топоры, вновь обрушивались на силуэт противника.
Но Хаджар был уже не бегущим человеком, а олицетворением шторма, такого же непредсказуемого и стремительного, как северная буря.
Порывы шторма ложились плащом на его плечи, окутывали одеяниями тело, стелились подошвами сапог. Казалось, генерал постепенно сливался с самой сущностью ветра. Его тело двигалось не просто на физическому уровне, а с некой первобытной силой природы.
Он не просто уклонялся от смертоносных ударов, он плыл потоками ветра вокруг них, проскальзывая сквозь прорехи в атаке медведя, как поток воздуха, кружащийся вокруг неподвижных ледниковых валунов. Его силуэт, направляемый ветром, не просто отражал атаки медведя. Он стал бурей, неумолимой и неудержимой силой, которая не только билась против медведя, но и постепенно превращала мир вокруг в царство яростной бури. Но не той, что в своем гневе выкорчевывает деревья, лишает людей крыши над головой и прижимает к земле свободных птиц. Нет, что-то совсем другое ощущалось в центре этого шторма.
Хаджар порывами ветра танцевал вокруг медведя, а его тело все больше и больше растворялась в потоках шторма. Его меч рассекал воздух, обрушиваясь ураганными ударами со всех сторон на противника. Как если бы Синий Клинок внезапно оказался не просто в руках воина, а… везде. Как если бы каждый вдох и выдох, каждый взмах, каждая доля пространства обернулась мечом. Словно сам ветер обрушивался на медведя, чем-то, обретшим форму физического удара.
Но противник не собирался отступать. С очередным безумным ревом погрузив передние лапы в землю, медведь сверкнул искрами в глазницах и лед под его когтями вздрогнул. Пласты искрящегося снега расступились в сторону и земля, спящая в холодной неге, потянулась к плоти создания.
Она впитывалась в его массивные мышцы, сливалась с израненной шкурой, закрывая места порезов и ран, а затем вспыхнула очертаниями неприступной брони. И с новым ревом медведя, вставшим на задние лапы, мир вокруг начал застывать. Как если бы тот камень, что теперь окутывал плоть медведя, постепенно начал сковывать окружающую действительность, влияя не только на физические объекты, но и на тот ветер, что стал частью генерала.
Хаджар, чувствуя, что ему не хватит сил одновременно поддерживать такое единение со стихией и одновременно с этим бороться с давлением противника, бросился в атаку. Его движения, одновременно стремительные и неумолимые, но и столь же плавные и легкие.
Воздух вокруг Хаджара, сродни камню медведя, постепенно оживал, пульсируя в такт ритму его меча. Синий Клинок, маяк из сверкающей стали, двигался стремительными молниями, танцующими вокруг генерала. Каждый выпад, каждый взмах и удар рождали взрывные порывы шторма.
Они волнами обрушивались на новую броню медведя, отсекая от неё все новые и новые части. Тысячи призрачных мечей, созданных без всякой “скверны”, резали границы арены. И даже стоявшие за пределами поля битвы Бадур и Равар выставили перед собой оружие и призвали свои силы, чтобы защитить себя и тех, кто стоял за их спинами.
И лишь Дубрава, смотря на открывшееся ей зрелище, слегка улыбалась. Так, как улыбаются уставшие люди, когда, наконец, дожидаются того, что им было обещано…
Или, быть может, так улыбаются те, кто слушал в детстве сказки, а затем всю жизнь ждал, чтобы эти сказки вдруг обернулись явью и раздули искры в затухающих углях израненной надежды.
Глава 1808
Меч генерала не просто рассекал воздух, он кружил в нем, закручивая в бешеный вихрь, следовавший по пятам за сталью клинка. И стоило им сорваться в очередной атаке, как порывы урагана обрастали звуками, окончательно срастаясь сутью со штормом.
Неумолимая буря вдруг закружилась вокруг генерала, а их еще недавно все же отдельные силуэты слились воедино. Граница между мечом и ветром размылась. Синий Клинок уже не рассекал воздух, а сам становился нитью шторма, и ветер уже не следовал за сталью, а двигался в нетерпеливом ожидании своего второго “я”. Ветер не просто подражал клинку, он являлся клинком. Его меч не направлял вихри шторма и бури, подражая урагану, а вызывал их.
С каждым ударом сердца буря стали и ураган ветра вторили воли воина. Его меч был таким же яростным, как и буря, с которой он слился, а вихри были такими же острыми, как и клинок, который он держал в руках. Теперь это были не отдельные сущности из стали и воздуха, а единая сила, которой овладел окутанные в синее воин, застывший в самом сердце битвы.
Медведь зарычал — громоподобный звук эхом разнесся по ледяной. Но Хаджар не дрогнул. Он стоял не двигаясь и смотрел, кажется, не перед собой, а куда-то вдаль. И там ему, почему-то, виделась синяя птица Кецаль, смотрящая на него с легкой грустью, но куда большей надеждой.
Медведь, взревев, сдвинулся с места и обернулся сходящей с гор лавиной.
С каждым ударом громадной твари, казалось, дрожал сам мир. Воздух вибрировал и наполнялся шумом трещащих камней и хрустом снега под каменными лапами зверя.
Каменные лапы медведя, каждая из которых была размером с взрослого мужчину, рассекали морозный воздух, словно валун по тихой воде. Титанические приводили мир в содрогающееся бешенство, порождая устрашающий, грохочущий гул, который заполнял арену и эхом разносился по голым, обледенелым землям безжизненной пустоши.
Лапы медведя, поверхность которых была изрезана и окаймлена глубокими ранами, были не просто орудиями разрушения. Они на миг обернулись очертаниями горных пиков, видневшихся где-то у горизонта.
С могучим ревом каменный медведь сделал выпад, и его огромные лапы опустились на покрытую инеем землю. Из эпицентра удара вырвалась сеть острых каменных шипов, волнами разрушения разорвавшими замерзшую землю. Подобно сталагмитам, внезапно вырвавшимся вверх из подземной пещеры, они потянулись со звериной свирепостью, а их зазубренные края зловеще сверкали в угасающем свете зимнего дня.
Но Хаджар уже сделал шаг и в том коротком шаге словно отозвалось рождение зимней бури, с радостью сражавшейся с замерзшим небом.
Угадав намерение медведя, он отпрыгнул в сторону еще в тот момент, когда первый шип взвился вверх, перекатился и плавным движением поднялся на ноги. Порыв ветра подхватили его, помогая уклониться и уводя с линии атаки. Он птицей порхал через растущий лес каменных пик, и каждое его движение чем-то напоминало взмахи крыльев синей птицы; каждый маневр оставлял его далеко за пределами смертельных касаний сталагмитов. И, казалось, что еще миг и генерал оставит и ледяные поля, и противника, и битву — взмахнут его крылья ветра и унесут куда-то ввысь.
Однако медведь не сдавался.
Каждый последующий удар вторил предыдущему, земля прогибалась под его мощью, выбрасывая вверх все новые каменные
