— Нѣтъ, — отвѣчала Дагни.
— Да, это была большая загадка человѣческой природы. Онъ былъ такъ жаденъ и такъ вороватъ, что способенъ былъ завладѣть оконными ремнями въ вагонѣ желѣзной дороги и утащить ихъ съ собою домой для какого-нибудь употребленія. Рано или поздно онъ долженъ былъ попасться въ кражѣ. Съ другой стороны, когда на него нападало извѣстное настроеніе, онъ не придавалъ никакого значенія деньгамъ. Однажды ему вздумалось устроить неслыханную поѣздку въ каретахъ; онъ нанялъ для себя одного двадцать четыре кареты, которыя пустилъ одну за другой впередъ. Двадцать три ѣхали совершенно пустыя, а въ двадцать четвертой, — послѣдней, — сидѣлъ онъ самъ и поглядывалъ на прохожихъ, довольный какъ богъ своимъ поѣздомъ.
Но Нагель безуспѣшно переходилъ съ одного предмета на другой; Дагни почти не слушала того, что онъ говорилъ. Онъ умолкъ и задумался. Чортъ бы побралъ, до чего глупа вся его болтовня и какого ежеминутно онъ валялъ дурака! Встрѣтить юную дѣвушку, къ тому же еще даму своего сердца, и занимать ее какими-то глупостями объ отмороженныхъ носахъ да о двадцати четырехъ каретахъ! И вдругъ ему вспомнилось, что онъ однажды уже основательно проговорился такой же безвкусицей объ эскимосѣ и бюварѣ. При этомъ воспоминаніи кровь внезапно залила его лицо, его передернуло, и онъ почти остановился. Почему же, чортъ возьми, онъ не слѣдитъ за собою! О, какой срамъ! Эти мгновенья, когда онъ такъ непростительно глупо болтаетъ, дѣлаютъ его смѣшнымъ, унижаютъ его и отодвигаютъ его назадъ на цѣлыя недѣли и мѣсяцы. Ну, что она теперь должна думать о немъ!
Онъ сказалъ:
— А сколько времени осталось теперь до базара, до базара въ пользу защиты отечества?
Она отвѣчала съ улыбкой:
— Отчего вы такъ старательно подыскиваете темы для разговора? Отчего вы нервничаете?
Этотъ вопросъ былъ для него такъ неожиданъ, что онъ одно мгновеніе смотрѣлъ на нее совсѣмъ растерянно. Онъ отвѣчалъ, задыхаясь, съ бьющимся сердцемъ:
— Фрейлейнъ Килландъ, я обѣщалъ вамъ при нашей послѣдней встрѣчѣ, что впредь буду говорить съ вами обо всемъ, но не о томъ, что мнѣ запрещено. Я стараюсь сдержать свое обѣщаніе. До сихъ поръ я не нарушилъ его.
— Да, — сказала она, — обѣщанія свои надо держать, нарушать своихъ обѣщаній нельзя. — И сказала она это, видимо, больше для себя, нежели для него.
— Н я рѣшилъ попытаться это сдѣлать еще прежде, чѣмъ вы пришли; я зналъ, что встрѣчу васъ.
— Какъ вы могли это знать?
— Я увидалъ ваши слѣды на дорогѣ.
Она взглянула на него и умолкла. Черезъ минуту она спросила:
— Вы носите повязку на рукѣ. Вы поранили руку?
— Да, — отвѣчалъ онъ, — ваша собака укусила меня.
Оба они остановились и посмотрѣли другъ на друга. Онъ сжалъ руки и съ мученіемъ продолжалъ:
— Каждую, каждую ночь бывалъ я здѣсь въ лѣсу, каждую ночь смотрѣлъ я на ваше окошко, прежде чѣмъ итти домой спать. Простите меня, вѣдь это не преступленіе! Вы запретили мнѣ это дѣлать, да, но я это дѣлалъ, этому ужъ теперь не поможешь. Собака укусила меня; она боролась за свою жизнь; я убилъ ее, я далъ ей яду, потому что она постоянно лаяла, когда я приходилъ къ вашему окну пожелать вамъ спокойной ночи.
