это не только не прибавило мне оптимизма, но даже наоборот — окончательно повергло в шок.
— Вы сядете вот здесь, — указал Айболит на стул у кровати, — и не спеша, последовательно зададите ему эти вопросы. — Протянул распечатку. — Напротив каждого знаком плюса или минуса зафиксируете реакцию: возбуждённая или пассивная. И коротко запишете ответ. Вопросы специально составлены так, чтобы можно было ограничиться «Да» или «Нет», однако будьте готовы, к тому, что Игнат захочет поболтать. Недаром этот препарат называют ещё «болтунчиком». Но вам важно уловить лишь суть — да или нет. Это не сложно, ведь правда?
Пока он говорил, Игнат наблюдал за мной. И, несмотря на видимую расслабленность, в его взгляде словно проскальзывало что-то хищное. Я скованно кивнула. Отчего-то было сильно не по себе.
— Отлично, приступайте, — удовлетворённо развёл руками Айболит. — Я вернусь быстро, максимум через полчаса. Ах вот ещё что! Ничему не удивляйтесь. Игнат себя не контролирует, а когда всё закончится — даже не вспомнит что здесь было. Поэтому и вы постарайтесь отнестись к его поведению с пониманием. Даже если оно вас сильно удивит.
— Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет, — затянул вдруг Гордеев. — Живи ещё хоть четверть века — всё будет так. Исхода нет…
Я бросила растерянный взгляд на Айболита, но он лишь пожал плечами и, закрыв за собой дверь, оставил нас с Гордеевым наедине.
— …Умрёшь — начнёшь опять сначала, и повториться всё, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь[8]…
Он повторял это снова и снова. Раз за разом. На десятый, а то и пятнадцатый, я не выдержала:
— Ты серьёзно думаешь, что я хоть на секунду тебе поверила?
Он замолчал посреди фразы… но тут же продолжил:
— …Бессмысленный и тусклый свет…
Это походило на издевательство.
— Игнат, перестань! Мне твоей тибетской настойки вот так хватило! — чиркнула я пальцем по шее. — Больше не поведусь, даже не надейся!
И он вдруг рассмеялся. Сел, скрестив ноги по-турецки, досадливо подёргал пристёгнутой к кровати рукой. Рукава рубашки закатаны до локтей, ворот расстёгнут до середины груди, шея и виски влажно отсвечивают испариной. Взгляд слегка заторможенный, с поволокой. И если он и ломал комедию, то делал это мастерски — создавалось полное ощущение, что с ним действительно что-то не то. Однако он и тогда в больнице был вполне убедителен, так что верить не стоило.
— Ох уж эта настойка! — наконец просмеялся он. — Хочешь поговорить об этом?
Голос его был непривычно хриплым и низким, словно звучал из самой груди. И это завораживало. Как и, совсем уж неожиданно, притягивали взгляд его босые, по-мужски красивые ступни. К ним даже хотелось прикоснуться. Ну, типа, пощекотать, что ли… Поймав себя на этой мысли, поспешно отвернулась.
— Нет, не хочу!
— Хо-о-о-чешь, — хитро сощурился он. — Как и напиться тогда хотела. Сама. Да-да-да, девочка моя, сама хотела… — Речь слегка несвязанная и неповоротлив язык. Голова так и норовит клюнуть носом. — Иди сюда, — похлопал свободной рукой по кровати. — Иди, не бойся. Не съем. Хотя… Не обещаю. Может и съём. Или хотя бы покусаю, это точно.
А я смотрела на него в полной растерянности и не понимала — это всё по правде, или просто очередная глубокомысленная воспиталочка?
— Ну давай, Славка! Кончай ломаться, хочешь ведь. Я же не слепой, все твои финты насквозь вижу.
— Да пошёл ты! — вспыхнула я и выскочила из комнаты. И уже через мгновенье услышала оттуда безразличное:
— Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет…
Входная дверь номера оказалась заперта снаружи. Я растерянно сползла по ней на корточки. Театр абсурда какой-то! Но что, если это не розыгрыш? Если это действительно какая-то важная процедура, и я только зря трачу ценное время?
А если нет?
А если да?
Прислушиваясь к доносящимся из спальни надоедливым строкам, прошлась по комнате. Ладно, допустим, Гордеев страдает какой-то очередной хернёй — но тогда это значит лишь, что он снова проверяет мою реакцию, так? Допустим. И тогда выходит, что я снова веду себя как дурочка вместо того, чтобы просто выполнить поставленную задачу. Ну а если происходящее не провокация, то я и вовсе дура вдвойне, потому что время идёт, а ни одного вопроса ещё так и не задано.
Вернулась. Постаралась абстрагироваться от неотступно следующего за мной, странно волнующего кровь взгляда Гордеева. Аж мурашки от него бежали и томительно тяжелел низ живота. Но не на ту напал! Ещё посмотрим, кто кого!
— Готов?
— Ночь, улица, фонарь, аптека…
— Аптека, аптека, — кивнула я. — Итак, вопрос номер один: твоё имя Гордеев Игнат? — Занесла ручку, готовясь без промедления поставить плюсик…
— Нет.
Замерла.
— В смысле? Как нет?
— Бессмысленный и тусклый свет. Живи ещё хоть четверть века — всё будет так. Исхода нет!..
— Ладно. Нет, так нет! Хоть Вася Пупкин, меня это вообще не касается, — резко черканула я в нужной клеточке жирный «минус» — Второй вопрос: тебе сорок лет?
— Гордей Игнатов.
— Чего?
— Имя моё. Но это страшный секрет.
— Серьёзно, что ли?
— Умрёшь — начнёшь опять сначала. И повториться все, как встарь…
— Да блин! Скажи честно, ты издеваешься или это всё по-настоящему?
— …Ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь!
— Ффф… — окончательно разозлилась я. — Ладно, едем дальше. Повторяю вопрос: тебе сорок?
Но дальше поехать не получилось, потому что Игнат либо читал этот долбанный стишок, либо болтал о чём хочет, кроме того, что нужно мне. И свернуть его обратно на опросник не удавалось, хотя, как ни странно, в целом происходящее чертовски увлекало! Это было даже чем-то похоже на ту нашу больничную игру в вопрос-ответ, но только тогда тупила я, а сейчас заметно проседал Гордеев.
Сомнений не осталось — он действительно в неадеквате, причём с каждой минутой всё сильнее. Что происходило в его обычно ясной, холодной голове в эти минуты? Я не знала. Но была уверена почти наверняка в том, что не справилась с заданием Айболита.
Вопросы теста действительно были простые, но я запуталась. Где реакция минус, где плюс? Какой ответ с утвердительным контекстом, какой нет? Я заполняла лист едва ли не наугад, скорее додумывая нужный ответ, чем распознавая его в словах Гордеева.
Кроме того, я сильно отвлекалась на него самого. Он был неадеквашка, но такой милый! Особенно, когда начинал пошлить. А делал он это часто и всё откровеннее. И как классно у него это получалось! С каким щекотливым смаком и юмором! Мне словно неожиданно показали оборотную сторону луны — живого, вполне себе неидеального Гордеева. Вернее… идеального!
Всё чаще
