Здесь же, согласно договорным грамотам, подписанным Великими князьями Московским и Литовским, рубежом княжеств служила извилистая и неширокая река Угра, протекающая в большинстве через густо поросшие лесом просторы, среди которых то там, то тут редкими пробелами выделялись поля и отвоеванные у леса островки поселений, чаще всего на берегу, где вода, заливные луга и условия для домашней птицы облегчали жизнь, причем рубеж этот был очень формальный и практически никем, кроме местных жителей, не охранялся.
Порубежная война то тлела, то полыхала здесь непрерывно, и ссоры соседей легко перерастали в серьезные военные столкновения, а великий князь Иван Васильевич и король Казимир буднично и привычно обменивались грамотами, где обвиняли друг друга в разбое, сообщали имена убитых, требовали поимки и наказания убийц, а главное — детально перечисляли все уничтоженное или расхищенное имущество и настаивали на возмещении убытков. Никто никого не ловил и не наказывал, никто никому ничего не возмещал, и жизнь шла своим чередом, а рубеж худо-бедно сохранялся в основном благодаря тому, что на восточном берегу Угры жили дворяне московские, а на западном — литовские, и не всегда они были врагами — вот, например, семьи Картымазовых и Бартеневых тесно дружили много лет и даже намеревались породниться.
— Подумать только — ведь через месяц мы собирались играть свадьбу Филиппа и Настеньки, — говорил Картымазов Медведеву, когда они садились в большую лодку, поскольку бурный весенний паводок сделал брод на границе их земель непроходимым. — Не дай Бог с ней что-нибудь случится, я отыщу негодяя Кожуха даже на краю света и собственноручно отрублю ему голову!
Они прощально помахали своим людям, которые повели их лошадей домой, с тем чтобы к ночи снова вернуться с ними и ожидать возвращения хозяев "из-за рубежа".
— У меня есть несколько мыслей по поводу твоей дочери, — сказал Медведев, с наслаждением гребя веслами.
— И что это за мысли?
— Последний раз я плыл на лодке лет шесть назад. Еще по Дону, — пояснил Медведев и продолжал: — Я думаю, мы сумеем точно узнать, там она или нет, где именно находится и как с ней обращаются. Я приеду к тебе завтра в полдень и все расскажу!
— Спасибо. Буду рад. Возьми чуть правее, вот так… Нас встречают.
Картымазов сидел на носу лодки лицом к берегу и сошел первым, а Медведев, поскольку он был на веслах, сидел к берегу спиной, и когда встал и повернулся, тут же застыл, как пораженный внезапным параличом, его глаза округлились, а челюсть отвисла.
На деревянных мостках, к которым причалила лодка, стоял Картымазов, а рядом с ним — девушка.
Да-да, конечно, та самая — только теперь на ней был не черный костюм, а голубой, тоже, впрочем, мужской, — бархатный, европейский, расшитый золотом, с кружевными манжетами на рукавах, с белоснежным узорчатым воротником, подчеркивающим ее ярко-голубые глаза и пышные светлые волосы, открывающим шею и едва заметную ложбинку между небольшими, но плотными холмиками юной груди, плотно обтянутой бархатом, с широким кожаным ремнем, сжимающим тонкую талию. Не было сегодня за ее спиной колчана с луком и стрелами, не было и сабли на поясе, но высокие ботфорты на каблуках по-прежнему сбивали с толку и придавали ей сходство с юношей.
А было ей на вид не больше семнадцати.
— Вот, Анница, позволь тебе представить того самого Василия Медведева, о котором мы с Филиппом тебе уже все уши прожужжали. А это, Вася, — Анница, дочь моего доброго друга Алексея Бартенева, младшая сестра Филиппа.
Медведев, стоя в лодке, неуклюже поклонился и чуть не выпал за борт, а потому поспешил выбраться на мостки.
Анница улыбнулась.
— Мы один раз случайно виделись на охоте, — сказала она Картымазову и повернула голову к Медведеву: — Как тебе тут у нас понравилось, Василий?
— Я в восторге, — искренне признался Медведев.
— Была уверена, что ты так и ответишь, — рассмеялась Анница. — Добро пожаловать в Бартеневку.
Они двинулись по тропинке к домам, которые виднелись поодаль среди деревьев.
Василий был так взволнован, что впервые в жизни не мог подобрать слов, чтобы нарушить неловкое молчание, и несколько раз, поглядывая на Анницу, уже было открывал рот, чтобы заговорить, но тут же смущенно кашлял, делая вид, будто в рот попала мошка. Анница истолковала это по-своему.
— Тебя, верно, удивляет мой наряд и… — она замялась, — некоторые не совсем девичьи… м-м-м… увлечения.
— Нет-нет, отчего же, — поспешно возразил Медведев. — Хотя конечно… Честно говоря, я действительно никогда не видел, чтобы девица…
— Дело в том, что батюшка очень хотел второго сына, — пояснила Анница, — да и матушка почему-то была уверена, что так оно и будет…
— Ага, понимаю, — подхватил Медведев, — и они воспитали тебя, как мальчика…
— Нет, все не так! Они никогда не проявили своего разочарования, и о желании второго сына я узнала от батюшки только совсем недавно. Батюшка очень меня любит, и матушка любила, но она скончалась в год морового поветрия, когда я была еще ребенком…
— У нас похожие судьбы, — удивился Медведев, — и моя матушка умерла от мора тогда же…
— Это очень печально, — сочувственно сказала Анница, — Федор Лукич говорил мне, что ты сирота…
Она нечаянно прикоснулась на ходу к руке Василия и смутилась.
— Извини…
Пока они шли по тропинке мимо крестьянских изб к хозяйскому дому, Василий, несмотря на увлеченность беседой, с привычной наблюдательностью отметил, что постройки здесь добротнее, чем на московской стороне, повсюду царят чистота и порядок, однако с точки зрения безопасности поселение спланировано плохо — оно совершенно беззащитно в случае внезапного нападения неприятеля. Должно быть, тут давно не воевали и, привыкнув к мирной жизни, утратили осторожность.
— Я очень горевала после кончины матушки, — продолжала Анница, — но отец и Филипп окружили меня такой заботой… Одним словом, мне очень хотелось быть похожей на них и делать все, что они делают. Вот так я с пяти лет, по собственной воле и со страстным желанием ни в чем не уступать отцу и брату, обучалась конной езде, стрельбе из лука, фехтованию и прочим мужским занятиям…
Медведев решил, что настал подходящий момент для того, чтобы проявить свою образованность:
— Значит, ты совсем как некая фряжская девица, которая, как сказывают, встала во главе целой армии, носила латы и сражалась как воин!
— Ну, нет, — улыбнулась Анница, — до Орлеанской девы мне далеко, а кроме того, в отличие от нее я умею готовить еду не хуже, чем стрелять из лука, вести хозяйство не хуже, чем фехтовать, и обучена искусству бережливости не в худшей мере, чем искусству верховой езды. А все это благодаря моей замечательной бабушке, которую ты сейчас увидишь…
