в Москворецком райвоенкомате, она навсегда попала на какую-то дополнительную полку. Потом 37 лет, вплоть до моего выезда из СССР на ПМЖ в Израиль и снятия с воинского учёта в 1991 году, каждый раз при моём появлении в райвоенкомате там искали моё «дело» в течение одного-двух часов.
Итак, в феврале 1953 года паспортистка Рая вообще убрала меня из домовой книги нашего ЖЭКа для корпуса № 2 дома № 31 по Большой Серпуховской улице, чтобы скрыть меня среди её родных в случае уже подготовленного выселения евреев. Одновременно паспортистка Рая спрятала меня и от учёта военнообязанных. Так что, если бы Сталин не издох, то в марте-апреле 1953 года один еврейский мальчик мог спастись в городе Москве от депортации и скорой смерти.
История с исчезновением записи моего имени и фамилии из домовой книги ЖЭКа для исключения меня из списка евреев подлежащих депортации, проливает свет на часть механизма разработанной акции, а также на благородное и храброе поведение отдельных людей.
Недавно через Интернет до меня дошла история Ленинградской паспортистки по фамилии Красная. С начала 1953 года она стала спасать евреев от высылки в Сибирь, для чего более ста из них поменяла записи об их национальности в так называемых, домовых книгах и записях паспортного учёта граждан по месту прописки. За это в 1954 году её посадили в тюрьму.
Одним из ключевых доводов нынешних отрицателей подготовки советского холокоста, включая Жореса Медведева и Костырченко, является рассредоточение советских евреев по всей стране, по местам проживания и на работе среди людей других национальностей. Однако всеобщая прописка и графа «национальность» в домовых книгах паспортных столов милиции, делали простой процедуру быстрого выявления и сбора еврейских семей той же милицией по первому сигналу властей. А в помощи добровольцев-соседей можно было не сомневаться.
Когда немцы во время войны захватывали советские города и посёлки, они первым делом приходили в местные отделения милиции и узнавали за один час все адреса проживания евреев. Жорес Медведев, Костырченко и некоторые другие авторитеты и любители современной истории об этом почему-то не знают, и задаются вопросом: «как можно в большом городе выявить рассредоточенных евреев?». А вот немецкие оккупанты и евреи Киева, Минска и всех других городов и посёлков знали. Поэтому евреи, не дожидаясь ареста по местам прописки, добровольно шли на объявленные немцами сборные пункты.
Интересно, что в основном мусульманские жители многонационального Северного Кавказа срочно назвали во всех местных паспортных столах своих соседей – евреев «татами» или другими словами и не выдали немцам ни одну еврейскую семью.
Как рассказал мой нынешний сосед по дому, в городке Бершадь на Западной Украине несколько живших на одной улице еврейских семей имели фамилии, звучащие как польские или украинские. Они подкупили паспортистку в местной милиции, и та поменяла в «домовой книге» их национальность. Немцы, а также подкупленные соседи и местные полицаи заходили к ним в частные дома, но никого ни разу не арестовали. Эти евреи спрятали в раскопанных подвалах своих домов десятки родственников и дождались отступления немцев.
В 1953 году находились простые люди, которые понимали, что советский Холокост мог стать таким же трагичным для евреев, как гитлеровский. И в годы немецкого фашизма, и в 1953 году в России среди миллионов безразличных людей и антисемитов были отдельные «праведники-спасители» евреев. Честь им и хвала. А отрицатели немецкого и несостоявшегося, но подготовленного советского Холокоста заслуживают осуждения.
Сцена 3. Соседи уже делили жилплощадь и имущество евреев
В начале ХХ века владелец передового электротехнического завода Михельсон построил для своих рабочих 12 четырёх – и пятиэтажных кирпичных домов с одной и 24 дома с другой стороны Большой Серпуховской улицы города Москвы. Семья каждого рабочего получила в собственность (при беспроцентной оплате в рассрочку) отдельную двух – или трёхкомнатную квартиру. Там были: газовая плитой на кухне, раздельные уборная и ванная комнаты и центральное отопление от единой домовой котельной. В скверике рядом с этим заводом Михельсона, получившим имя Владимира Ильича, Фаня Каплан стреляла в Ленина, но не убила его. Там был установлен памятный камень. Сколько я помню, несколько раз в день сюда приезжали туристические автобусы, чтобы посмотреть на место, где еврейка хотела убить «нашего» Ленина.
Одним из результатов Ленинской «пролетарской революции» было «уплотнение» не только «буржуйских», но и «рабочих» квартир и ухудшение условий жизни тех самых пролетариев или, говоря по-русски, рабочих. Однако за двадцать лет советской власти большинство квартир в наших домах стали «коммунальными», где в каждой небольшой комнате жило по семье, состоящей иногда из четырёх и более человек. Но новые начальники и знатные коммунисты хотели жить в отдельных квартирах. Поэтому за десять дней до начала войны 1941 года мой папа, как замнаркома Наркомата Стройматериалов РСФСР, получил ордер на отдельную трёхкомнатную квартиру в новой надстройке корпуса № 2 дома № 31 по Большой Серпуховской улице.
В феврале 1953 года три тётки со второго этажа нашего подъезда позвонили в нашу дверь. Они сказали, что сейчас их три семьи живут в одной квартире и хотели бы улучшить свои жилищные условия, когда через пару недель начнут вывозить в Сибирь из Москвы всех евреев. Моя мачеха Любовь Анатольевна растерялась и впустила их в квартиру. Войдя в наш коридор, где стояли шесть шкафов с книгами и, заглянув в мою комнату, где стояли моя железная кровать, стол, фанерный платяной шкаф и стул, одна из женщин в простоте душевной спросила: «А что у вас есть из хороших вещей в этом шкафу? Ведь вы всё с собой не сможете унести». Любовь Анатольевна была сильно испугана и с трудом выпроводила этих тёток, которые повторяли, что нашу квартиру им «обещали вмести с вещами». Кто и где «обещал», они не сообщили.
Мой папа вечером неестественно бодро сказал: «я уверен, что это какая-то провокация, никто отбирать нашу квартиру не будет, и что надо поставить второй замок и больше никому не открывать дверь». Однако папа был явно встревожен, а я вспомнил про приход к нам Ахмета, но ничего не сказал.
Много лет спустя один из соседей по корпусам нашего дома № 31 (Лёлик Маневич) вспоминал, как в начале 1953 года к ним тоже пришли женщины из их подъезда и просили ничего не портить, когда их будут выселять «как всех евреев». Эти «добрые» женщины также просили самих хозяев решить, чтобы женшинам не перессориться, кому из них какая мебель достанется.
После экспроприаций Октябрьского переворота и двадцатых годов, у нового поколения советских евреев никакого ценного имущества не было, но
