Голова доктора горѣла также все сильнѣе и сильнѣе; онъ пересыпалъ свою рѣчь цитатами и доказательствами. За столомъ пошло еще хуже; было выпито очень много шампанскаго и настроеніе стало дикимъ; самъ Минутта, сидѣвшій возлѣ Нагеля и до сихъ поръ молчавшій, теперь вмѣшивался въ разговоръ со своими замѣчаніями. Адьюнктъ сидѣлъ неподвижно и во все горло кричалъ о томъ, что его одежду запачкали яичницей и лишили его возможности двигаться; онъ былъ совершенно безпомощенъ; но когда Сара пришла обтереть его, прокуроръ подалъ всей компаніи идею привлечь ее въ свой кругъ; онъ схватилъ ее на руки и поднялъ съ нею ужаснѣйшую суматоху. Весь столъ разразился бѣшенымъ шумомъ.
Между тѣмъ Нагель потребовалъ еще корзину шампанскаго къ себѣ въ комнату; вскорѣ встали изъ-за стола. Адьюнктъ и прокуроръ отправились рука объ руку, распѣвая отъ избытка веселья, а докторъ снова сердитымъ тономъ сталъ распространяться о принципѣ соціализма; но на лѣстницѣ онъ имѣлъ несчастье уронить свое пенснэ; оно упало, должно быть, ужъ въ десятый разъ и наконецъ разбилось. Оба стекла разлетѣлись вдребезги. Онъ сунулъ оправу въ карманъ и вмѣстѣ съ тѣмъ ослѣпъ на весь вечеръ. Это раздражало его, и онъ еще сильнѣе горячился; разгнѣванный, сѣлъ онъ возлѣ Нагеля и сказалъ:
— Если я не ошибаюсь, вы не питаете полнѣйшаго презрѣнія къ Арміи Спасенія? Это не только вредный наростъ по вашему мнѣнію?
Онъ сказалъ это совершенно серьезно и ожидалъ отвѣта. Послѣ короткой паузы онъ прибавилъ, что послѣ перваго ихъ разговора. — это было какъ разъ на похоронахъ Карльсена, — онъ получилъ такое впечатлѣніе, будто Нагель дѣйствительно готовъ отстаивать такую безсмыслицу.
— Я отстаиваю религіозную жизнь въ человѣкѣ, - возразилъ Нагель. — А почему? Потому что она является фактомъ. При этомъ я не отстаиваю спеціально христіанство, вовсе нѣтъ, а именно — религіозную жизнь. Вы тогда сказали, что слѣдуетъ повѣсить всѣхъ богослововъ. Отчего? спросилъ я. Потому что роль ихъ уже сыграна, отвѣтили вы. Въ этомъ-то я съ вами и не согласился. Религіозная жизнь есть неоспоримый фактъ. Турокъ восклицаетъ: великъ Аллахъ! и умираетъ за это убѣжденіе; норвежецъ повергается ницъ передъ алтаремъ еще и теперь, въ наши дни пьетъ кровь Христа. Какой-нибудь народъ боготворитъ колокольчикъ и свято умираетъ въ этой вѣрѣ. Главное дѣло не въ томъ, во что вѣрятъ, а какъ вѣрятъ.
— Мнѣ прямо оскорбительно слышать отъ васъ подобный вздоръ. Вѣдь я, собственно говоря, не знаю васъ; но мнѣ казалось, что вы по многимъ признакамъ радикальнѣе всякаго другого; въ данномъ же случаѣ какъ разъ наоборотъ. Я, право, даже не разъ спрашиваю себя: не тайный ли вы консерваторъ, по существу? Богословіе и теологическія книги ежедневно разрушаются научной критикой; одинъ писатель за другимъ выступаетъ со своими изслѣдованіями и разсужденіями, доказывающими всю ихъ несостоятельность коротко и ясно, и все-таки вы не соглашаетесь съ тѣмъ, что вся эта комедія ничего не стоитъ! Не понимаю вашего образа мыслей!
