разорения татары прозвали его
Кучук шайтан, то есть Маленький Дьявол. Павел сообщает какую-то басню о его трагическом конце: будто бы во время войны с Хмелем он пьянствовал в своем дворце, был застигнут казаками и ускакал, но, выброшенный лошадью из седла, сломал себе шею, а подоспевшие казаки отрубили ему голову, которую Хмель на длинном шесте выставил на верху его дворца. Подобные басни отчасти показывают, сколько в народе ходило невероятных слухов и рассказов о только что совершившихся событиях, а отчасти могут свидетельствовать, что многие из этих рассказов антиохийский архидиакон едва ли верно понимал и точно передавал. Между прочим, он сообщает, что в сем городе некоторые евреи и ляхи, не успевшие бежать, приняли православие и тем спаслись, а кто отказался от крещения, те были избиты; что тут была общественная баня, в которой мужчины и женщины мылись вместе без передников, прикрываясь только вениками, а выходя из бани, погружались в холодную, протекающую мимо реку.
Патриарх со своей свитой посетил Троицкий Густынский монастырь. Он основан в начале XVII века неподалеку от Прилук, на острове реки Удая; потом, уничтоженный пожаром, был возобновлен на щедрые пожертвования молдавского господаря Василия Лупула. Царь Алексей Михайлович также прислал вспомоществование, обращенное в особенности на расписание по золоту иконостаса. Встреченный архимандритом и всем клиром со свечами, хоругвями и крестами, патриарх вступил в пятикупольный храм Св. Троицы. Его архидиакон более всего хвалит именно иконостас, который своим великолепием превосходил только что виденные им иконостасы Печерский и Софийский. «Ни один человек, – замечает он, – не в силах описать этот иконостас, его громадность, высоту, обилие его позолоты, вид и блеск». Однако затем он дает краткое описание главных икон и орнаментов, говоря, что оно стоило ему «большого труда и старания». После трапезы и вечерни восточные гости отошли ко сну. «Но сна не было, – жалуется архидиакон, – ибо клопы и комары, более многочисленные, чем их мириады в воздухе, не дали нам даже и попробовать сна и покоя: их в этой стране изобилие – море, выходящее из берегов». Несмотря на головокружение, чувствуемое постоянно после такой ночи, патриарх должен был служить утреню, а потом обедню.
17 июля, в понедельник, патриарх выехал из Прилук по направлению к Путивлю. Он миновал несколько базаров, город Красный и местечко Корыбутов; тут кончались казацкие поселения, далее лежали покинутые земли и необработанные поля. Дороги в этом краю шли изгибами между холмами и долинами, чрез плотины, мосты и заставы. Несколько раз эти заставы приходилось ломать или с трудом переезжать мосты; так как те и другие были приспособлены к местным маленьким повозкам и оказывались слишком узки для патриаршей кареты. В городах и селениях при конце сих мостов выстроены были дома для бедняков и сирот, со многими повешенными на них образами. При проезде путешественников из этих домов выходили толпы сирот и ожидали подаяния. Это множество сирот, как известно, было следствием предыдущих войн; тут они находились, по-видимому, в худшем положении, чем на Правобережной Украине.
Здесь оканчиваются заметки Павла Алеппского об Украйне. Любопытно, что среди характерных черт украинского быта и хозяйства того времени не встречаем ни слова о пасеках, которые составляли в особенности любимое занятие малорусского племени. Очевидно, антиохийскому патриарху на его пути просто не пришлось видеть пасеки, обыкновенно расположенные где-нибудь в укромном месте, вдали от главных дорог.
20 июля, в праздник пророка Илии, путники достигли реки Сейма, который составлял предел Московской земле. На другом берегу его возвышался пограничный город Путивль, по тому времени отлично укрепленный и снабженный сильным гарнизоном. Высланные воеводой чиновники переправили на судах Макария, его свиту и карету. На том берегу его встретили жители и уже небритые, чубатые казаки, а выстроенные рядами бородатые, статные, нарядные стрельцы со своими ружьями. Подле города ждал воевода Никита Алексеевич Зюзин; он сошел с коня и три раза поклонился в землю патриарху, прежде чем принять от него благословение. Другие чиновники, одетые в роскошные кафтаны с широкими, расшитыми золотом воротниками, с дорогими пуговицами и красивыми петлицами, застегнутыми от шеи до подола, бросались на землю и в пыли стояли на коленях при приближении патриарха. Ворота их рубашек были унизаны крупным жемчугом, а также и макушки суконных шапок розового и красного цвета. Из города вышло духовенство с крестами, хоругвями, Евангелиями, иконами; тут было 36 священников в ризах, 4 диакона в стихарях и множество монахов в больших клобуках и длинных мантиях. В попутных церквах (а их в городе было 24) патриарха провожали колокольным звоном, пока не ввели его в высокий прекрасный храм Св. Георгия. Затем его поместили в просторном доме протопопа. Здесь путешественники начали наблюдать уже московские или великорусские нравы и обычаи, во многом отличные от малорусских и удивлявшие их своей строгой чинностью, обрядностью и устойчивостью. Так, в тот же день к патриарху явились царские чиновники со съестными припасами, которые несли за ними стрельцы, то есть с хлебом, рыбой, бочонками меду и пива, водкой и разными винами, и все это поднесли ему от имени государя, под именем хлеба-соли. А воевода прислал от себя под тем же именем роскошный обед, состоявший из сорока или пятидесяти блюд; тут были: вареная и жареная рыба, разнообразное печеное тесто с начинкой (пироги), рубленая рыба в виде гусей и кур, жаренная в масле, блины, лепешки, начиненные яйцами и сыром, соусы, приправленные пряностями, шафраном и благовониями, маринованные лимоны; водка, заморские вина и вишневая настойка подавались в серебряных вызолоченных чашах.
Чиновники при поднесении патриарху каждого блюда говорили, что воевода Никита Алексеевич бьет ему челом своею хлебом-солью; причем не на словах только, а действительно кланялись в землю и ударяли о нее лбом так, что слышен был стук.
Переехав из Малой России в Великую, Павел замечает: «Мы вступили во вторыя врата борьбы, пота, трудов и пощения, ибо в этой стране, от мирян до монахов, едят только раз в день (?) и выходят из церковных служб не ранее, как около восьмого часа (2 часа пополудни). Во всех церквах их совершенно нет сидений. Все миряне стоят как статуи, молча, тихо, делая беспрерывно земные поклоны. Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния без отдыха и покоя. Сведущие люди заранее говорили нам, что, если кто желает сократить свою жизнь на 15 лет, пусть едет в страну московитов и живет среди них как подвижник, являя постоянное воздержание и пощение, занимаясь чтением (молитв) и вставая в полночь». Тут за приезжающими духовными
