— Заткнулся бы ты, пан! Совсем окосел! — не на шутку разозлился Собесский. Эти двое, похоже, уже готовы были схватиться за сабли, но Михал вовремя остановил их.
— Да прекратите вы! Мне, если честно, плевать, есть ли у пани дети от прошлых связей и браков или нет! Истинное каханне не в том, насколько чиста была до тебя девушка, а в том, насколько она тебя кахает! Лично тебя! Это дело двух сердец, а все остальное — суета сует!
— Ого! — восхитились и Собесский, и Замойский, готовые было уже задраться из-за чести сестры галицкого князя. — Да ты прямо философ и поэт!
— Верно говоришь! — радовался Собесский, на что-то надеясь. Но Михал сказал все это из чистой вежливости. Заводить амурные дела с сестрой своего боевого товарища он не собирался.
Пока хмельные дружки выясняли отношения, а музыки играли веселые рыцарские песни, Алеся наклонилась к Кмитичу:
— Я тебе забыла сказать, Сапега тоже поздравление прислал. Через Михала передал. Вот, — и она указала на дорогое ожерелье из жемчуга.
— Знатный подарок, — кивнул Кмитич, — дзякуй Сапеге, что хоть что-то добро сделал.
— И еще письмо прислал, тоже поздравительное.
— Пронюхал-таки, лис, — усмехнулся Кмитич, — это Михал сболтнул. Ну, и что пишет?
— Поздравляет. Пишет, что рад и надеется, что я сделала правильный выбор, руководствуясь не эмоциями, не страстью, быстро проходящей, но умом.
— Это на что же он намекает? — Кмитич сдвинул брови. — Это он вроде как предостерегает тебя от ошибки?
— Мне тоже так показалось. Но, знаешь, он же такой осторожный! Вот даже поздравляет так осторожно, — и Алеся хихикнула, видя, что Кмитич рассердился. — Да ладно тебе! Что у тебя за реакция на Сапег?!
— Почему на Сапег? Сапеги славный полоцкий род! Перед Львом Сапегой я вообще преклоняю колено. Но Ян Павел среди них — больная овца в стаде. И у меня на него вполне нормальная реакция, как и должна быть реакция на жадину и труса, — ответил Кмитич, — реакция на бесхребетного человека, который может даже с чертом сделку заключить, ради выгоды сиюминутной. А за подарок ему я благодарен.
После очередного тоста Кмитич кивнул Алесе на выцветший штандарт Биллевичей на стене с геральдическим фамильным гербом «Могила»: белое квадратное надгробие на красном щите, а из надгробной плиты торчат три креста — один вверх, и два по бокам, параллельно основанию.
— Что за странный герб у вашего рода? Ваш предок, должно быть, был большой шутник, раз взял такой символ, — сказал тихо Кмитич на ушко Алесе, — не от этого ли ваши неприятности и обнищание Биллевичей?
Алеся вздохнула, укоризненно взглянув на Кмитича.
— Никто сейчас не скажет, почему наш герб именно такой, — сказала она, — но я одно скажу: когда Биллевичи уехали из Полабья вместе с Рускевичами, покинувшими Рюген, то бежали они прежде всего от крестоносцев. А чего хотели крестоносцы от полабских руссов? Правильно: крещения! Наши предки были убежденными язычниками и уехали в земли языческих ятвягов и дайновы, то есть сюда. Наш герб — очень старый. А разве языческие могилы выглядели так, как на нашем гербе?
— Нет, то были курганы без всяких крестов, — ответил Кмитич.
— Верно. Просто сплетение рунических знаков, похожее на христианскую могилу — вот чем был наш герб. При Витовте, когда рыцарству отказали в паганской вере, Биллевичи просто чуть подрисовали герб под надгробную плиту. То же самое и с гербом Рюрика «Двузубец». Его герб — это вовсе не двузубец с надломленным зубцом, но руна, кою уже никто не прочитает. Герб «Колюмны» тоже из рун происходит.
— Тем не менее, в новом виде ваша символика мрачновата, не находишь?
— Нахожу. Но что я могу поделать?
— Ты просто мой товарищ по несчастью! — взял Кмитич Алесю за руку и крепко пожал. — Знаешь, что наш герб «Щренява» означает? Красное поле щита и серебряная толстая извилистая лента, напоминающая перевернутую латинскую S. Что это?
Алеся засмеялась:
— А я знаю, между прочим! Герб, говорят, пошел от Петра Кмита Собенского, одного из влиятельнейших рыцарей Польши. Но говорят, что герб был и за двести лет до него уже известен в Полоцке. Аналогичный герб был и у печатника Ивана Федорова, что в Московии пытался книги издавать. Он ваш родственник?
— Ты и это знаешь? — удивился Кмитич. — Порой мне кажется, что тебе не двадцать, а все сто лет! Так, любая моя, родственник, но дальний. Герб имеет полоцкие корни, верно. Те Кмиты, кто в православие подался, затем поменяли и фамилии, а вот общий с католиками герб остался. А знаешь, изначально герб был красным щитом с извивающейся змеей. Мы, Кмиты — из кривичей, а те змее поклонялись, то есть криви. И, думаю, когда Петр Собенский стал воеводой Кракова, то он должен был как-то замаскировать свою змею на гербе. Вот и изобразил вместо нее ленту и вставил также серебряный крест.
— Боже! — всплеснула руками Алеся. — То же самое и у вас произошло!
— Так! — засмеялся Кмитич.
Но разговор о гербах уже утомил Алесю.
— Ты бы хотел, чтобы кто родился первым? Мальчик или девочка? — спросила она, поглаживая Кмитича по руке.
— Всем буду рад, — улыбнулся он в ответ, — но если родится хлопец, то назови его Янушем, в честь Великого гетмана нашего.
— А если девочка?
— Тогда сама придумай.
Их милый разговор прервал очередной громкий тост поджаничего Михала:
— Вып’ем, спадары, за жаніха з нявестай! Хай жаніцьба дапаможа яму i далей таксама біць ворагаў! Аднойчы продак Самуля Кміціча Петр Кміт Сабенскій не жадаў шлюбу Барбары Радзівіл з каралем Жыгімонтам. Магчыма, што Петр быў правоў! Хай правоў апынецца горды нашчадак Кміта i цяпер, калі ўзяў у жонкі такую цудоўную дзяўчыну як Аляк-сандра Білевіч![13]
Гости, уже изрядно разгоряченные напитками, с заздравными криками подняли кубки. Кто-то даже выстрелил из пистолета в воздух, кто-то вскочил на стул…
Когда молодые остались наедине в комнате, то, раздеваясь, Кмитич обратил внимание на выпавший из кармана сложенный и изрядно затертый бумажный лист. Он поднял его. Алеся, полунагая, оглянулась:
— Что там, Самуль? Ты смотришь на эту бумажку, как на призрак!
— Черт! — Кмитич в самом деле с ужасом смотрел на сложенный листок. — Я же совсем забыл! Совсем вылетело из головы! Но как я мог такое забыть! Это же письмо, посмертное письмо Януша Радзивилла мне на жмайтском. Он написал его специально по-жмайтски, чтобы никто не прочитал. Я никак не мог прочитать его, так как никого вокруг не было из надежных людей, знающих жмайтский. И вот я ждал, что это сделаешь ты. Но если бы письмо не выпало из кармана, то я, наверное, не скоро вспомнил бы. Из-за тебя, милая Алеся, я все забыл.