— Такъ это вы убили собаку! — сказала она.
— Да, — отвѣчалъ онъ.
Пауза. Они все еще стояли неподвижно и глядѣли другъ на друга. Грудь его сильно вздымалась.
— И я былъ способенъ надѣлать еще худшихъ вещей, чтобы только увидѣть васъ, — заговорилъ онъ снова. — Вы не имѣете понятія о томъ, какъ я страдалъ и какъ я день и ночь полонъ вами, нѣтъ, этого вы и представить себѣ не можете! Я разговариваю съ людьми, я смѣюсь, я даже устраиваю веселыя попойки… еще вотъ сегодня ночью у меня до четырехъ часовъ были гости; подъ конецъ мы перебили всѣ стаканы… но вотъ, пока я пью и мою пѣсни съ другими; я непрерывно думаю о васъ, и эти мысли смущаютъ меня. Ни о чемъ больше я не забочусь и, право, не знаю, что будетъ со мною. Ну, имѣйте же ко мнѣ состраданіе, еще хоть двѣ минуты послушайте меня, я долженъ кое-что сказать вамъ. Только не бойтесь, я не стану ни пугать ни сердить васъ, я только хочу поговорить съ вами, потому что я къ этому вынужденъ.
— Такъ вы не хотите быть благоразумнымъ? — оказала она кротко. — Вѣдь вы же обѣщали.
— Да, правда, правда; я не знаю, можетъ быть, я и обѣщалъ быть благоразумнымъ. Но это такъ трудно мнѣ, это, право, такъ трудно, хотя я стараюсь. Да, я заслуживаю нѣкотораго снисхожденія, если все взвѣсить. Что мнѣ дѣлать? Знаете ли вы, что въ одинъ прекрасный день я былъ близокъ къ тому, чтобы ворваться въ вашъ домъ, открыть дверь и итти прямо къ вамъ, даже если бы кто-нибудь и встрѣтился мнѣ на дорогѣ! Но я изъ всѣхъ силъ старался съ этимъ бороться, этому вы должны вѣрить, да, я даже порочилъ васъ и пытался свести на-нѣтъ вашу власть надо мною, унижая васъ въ глазахъ другихъ. Я дѣлалъ это не изъ мести, нѣтъ, поймите же, что я дѣйствительно былъ близокъ къ изнеможенію; я это дѣлалъ, чтобы поднять себя, чтобы научиться, стиснувъ зубы, не слишкомъ низко сгибать спину передъ самимъ собой, передъ своимъ собственнымъ самосознаніемъ; вотъ зачѣмъ я это дѣлалъ. Но я самъ не знаю. почему теперь мнѣ рѣшительно ничего не помогаетъ; прежде мнѣ это всегда помогало, если я дѣйствительно хотѣлъ; но теперь это такъ плохо идетъ. Я даже попробовалъ уѣхать, я попробовалъ и это, я уже началъ укладывать свои вещи, но еще не совсѣмъ приготовился къ отъѣзду, какъ остался. Какъ могъ я уѣхать! Да я, наоборотъ, помчался бы всюду за вами, если бы вы не были здѣсь. А если бы я не могъ найти васъ, я бы все-таки ѣздилъ за вами и искалъ бы васъ и все бы надѣялся въ концѣ концовъ васъ найти. Но если бы я увидалъ, что, несмотря ни на что, мнѣ это не удается, я постепенно терялъ бы и терялъ бы надежду и наконецъ внутренно былъ бы благодаренъ и за то, если бы у меня была возможность видѣть кого-нибудь, кто когда-нибудь стоялъ къ вамъ близко, какую-нибудь подругу, которая пожимала вашу руку или заслужила вашу улыбку въ добрую минуту. Вотъ какъ бы я сдѣлалъ. Такъ могъ ли я уѣхать отсюда? А теперь къ тому же