— Положимъ, господинъ докторъ, что твердо противопоставить торжествующему либерализму свое собственное мнѣніе, — вѣдь это то же, въ сущности, немножко радикально? Ну, да оставимъ это! Но я несогласенъ и съ тѣмъ, что вы сказали о критикѣ. Критикъ беретъ метафизическій вопросъ на кончикъ вилки и пишетъ о немъ "коротко и близоруко". Кстати; бывали вы когда-нибудь на конной ярмаркѣ? Присутствовали вы когда-нибудь при томъ, какъ мѣняются лошадьми? Нѣтъ? Да, мы хотѣли говорить о критикѣ, объ этихъ язвительныхъ и высокоталантливыхъ булавочныхъ уколахъ метафизическаго міра. Что вы думаете объ этомъ? Я думаю, что это — дешевое, невѣжественное крючкотворство, мужицкая логика. На страницѣ 34 пасторъ Хъельмъ говоритъ то-то и то-то, на страницѣ же 108, наоборотъ, пасторъ Хъельмъ говоритъ то-то и то-то, такова-то логика пастора Хъельма! Мнѣ думается, это въ высшей степени узко и близоруко! Мы отлично понимаемъ, что подразумѣвалъ человѣкъ какъ на той, такъ и на другой страницѣ; но нужно уличить его въ противорѣчіи, поймать его на словѣ. Съ этой китайской спичечной работой человѣкъ наперекоръ смыслу доходитъ до того, что называетъ причастіе комедіей.
— Что же, по вашему, думать?
— То, что оно составляетъ неоспоримый фактъ! И какая, въ сущности, прибыль, — простите впрочемъ, если я васъ уже спрашивалъ объ этомъ, — какая собственно прибыль, говоря чисто практически, въ томъ, чтобы отнять у жизни всю ея поэзію, всю грезу ея, всю ея чудную мистику, весь ея обманъ? Что такое правда? Знаете ли вы это? Только посредствомъ символовъ и двигаемся мы впередъ, и только, шагнувъ впередъ черезъ символъ, мы упраздняемъ этотъ символъ… Это для васъ, разумѣется, недостаточно радикально. Ну, да какъ хотите!.. Но я надоѣлъ вамъ, господинъ докторъ? Впрочемъ не будемъ забывать стакановъ.
Докторъ всталъ и прошелся по комнатѣ. Онъ сердито посмотрѣлъ на коврикъ, лежавшій, весь скомканный, у двери; онъ даже опустился на колѣни, чтобы расправить его.
— Право, ты могъ бы мнѣ одолжить свои очки, Гансенъ, разъ ты только сидишь и дремлешь, — сказалъ онъ рѣшительно внѣ себя.
Гансенъ однако не хотѣлъ давать своихъ очковъ, и докторъ съ неудовольствіемъ отъ него отвернулся.
— Да, это безсмыслица: что правда, то правда, все это въ сущности ни болѣе, ни менѣе какъ дрянь, если смотрѣть съ вашей точки зрѣнія.
Онъ снова, сѣлъ возлѣ Нагеля.
