вдруг оборвалась. Послышались громкие голоса, смех. Потом и смех оборвался, наступила тишина. Подозрительно долгая и непонятная.
Огородников вошел и остановился в нерешительности. Посреди избы стоял Митяй Сивуха, остальные — кто где: несколько человек влезли на лавку, среди них он увидел и Михаила Чеботарева с берданкой в руках и брата Павла… Чья-то кудлатая голова свешивалась с полатей, кто-то нагромоздился на печку, а один чудак пристроился даже на шестке, обхватив руками колени…
— Что здесь происходит? — спросил Огородников, ничего не понимая.
— Да вон дядька Митяй волков хочет накликать…
— Каких волков?
— Самых, говорит, что ни на есть настоящих, лесных. Огородников повернулся к Митяю, тот был невозмутим.
— Ну, так сзывай своих волков, — усмехнулся. — Погляжу и я, если не возражаешь.
— Это я мигом, сей же час. Только тебе, Степан, тожеть надо бы сховаться… — помялся Митяй, не зная, как ему быть — то ли загнать командира вместе со всеми на лавку либо на полати, то ли придумать что-то такое, чтобы не обидеть его и не унизить командирского достоинства. — Ладно, — махнул рукой Митяй, — оставайся тут, а я очертю круг как следоват — ни одна нечиста сила не сунется. Потому как линия… — многозначительно добавил и, обойдя вокруг Огородникова, обозначил пальцем в воздухе эту невидимую охранительную линию, скороговоркой пробубнив нечто вроде заговора: — Шубурдуй-дурум-тух, кардым-шубурдуй-бух… Волки, волки, ходите сюда! — И отступил назад, чуть посторонившись, как бы давая волкам дорогу. Прошла минута, другая — волков не было. Тогда Митяй снова подошел к двери, высунулся наружу и позвал волков вторично, пробормотав свое заклинание.
Пашка не выдержал и взмолился:
— Дядька Митяй, ну скоро ты там? А то у меня уже ноги затекли.
— Гляди, паря, чтоб от страху по ногам у тебя не потекло.
Раздался хохот. Митяй цыкнул и рукой замахал:
— Тихо вы! Сорвете мне операцию… Распахнутая настежь дверь жутко темнела, приковывая взгляды, и все смотрели на нее, затаив дыхание. Огородников тоже поддался общему настроению, хотя и понимал, что Митяй Сивуха, наипервейший безменовский шутник и весельчак, замыслил какую-то каверзу… И все же где-то внутри шевелился червячок. Казалось, вот сейчас, сейчас просунется в дверной проем волчья голова, потом другая, третья… сколько пожелает дядька Митяй. Холодом потянуло от двери. И этот холодок проникал вовнутрь, растекаясь по жилам, сердце замирало от напряженного ожидания и неведения: а вдруг? И когда Митяй в третий раз произнес загадочное свое «шубурдуй-дурум-тух», вызывая волков, напряжение достигло предела. Тишина стояла такая, что слышно было, как ползает муха по оконному стеклу и потрескивает в лампе фитиль… И тогда Митяй, словно уловив момент, захлопнул дверь и, выдержав подобающую моменту паузу, язвительно и громко, но с непроницаемо-серьезной и строгой миной на лице объявил:
— Нет волков. Зато полна изба дураков!..
Такого поворота никто не ожидал. И с минуту еще стояла мертвая тишина. Все оставались на своих местах и в прежних позах, потом возникло какое-то странное движение, кто-то осторожно кашлянул, переступил с ноги на ногу, брякнул прикладом берданки Мишка Чеботарев… И вдруг, словно что-то лопнуло, раскололось — такой взрыв смеха раздался, что содрогнулась изба, и Степан почувствовал, как мелко и часто ходят под ним половицы. И сам он вместе со всеми хохотал от души.
А Митяй как ни в чем не бывало отошел от двери и, опустившись на голбец, подле печки, вынул кисет и стал закуривать.
— Ну, дядька Митяй… вот учудил так учудил! — хватались за животы и стоном стонали, покатываясь со смеху. — Ой, уморил! Волков, грит, вызову… А мы и рты пораскрывали. А может, вызовешь, дядька Митяй, волков-то, а?
— Каких волков? — смотрел невинно-строгими глазами Митяй. — Будут вам волки, погодите, — неожиданно повернул. — Ноне их много шныряет, волков-то, по Алтаю… Дайте серянки, — попросил.
Огородников присел рядом на голбчик и протянул спички. Митяй прикурил, почмокал губами и жадно, с удовольствием затянулся. Чуть погодя спросил озабоченно:
— Што, командир, на Шебалино завтра?
— Откуда такие сведения?
— Сорока на хвосте принесла. А ежели раскинуть мозгами, другого пути у нас и нету…
— Как это нет?
— Дак сидеть в Шубинке нет резону, — рассудил Митяй, — каракорумцы сюда боле не сунутся. А там им раздолье…
Это в Шебалино-то раздолье? — не согласился Чеботарев, все еще держа в руках берданку. — Там же Плетнев со своим отрядом.
— Дак они и не пойдут на Шебалино, а в Мыюте останутся, — не сдавался Митяй. — А Мыюта, сказывают, раскололась пополам — хошь ты ее вправо поверни, а хошь влево…
— Зачем же нам тогда идти на Шебалино, если так? И как мы пройдем, минуя Мыюту?
— А затем, дурья твоя башка, штоб выйти не прямиком, а обходным маневром… Правильно я кумекаю, командир? — повернулся к Огородникову, изложив свой стратегический план. Огородников улыбнулся и встал:
— Поживем — увидим. А теперь спать, спать, товарищи. А то я гляжу — никакого порядка.
Рано утром, едва забрезжил рассвет, вернулись из Улалы парламентеры. По одному их виду можно было понять, что из переговоров ничего не вышло. Каракорумцы не стали разговаривать, а предъявили ультиматум: если совдеповские отряды не уйдут с территории округа, против них поднимется весь алтайский народ. Парламентеры попытались возразить: дескать, весь-то народ нельзя восстановить против Советской власти. Но их грубо оборвали, сказав, что они являются не парламентерами, а совдеповскими агитаторами — и заперли в чулане с крохотным оконцем, выходившем в какой-то тесный и темный двор.
Парламентеры потребовали встречи с Гуркиным. Пришел подполковник Катаев и вежливо объяснил, что Гуркина сейчас нет в Улале, он в отъезде. Тогда парламентеры потребовали, чтобы их немедленно освободили и дали возможность вернуться в Бийск. На что подполковник Катаев так же вежливо ответил: «Вот выясним, действительно ли вы те, за кого себя выдаете, тогда и освободим».
А ночью кто-то открыл чулан, и парламентеры под покровом темноты покинули Улалу…
Каракорум-Алтайская окружная управа обратилась в губсовет с заявлением: «Два дня назад, 7 мая, Бийским совдепом были командированы в Улалу в качестве парламентеров граждане Бушин и Прокаев, которые, явившись в управу, тотчас повели агитацию против выделения Горного Алтая в самостоятельный округ. Вообще Бийский совдеп, вопреки воле и решению съезда инородческих и крестьянских депутатов Горного Алтая, грубо попирает принципы Октябрьской революции, признавшей самоопределение народов не на словах, а на деле. Доводя это до вашего сведения, просим указать Бийскому совдепу на недопустимость подобных действий и предложить ему впредь не вмешиваться в дела округа, так как дальнейшая дезорганизаторская работа совдепа может повлечь за собой народные волнения, посеять рознь между инородческим и русским населением».
Бийский
