Кесса. – Отпусти их!
Попавшие под внезапный ливень жабы и ящерицы вздрогнули, побросали недоеденное и развернулись к Речнице. Мокрый Алгана, не проронив ни звука, вскинул лапу – и Зеркало на груди Кессы налилось жаром, да так, что броня под ним задымилась.
- Лаканха! – выдохнула Речница, целясь в морду хеска. «Может, это его проймёт?»
Демон содрогнулся, приоткрыл пасть, закрыл лапой окровавленный нос. Вода, смешанная с кровью, брызнула на мох. Горящие янтарные глаза на миг закрылись – а в следующее мгновение Кесса уже катилась по прелой листве, пытаясь вывернуться из-под тяжёлой туши. Когтистая лапа упёрлась ей в плечо, прижимая к земле. Странница взмахнула свободной рукой с зажатым в ладони кинжалом, гладкое жало Нкири глубоко воткнулось в руку хеска, и тут же челюсти крылатой гиены сомкнулись на предплечье Кессы. Алгана слегка шевельнул головой, и нож Речницы улетел в кусты, а сама она похолодела от ужаса, глядя на клыкастую пасть и свою руку, зажатую в ней. Хеск выплюнул её предплечье и склонился над лицом, сопя разбитым носом. Жёсткие усы коснулись щеки Речницы, кровь капнула ей на лоб. Кесса зажмурилась.
Злое шипение, клёкот и многоголосый рёв обрушились на неё со всех сторон, и она приоткрыла один глаз. Алгана всё так же нависал над ней, обнюхивая лицо. Кесса рискнула заглянуть ему в глаза – во взгляде хеска была растерянность и досада, но злобы не было, и мутная пелена тоже сгинула.
- Ты кто? – спросил Алгана, облизнув бесполезный нос и подавшись чуть назад. Но ответить Речница не успела.
Шипение и клёкот сменились гневными воплями, и острая палка воткнулась в землю у плеча Речницы. Алгана вздрогнул, рывком поднялся на ноги и взлетел. Крылатая тень промелькнула над кустами, Кесса зажмурилась, спасая глаза от неистовой вспышки… и услышала плеск водяных стрел, короткий вой, свист и бульканье – и глухой удар. Она вскочила и изумлённо мигнула – ей показалось, что все хески исчезли. Но они были там – теперь их бока и животы не багровели, а зеленели, принимая цвета болотных кочек и замшелых стволов. В кольце свирепо рокочущих жаб и бьющих хвостами ящериц корчился паутинный кокон в обрывках мха. Двое Яймэнсов встали над ним и придавили его к земле, вытянули из белесых нитей лапу в рыжей шерсти, потом вторую. Хеск дёрнулся, хрипло завыл. Ящерица плюнула клейкой слюной, связывая ему руки. Яймэнс сдёрнул кусок паутинного покрова, заглянул в горящие глаза пленника и ударил его по окровавленному носу. Бояться панцирному хеску было нечего – мощные челюсти Алгана были обмотаны паутиной, как и его крылья, и все четыре лапы, и даже хвост.
- Зверь Волны! – крикнул Яймэнс. – Мы поймали его!
- Мерррзкая тварррь! Содрррать с него шкуррру! – взмахнул копьём один из демонов-жаб. Существа схватили пленника и перевернули его спиной вверх.
- Рррежьте крррылья!
- А ну, лапы прочь! – прикрикнул на жаб Яймэнс, поставив ногу на плечо связанного хеска. – Найдите жуков!
- Жуки, жуки, жуки тут, - подскочил к нему один из демонов, протягивая свёрнутый лист. Брюхо жабы снова запунцовело, она сердито забулькала, глядя на связанного.
- Он привесссти Волна, - один из ящеров клацнул зубами у ноги Алгана. – Он сссъесссть нашшш ум. Он теперь ссстать едой.
- Зубы! – Яймэнс едва не отвесил ящерице пинка, но она с неожиданным проворством увернулась. – Эта летучая гиена – преступник. Его надо судить. Несите шесты! Надо отнести его в город и разобраться по закону!
- Да, по закону, по закону, - приникли к земле жабы. Взгляды ящериц не обещали им ничего хорошего, но Яймэнсы выглядели ещё более грозно.
- В день Сссемпаль он ссстать хорошшшая еда, - заметил ящер, ощупывая мускулистую лапу пленника. – Много мяссса.
Алгана дёрнулся, запахло жжёной паутиной, но Яймэнс, усевшийся на спину хеска и проколовший когтями его шкуру, даже глазом не моргнул. Он вытряхнул что-то из свёрнутого листа в свежие ранки и поднялся на ноги, оставив крылатую гиену хрипеть от злости.
- Вкусное мясо! Полежит в солёных ключах, станет ещё вкуснее! – жабы сгрудились вокруг хеска, привязывая его за лапы к коротким, но толстым палкам. – Будет славный Семпаль!
- Закройте рты! – рявкнул Яймэнс. – С ним поступят по закону.
Кесса молча сидела на кочке, растерянно ощупывала правую руку – она ещё не верила, что её предплечье цело, а не перекушено пополам. На рукаве рыжей куртки не осталось и царапины. Подобрав нож, Речница встала. Хески даже не взглянули в её сторону – они, возбуждённо булькая, волокли пленника в заросли – вдоль реки, вниз по течению.
«Что они делают?! Он уже не был в Волне!» - она кинулась было за ними, но тут же остановилась. «Всё-таки… всё-таки он навредил им. Его отнесут в город, будут судить…» Она встряхнула головой, провела рукой по лицу – на пальцах осталась тёмная кровь.
На поляне уже никого не было – только растёрзанные тела жабы и ящера. Кесса судорожно сглотнула и отвернулась. «А зверь Волны не убивал никого,» - мелькнула непрошенная мысль. «Даже когда был в Волне…»
Она вышла на берег. Голоса хесков ещё были слышны издалека, но напуганные шонхоры уже забыли страх и снова мелькали над водой, гоняясь за фамсами. Лодка стояла в кустах, и на её бортах повисли медузы.
«И всё-таки…» - Кесса вспомнила, как жабы истекали слюной, столпившись вокруг пленника, и вздрогнула. «Всё-таки надо проследить за ними. Убедиться, что… что никого не съели.» Ей вспомнилась разинутая пасть ящерицы – три ряда мелких, но острых зубов и нити липкой слюны – и она вздрогнула ещё раз. Маленькая эльфийская лодка выплыла на середину реки.
Запах гари слышен был издалека, речной ветер разносил его вдоль русла, и в ветвях тревожно перекликались шонхоры. Насторожилась и Кесса, но никакого пожара не было – только маленький костерок на сухой кочке. Его тщательно завалили мокрым мхом и гнилыми ветками, и он чадил, угасая. На почтительном расстоянии от него огромная жаба синевато-зелёной окраски вертела в лапах самодельное копьё. Вторая, раздув порозовевшее брюхо и привстав, с копьём наперевес следила за плоскохвостым ящером. Тот, роняя слюну из приоткрытой зубастой пасти, бродил вокруг связанного пленника, сопел и недобро косился на жаб-соседей. Они сверкали на него глазами и угрожающе помахивали копьями. Из-за деревьев, отделяющих «опасное» кострище от лагеря болотных жителей, доносились клокочущие и булькающие вопли, слов
