Всё было не так уж мрачно. Несмотря на тяжёлый осадок внутри, мы продолжали любить друг друга – и, возможно, ещё сильнее и яростнее, чем прежде. Снова прятались, чаще убегали из дома, а ночью, если удавалось, находили утешение в нежности рук друг друга. Если я не оставалась наедине с самой собой, наша связь даже не казалась мне неправильной. Просто были мы и наши чувства. Никаких «но»…
Дождь усилился и забарабанил по крыше и подоконнику, создавая симфоничное грохотание капель. За окном снова мелькнула молния, освещая тёмное пространство моей комнаты. Я шумно выдохнула и крепче сжала в пальцах серебряный кулон.
Настоящая несправедливость. Ведь сегодняшний день был наполнен абсолютным счастьем. Отец вышел на работу из отпуска, а мама уехала повидаться с Дилайлой, что уже вовсю готовилась к рождению маленькой Абигейл, и мы вдоволь наслаждались уединением. А теперь разразился настоящий ураган за окном и кажется, словно небо тоже обозлилось на нас.
В доме тихо, и только настенные часы отбивают свой неторопливый ритм, сопровождаемый рёвом небес. Тиканье давит на виски, а каждое громыхание с улицы заставляет меня судорожно вздрагивать. Всего в нескольких шагах от меня комната Уилла. Я знаю, что одеяло его откинуто в сторону, но он по-прежнему остаётся тёплым, как и всегда. Живот болезненно скручивает от сумасшедшего желания очутиться с ним рядом. Слишком опасное желание, что движет нами, словно одержимость.
Так и на сей раз – я просто не могу противиться ему, зная, что согревающие руки брата для меня всегда распахнуты. Тихонько поднимаюсь с кровати и выпутываюсь из вороха одеял. Тело тут же начинает сотрясать от мелкой дрожи. Босые ступни шагают по прохладному полу – то приподнимаясь на цыпочки, то замирая у поскрипывающей половицы. Я выскальзываю из комнаты и смотрю по сторонам. Никого. Спальня родителей расположена ближе к лестнице на втором этаже, наши спальни – почти в самом конце. Пусть расстояние слишком маленькое, а возможность быть застуканными слишком большая, мои ноги всё равно несутся к знакомой двери, на которой ещё со средней школы была повешена шутливая табличка, гласящая: «Посторонним вход воспрещён».
Мысленно смеюсь, когда представляю себе, как будут светиться его потемневшие голубые глаза при виде посторонней в лице меня. Но моя рука так и остаётся висеть в воздухе над ручкой его двери. Ночную тишину пронзает женский всхлип где-то позади меня. Замерев, я медленно разворачиваюсь и делаю пару крадущихся шагов. Вырывается ещё один бесконтрольный всхлип и нарушает моё былое спокойствие и предвкушение. Я вся сжимаюсь, когда понимаю, что тихая истерика исходит из комнаты родителей. Мои ноги сами несут меня к их двери – так же, как несли и к Уиллу.
Я останавливаюсь у их комнаты и раздумываю о том, стоит ли мне лезть к маме в душу в такой поздний час. Машина отца отсутствовала ещё вечером, потому я решаю, что он отправился в давно запланированную командировку.
За дверью раздаётся ещё один приглушённый всхлип, и я буквально могу видеть, как скатываются по идеальному лицу матери горькие слёзы. Мои пальцы осторожно надавливают на дверную металлическую ручку.
В комнате совсем темно. Только отблески уличного фонаря и любимый винтажный светильник мамы наполняют её причудливыми тенями. Её худая и сгорбленная фигурка, развернутая ко мне спиной, едва заметно вздрагивает. На прикроватном туалетном столике стоит чёрная коробка из-под обуви, в которой, кажется, покоятся фотографии и газетные вырезки. Я хмурюсь, замирая в дверях. Тонкие и изящные пальцы матери отчаянно роются в снимках, останавливаясь и крепко сжимая их чуть больше, чем нужно.
– Мам? – окликаю её я, отчего она резко дёргается и судорожно закрывает коробку. – Мамочка, что-то случилось?
Трясущимися руками она нервно приглаживает растрёпанные волосы, а затем, тяжело вздыхая, проводит ладонью по лицу. Даже при тусклом свете я наблюдаю мешки под её глазами и изнурённый вид. На мою грудь словно падает бетонная плита.
Чёрт возьми, да моя мама никогда не ляжет спать позже одиннадцати. Её лицо всегда свежее и отдохнувшее, а улыбка заставляет светиться любого, кто видит её. Это самый позитивный и светлый человек из всех, кого мне вообще довелось знать. Не считая Уилла, конечно же. Они с мамой очень похожи – чистые душой, с большим и трепетным сердцем, любви которого хватит на весь мир. Только их различие было во мне. Ведь я, как законченная эгоистка, забрала у мира всю любовь брата, полностью отвоевав её себе. Без единого остатка.
И теперь мама выглядит, будто бы запуганный маленький зверёк, словно ожидая того, что охотник застигнет её врасплох, выстрелит из проклятого ружья и разобьёт последние осколки надежды. Мне становится дурно.
Я опускаюсь перед ней на колени и заглядываю в её безумные красные глаза. Прикасаюсь своими пальцами к её, замечая наше сходство: хрупкие запястья, длинные пальчики, холодные в любую погоду, и одинаковая дрожь, что была нам присуща, когда мы чересчур переживали. Она смотрит на меня с такой нежностью, что из моих глаз срываются слезинки. Неуправляемые маленькие частички нашей больной души.
– Прости… прости меня, девочка моя, – тихо шепчет она срывающимся голосом. – Я напугала тебя.
Я отрицательно качаю головой и крепче сжимаю её руки.
– Вовсе нет. Я просто переживаю, ма.
– Всё в относительном порядке, Мими, – молвит она, и я невольно вскидываю брови вверх. «Мими»? Она замечает моё удивление и улыбается, с трудом сдерживая новый поток слез. – Знаю, я редко называла тебя так, но это не означало, что мне не нравилось. Тебе идёт. Знаешь, ты в детстве была такой живой и обаятельной. Эти твои каштановые кудри и аккуратно сложенные губки. Но Уилл всегда видел тебя такой, даже когда твои платья сменились разорванными джинсами, верно?
– Да, – грустно усмехаюсь я, опустив свои глаза в пол. – Абсолютно верно.
Немного насторожившись от выбранной ею темы, я попыталась подглядеть, что было спрятано внутри коробки, но она была плотно закрыта. Всё это казалось очень странным, а мама так и не собиралась открывать передо мной душу. По крайне мере, точно не сейчас.
Я вглядываюсь в уставшие черты её лица и продолжаю слушать осторожные откровения, стараясь вникнуть в них и уловить нечто большее:
– Ты наверняка таишь на меня обиду, да? Мы с твоим папой старались уделять равное внимание вам обоим, не выделять кого-то одного, но зачастую…
– Уилл лучше меня, мама! – Мои губы растягиваются в искреннюю и широкую улыбку. – Его невозможно любить «одинаково». Либо больше всех, либо вообще никак. – Я качаю головой из стороны в сторону и чувствую, как моя душа, словно почки на веточках весной, расцветает, благоухает и радуется своему собственному солнцу в лице брата. – Ведь он просто…