лѣто, весь этотъ лѣсъ для меня храмъ, и птицы знаютъ меня; когда утромъ я прохожу мимо, онѣ наклоняютъ на бокъ головки и глядятъ на меня. Я никогда не забуду, какъ въ первый вечеръ, когда я сюда пріѣхалъ, городъ былъ разукрашенъ флагами въ вашу честь; это произвело на меня сильнѣйшее впечатлѣніе, я тотчасъ почувствовалъ себя объятымъ странной симпатіей; и я, ошеломленный, ходилъ по пароходу и глядѣлъ на флаги вмѣсто того, чтобы сходить на землю. Да, то былъ славный вечеръ!.. Но и послѣ того иногда бывало хорошо! Я хожу каждый день по тѣмъ же дорогамъ, что и вы; иногда мнѣ везетъ, и я узнаю ваши слѣды на дорогѣ, вотъ какъ сегодня, и жду, пока вы не вернетесь тѣмъ же путемъ. Я углубляюсь въ лѣсъ, плашмя ложусь за камнемъ и жду васъ. Я два раза уже видѣлъ васъ съ тѣхъ поръ, какъ говорилъ съ вами въ послѣдній разъ, и разъ ждалъ васъ цѣлыхъ шесть часовъ, пока вы наконецъ не пришли; всѣ эти шесть часовъ я лежалъ за камнемъ и не вставалъ изъ опасенія, что вы, быть можетъ, придете и замѣтите меня. Богъ вѣсть, гдѣ вы такъ долго были въ этотъ день…
— Я была у Андресенъ, — сказала она быстро.
— Да, быть можетъ, вы были и тамъ; я все-таки увидѣлъ васъ, когда вы возвращались. Вы были не одна, но я совершенно отчетливо васъ увидѣлъ и тихонько привѣтствовалъ васъ изъ-за камня. Богъ знаетъ, какая мысль пробѣжала въ эту минуту у васъ въ головѣ, но вы обернулись и посмотрѣли на камень.
— Но, послушайте… Нѣтъ, вы вздрагиваете, точно я собираюсь произнести вашъ смертный приговоръ.
— Оно такъ и есть, я это прекрасно понимаю, потому что глаза ваши стали холодны какъ ледъ.
— Да, но, право, нужно же положить этому конецъ, господинъ Нагель! Если вы все это обдумаете, вы сами поймете, что вы не совсѣмъ-то хорошо поступаете по отношенію ко мнѣ и къ отсутствующему. Не правда ли, если вы поставите себя на его мѣсто… не говоря уже о томъ, что на меня вы возлагаете большую тяжесть. До чего вы хотите меня довести? Дайте мнѣ сказать вамъ разъ навсегда: я не нарушу своего обѣщанія, я люблю его. Это наконецъ должно же быть для васъ достаточно ясно, ну, и будьте поосторожнѣе; я, право, больше не буду ходить съ вами, если вы не будете сдержаннѣе. Я говорю вамъ все это напрямки.
Она была взволнована, губы ея дрожали, и она сильно сдерживалась, чтобы не разразиться слезами. Такъ какъ Нагель молчалъ, она прибавила:
— Вы должны спокойно проводить меня до дому, до самаго дома, если вы только можете не сдѣлать этого невыносимымъ для насъ обоихъ. Если бы вы были не прочь разсказать мнѣ что-нибудь, я была бы вамъ благодарна; я люблю слушать, какъ вы говорите.
— Да, — сказалъ онъ вдругъ ликующимъ голосомъ, — да, если только мнѣ можно итти съ вами! Я хочу еще… Ахъ, вы меня просто холодной водой окачиваете, когда сердитесь на меня…
— Я вовсе не сержусь на васъ, но каждый разъ вы нагоняете на меня грусть. Вы не хотите этого, но…
