привыкла его слушаться. На улице зима. Белая и пушистая. Снежинки падают с неба и, кружась одна за другой, будто танцуют вальс, а там, внизу, на земле огромными буквами искрится надпись: «Давай мириться». Впереди маячит что-то ещё. Возможно, имя, но я не могу его прочитать. Тяну вперёд шею, но оно ускользает всё дальше. И я просыпаюсь, так и не узнав, что это значит...
* * *
Приоткрыв правый глаз, я увидела Романа. Точнее, его спину. Точнее обнажённую спину. Он сидел на краешке дивана и одевался. Не желая подглядывать, я тут же зажмурилась и, перевернувшись на живот, спрятала лицо в подушку.
– Да хватит тебе уже в недотрогу играть, – запричитал мой внутренний голос, и я явственно почуяла в нём интонации, с которыми обычно говорила мама, когда отчитывала меня за тот или иной проступок. – Рано или поздно это всё равно случится.
Рано или поздно? Скорее всего, поздно…
Вчера исполнилась ровно неделя с тех пор, как Роман перевёз в квартиру Николая Андреевича свои вещи, и каждый из этих семи дней Вера не уставала напоминать мне, какое железобетонное у него терпение. Терпение, которое, по всей вероятности, вчера дало трещину.
Всё начиналось как обычно. С поцелуев. Мне нравились его губы. Горячие. Властные. Мягкие. Приятные на вкус. Я давно научилась доверять им и всегда слепо повторяла за ними каждое движение. Повторяла до той минуты, пока Роман не коснулся моей шеи, пока не укусил за мочку уха. Пока не оголил плечо.
– Света… Любимая моя. Моя любимая.
Сердце пропустило удар, и на мгновение я забыла, как дышать. Роман впервые за два месяца назвал меня любимой. Я словно услышала заветное слово «люблю». Но даже это не придало мне смелости. Я не ощущала ни того самого голода, ни жара в теле, ни приятного покалывания внизу живота, о которых без устали твердила Вера. Ни-че-го. И это вновь навело меня на мысли о какой-то неправильности.
Я не оттолкнула его. Не выставила руку вперёд. Но крепко зажмурилась и, отвернув голову, превратила ладонь в кулак. Инстинктивно. И тогда всё закончилось, едва начавшись.
Когда я открыла глаза, он уже не целовал меня, а сидел, облокотившись на подушку.
Слово «прости» мы сказали хором.
А потом на меня лавиной обрушилось чувство вины, и так некстати на ум пришла фраза про крепость. Я была плохой крепостью. Совсем плохой. Крепостью, которая никак не хотела сдаваться.
– Прости, – снова произнесла я, чувствуя, как стыд дотла сжигает щёки.
– Это я виноват. Напугал тебя тогда.
– Просто, наверное, нужно больше времени. Я и сама не понимаю, почему так происходит. Но, если хочешь, уйду в свою комнату.
– Останься. – Он прижал меня к себе, и моя голова снова оказалась на его груди. – Я подожду, а ты просто дай знать, когда будешь готова.
Не зная, что ответить, я неуверенно кивнула, и тогда он взял меня за руку, и наши пальцы переплелись.
– Ты ведь не думаешь, что я брошу тебя после того, как всё случится?
‒ Нет. Конечно нет.
Фальшь в моём голосе сквозила за километр, но Роман не произнёс ни слова и минут через пять уснул. Я же ворочалась с боку на бок ещё полночи, а утром разрешила себе встать с кровати только, когда в замке повернулся его ключ. Больше всего я боялась, что он продолжит начатый разговор вечером.
* * *
Сегодня на занятия Вера пришла одной из первых. Она сидела в начале ряда и как будто ждала меня. Как обычно в любимом белом пуловере с длинными рукавами и вырезом на полгруди. «А глаза у неё красные, ‒ подумала я, когда примостила между нами сумку. ‒ Плакала всю ночь или просто не выспалась?»
‒ Я не понравилась родителям Игоря, ‒ будничным тоном произнесла она так, словно это ровным счётом ничего для неё не значило. И даже качнула головой. Три раза, что подтверждало только один факт. Для неё это значило всё.
‒ Почему?
Вера пожала плечами. Со вчерашнего дня в мочке её левого уха прибавилось на одну серёжку. Теперь их было ровно четыре.
‒ Его мама преподаёт сольфеджио в музыкальной школе, а папа кандидат каких-то там наук. Технических что ли. Они хотели, чтобы Игорь поступил в консерваторию.
‒ А он?
‒ А он байкер.
‒ Не грусти! ‒ Я потрепала Веру по плечу. ‒ Если первая встреча не удалась, это не значит, что они не примут тебя и потом тоже. Всё равно твой Игорь ‒ молодец! С родителями познакомил, а это уже немало.
Вера усмехнулась.
‒ Ему пришлось. Они вернулись раньше времени. Должны были днём, а приехали рано утром и застали нас, как говорится, тёпленькими.
Что-то внутри меня оборвалось, и пенал, который я доставала из сумки, с треском выскользнул из рук на пол. А если однажды бабушка вот так же приедет ко мне? Без приглашения да ещё и в воскресенье. И откроет ей Роман. С голым торсом, как он теперь завёл привычку ходить по квартире.
Руки задрожали, и я схватилась за телефон, словно тот был самой необходимой вещью на свете, и напечатала бабушке:
«На майские праздники я приеду домой».
‒ Им бы понравилась такая, как ты, ‒ продолжила Вера, когда я снова подняла на неё глаза.
‒ Это интересно какая?
‒ Правильная. Которая не пьёт, не курит, не гуляет, а целыми днями только и делает, что учится. От тебя они были бы в восторге. Руку на отсечение дам: мать Романа влюбится в тебя с первого взгляда.
«Влюбилась бы, если б я была лет на десять постарше».
‒ Представляешь, она ещё и сказать посмела, что это я его совратила. Словно до меня он был невинный как дитя.
Я перевела взгляд на входящую в двери преподавательницу.
‒ Всё обойдётся. Вот увидишь. Через несколько месяцев вы будете вспоминать сегодняшние ночь и утро со смехом.
Честно говоря, я не представляла, кого утешаю больше: себя или её.
* * *
Конец апреля выдался тёплым. Несмотря на утренние заморозки, днём солнце пекло немилосердно. Сегодня я даже сняла пальто и повесила его на руку, чтобы окончательно не вспотеть. Природа медленно из грязно-серого окрашивалась в сочно-зелёный. В проталинах, где не было асфальта, уже показалась молодая травка, а все деревья в округе покрылись толстыми клейкими почками. «Старый лист опадает для того, чтобы дать дорогу новому, –