— Можетъ быть, вы во многомъ и правы. Вы только посмотрите на Гансена, ха-ха-ха; да, прости, что я имѣю смѣлость смѣяться надъ тобою, Гансенъ, прокуроръ и соціалистъ Гансенъ. Не долженъ ли ты втайнѣ испытывать извѣстную радость каждый разъ, когда два добрыхъ гражданина вступаютъ въ ссору и затѣваютъ процессъ другъ противъ друга, а? Нѣтъ, ты поди-ка да полюбовно помири ихъ въ самомъ началѣ, да ни одного шиллинга не бери за это! А въ слѣдующую субботу отправляйся на рабочее собраніе и произнести рѣчь о соціалистическомъ государственномъ устройствѣ передъ двумя мастеровыми да однимъ мясникомъ. Каждый долженъ имѣть доходъ сообразно со своими способностями, сказалъ бы ты; все должно быть такъ великолѣпно устроено, чтобы никто не терпѣлъ несправедливости. Но вотъ встаетъ мясникъ, накажи меня Богъ, геній въ сравненіи со всѣми вами; итакъ онъ встаетъ и говоритъ: я обладаю извѣстной способностью вести оптовую торговлю, но въ отношеніи работоспособности я не болѣе, какъ бѣдный мясникъ, говоритъ онъ. Что тогда: не будешь ли ты стоять блѣдный и взбѣшенный, а, баранья твоя голова?… Да, храпи себѣ, храпи, ты это лучше всего умѣешь, храпи себѣ вовсю! — Докторъ былъ теперь уже сильно пьянъ, языкъ у него заплетался, и онъ косилъ глазами. Послѣ нѣкотораго перерыва онъ снова обратился къ Нагелю и прибавилъ мрачно:- Я впрочемъ нахожу, что не одни только теологи должны покончить съ собою. Нѣтъ, чортъ меня побери, всѣ мы должны бы это сдѣлать; истребить людей и предоставить землѣ вертѣться на своей оси.
Нагель стоялъ съ Минуттой. Докторъ не получилъ отвѣта; онъ разсердился и громко крикнуль;
— Слышите, что я говорю? Мы всѣ должны бы покончить съ собою, говорю я, и вы, конечно, вы тоже!
И докторъ при этомъ имѣлъ необычайно свирѣпый видъ.
— Да, — откликнулся Нагель, — я тоже думалъ объ этомъ. Но что касается меня, у меня не хватаетъ мужества. — Пауза. — Итакъ, я говорю прямо, что у меня не хватаетъ на это мужества; если бы у меня въ одинъ прекрасный день хватило мужества, у меня готовъ пистолетъ. На всякій случай, я ношу его съ собою.
И онъ при этомъ вынулъ изъ жилетнаго кармана маленькую аптечную склянку и поднялъ ее кверху. Склянка была полна лишь наполовину — Настоящая синильная кислота, прозрачная какъ вода! — сказалъ онъ. — Но у меня никогда не хватитъ мужества; это для меня слишкомъ трудно… Господинъ докторъ, вы, конечно, можете сказать мнѣ, довольно ли этого количества? Я половину яда уже использовалъ раньше на одномъ животномъ, и подѣйствовалъ онъ превосходно. Краткая борьба, нѣсколько свирѣпыхъ гримасъ, двѣ-три судороги, вотъ и все; конецъ въ три мгновенія ока.
Докторъ взялъ бутылочку, посмотрѣлъ на нее, тряхнулъ ее раза два и сказалъ:
— Этого достаточно, болѣе, чѣмъ достаточно…. Я бы собственно говоря долженъ былъ отнять у васъ эту скляночку; но разъ у васъ не хватаетъ мужества, то….
— Нѣтъ, у меня не хватаетъ мужества.
Пауза. Нагель снова сунулъ скляночку въ карманъ.
Докторъ все больше и больше тяжелѣлъ и опускался; онъ отпивалъ изъ своего стакана. оглядывался мертвыми глазами, плевалъ на полъ. Вдругъ онъ вскрикнулъ, обращаясь въ адьюнкту:
— Эй, до какой точки ты дошелъ, Гольтонъ? Ты можешь выговорить "ассоціація идей", а?… Я не могу больше… Спокойной ночи!
Адьюнктъ открылъ глаза, слегка потянулся, всталъ и подошелъ къ окну: тамъ онъ остановился и сталъ глядѣть на улицу. Когда разговоръ зашелъ о чемъ-то другомъ, онъ первый подалъ примѣръ всему собранію: незамѣтнымъ образомъ прокрался онъ вдоль стѣны, открылъ дверь и проскользнулъ въ нее, прежде чѣмъ кто-нибудь успѣлъ это замѣтить. Адьюнктъ Гольтонъ имѣлъ обыкновеніе такъ покидать компанію.
