- Товарищ рулевая... Катя, что вы делаете? - прошептал, колыша марлевую повязку на лице, хирург Рабинович. - Он же впередсмотрящий. Ему положено колоть только одну ампулу обезболивающего.
- Рувим, заткнись. Спаси мне его.
- Я не знаю... В нем сидит не меньше четырех пуль. Нужна кровь.
- Возьми мою. У меня первая группа.
На фронте установилось затишье. После той памятной вылазки на чужую территорию экипаж Волкова лишь однажды участвовал в перестрелке в уже известном гроте. На этот раз на весь экипаж выдали всего пять патронов.
Бледнолицые солдатики перешли на другой, недавно завоеванный берег реки Леты и, естественно, принялись строить оборонительные укрепления для защиты социалистических достижений.
Война - это в основном тяжелая, часто нудная работа. Савельев давно это понял и уже привык. Еще он приобрел нестираемый опыт, что камни всегда плотный, твердый, многокилограммовый строительный материал, а таскать их удобнее всего, прижимая на вытянутых руках к пузу. По этой теме он мог бы прочесть целую лекцию любому, кто остался там, в прежней жизни. Если бы постепенно не разучивался говорить.
Он таскал и таскал камни, участвуя, как можно было догадаться, в преображении захваченного дуд-ковского бруствера. Теперь его пологая сторона становилась отвесной, а отвесная - пологой. Ведь это теперь был их бруствер. Их армия находилась как бы в наступлении. Но потом ведь, возможно, придется отступать. Савельев таскал, таскал и молча ненавидел своего товарища Мишу Шмидта, своего соэкипажни-ка. Он уже плохо помнил, что когда-то они учились в одном классе. Там было не за что ненавидеть. Наоборот, у Савельева была какая-то своя девушка, а у Шмидта не было. У Савельева был домашний компьютер, а у Шмидта - нет. Что это за штука такая - компьютер? Вот винтовка, это понятно. Не задать ли вопрос адмиралу Кукареке? Саша уже стал подзабывать, что возненавидел Шмидта за то, что тот убил какого-то дудка, с которым, кажется, они тоже учились в одном классе. Нет, он ненавидел его за то, что Михаил сейчас отлеживается в госпитале на койке, а он тут таскает и таскает эти тяжелые камни.
В подземелье было, как обычно, холодно, но они не мерзли. То Волков, то Чайковский, расхаживавшие вокруг работавших, покрикивали, подгоняя их:
- Быстрее, герои кровопролитных сражений, покрывшие себя неувядаемой славой, быстрее, сволочи!
Чайковский, чтобы согреться, время от времени, охаживал палкой по спине нерадивых. Чаще всего доставалось самым слабым - Энисаару и Орешко. А Савельев старался вовсю и даже заслужил благодарность младшего командира.
- Молодец, Савельев! Зотовофлотцы, берите положительный пример с бывшего дудковского шпиона, осознавшего свои ошибки и вставшего на путь исправления и строительства самого прочного и мирного в мире на благо всеобщего, - Чайковский не обращал особенного внимания на то, что говорил.
- Товарищ буревестник! - обратился тяжело дышавший и счастливый от того, что не получил палкой по спине, Савельев к командиру. - Разрешите воды попить.
- Что?
- В натруженном горле пересохло от жажды победы над зарвавшимся агрессором.
-- А какой же ты воды попьешь? Только вонДный рубеж Лета.
- Ну я оттуда.
- Ну пей, если хочешь.
Савельев на берегу сел на колени в позу уставшего пещерного человека и стал втягивать в себя отупевающе холодную воду. И ничего с ним не случилось.
Когда начальство объявило построение экипажа на обед, скрывавшийся где-то в темноте зотовский часо вой успел подать сигнал тревоги, прежде чем был на смерть заколот штыком. Все пять пуль, имевшихся винтовках строителей рубежей, были выпущены в врагов без особого ущерба для последних. Экипаж ка питана Волкова в минуту очистил левый берег Лета оставив раненых впередсмотрящих Гуревича и Орещко на недоразобранной пологой стороне бруствера.
Орешко еще отчаянно взвизгнул, принимая в живот тупой, проржавевший штык.
Переходить водную преграду дудковцы не стали.
Статус-кво был восстановлен.
Шмидт проснулся от нестерпимого голода. Казалось, что прожорливое животное, сидящее внутри, выгрызает все его тело своими пастями на концах щупалец, проникавших повсюду. Животное натягивало Шмидта на себя, как гидрокостюм. Даже руки и ноги хотели есть.
Он огляделся - грот как грот. Довольно тесный.
Тусклая лампочка светит с низкого кривого потолка. Неподалеку слышится приглушенный детский плач.
Он сам лежит на обшитом клеенкой матрасе, положенном на каменное возвышение. В другом углу грота лежит незнакомый парень и сверлит его голодными зенками. Пахнет сыростью и мочой.
Как-то тут было странно, неуютно. Словно внутри дырявого насоса, откуда воздух постепенно выкачивак в другие помещения этой чудовищной пещеры. Дышалось тяжело. Сердце стучало так, словно он только что прилег, пробежав довольно длинную дистанцию. Мысли расползались, и ему с трудом удавалось не дать им расползтись слишком далеко.
Миша вспомнил, что он был ранен и его оперировали. Он приподнял одеяло и увидел, что выше пояса на нем прежние фуфайка и куртка, только уже не пахнущие потом и грязью, а ниже он голый, потому что почти вся левая нога и частично область таза перебинтованы. Детородный орган был отчего-то возбужден.
Подняв глаза, он опять столкнулся взглядом с тем голодным парнем, который, казалось, был не прочь заняться каннибализмом.
- Где это мы? - спросил Шмидт.
- Где надо, - сердито ответил парень. Тут в гроте появился рослый санитар с бачком дымящегося варева. За ним шла Катя с двумя мисками, ложками и пачкой галет. Поверх бачка еще имелся железный горячий чайник, от которого пахло - о боже! - чаем. Но быстрее жрать. Что угодно, хоть вареный сапог.
Катя указала санитару куда поставить груз.
- Вы свободны, впередсмотрящий санитар. Отправляйтесь исполнять свои дальнейшие обязанности. Кзотова будь готов!
- Всегда готов кзотова, товарищ Зотова! Он ушел, а Катя, не обращая внимания, на невнятное мычание второго голодного, присела на край ложа к Мише и наградила его своим первым настоящим поцелуем. Вкус ее губ и языка был сладостен.
- Миша, ты прости, если тебе это...
- Мне это очень. Я о тебе мечтал с восьмого класса.
-Тогда не будем оправдываться. Ты же есть хочещь,да?
- Ужасно хочу.
Она сняла чайник с бачка. Внутри была обычная, Понятного растительного источника каша с обычной тушенкой. Второй раненый был, очевидно, так же малоподвижен, как Шмидт, иначе бы давно вспорхнул со своего места, настолько ретиво он махал двумя здоровыми руками.
- Подожди немного, сейчас подброшу ему еды, а то он свое одеяло сожрет, - шепнула она Мише и прикрикнула: - Буревестник Сухомлинов, за проявление буржуазного нетерпения и дудковской империалистической алчности вы будете наказаны дополнительным пребыванием в этом гроте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
