Испытания, которым Тилопа подвергал Наропу, были отнюдь не шуточными. Так, однажды в пустыне Тилопа предложил ученику выпустить кровь из своего тела, отсечь себе голову и положить ее в середину выполненной из песка мандалы, углы которой Наропа должен был украсить своими отсеченными руками и ногами. Ученик безропотно выполнил приказание Учителя и преподнес ему требуемую мандалу. Фактически здесь воспроизводится ситуация поклонения дакинь их главе, Ваджрайогине, увиденная Еще Цогель, которую Падмасамбхава запретил воспроизводить своей лучшей ученице. Тилопа же потребовал от Наропы такого воспроизведения, после чего исцелил преданного ученика простым наложением рук и дал ему очередное глубокое наставление.
Каждому следующему наставлению предшествовало жестокое испытание ученика. Наропа по знаку Учителя прыгал с крыши храма, бросался в глубокие ущелья, кидался в огонь, ложился под боевую колесницу и т. д. И каждый раз, когда Наропа лежал, испуская дух после своего очередного подвига, к нему подходил Тилопа и ворчал: мол, вечно у Наропы все не слава богу, и ему, Тилопе, делать, что ли, больше нечего, возись тут с учеником, который и в пропасть прыгнуть толком не умеет… Выговорив Наропе за неумелость, Тилопа возлагал на него руки, и все травмы Наропы тут же заживали.
Дорогой читатель, Вы можете подумать, что Тилопа просто издевается над своим учеником, самоутверждаясь с помощью этого несчастного. Но это совсем не так, и Вы очень далеки от истины. Во-первых, Тилопе, как любому истинному Учителю, самоутверждаться просто нет нужды – он ведь полностью реализовал себя, став махасиддхи, великим достигшим. И стал он таким лишь потому, что сумел полностью растворить свое «Я», свое эго в гармонии мирового целого. Ясно, что у него нет и не может быть ни комплексов, ни амбиций, и только таким может быть истинный Учитель, все остальные присваивают себе это высокое звание не по праву. Во-вторых, и это очень важно, путь, на который ступил Наропа и который уже прошел Тилопа, связан с огромным риском и требует от идущего абсолютного бесстрашия и решимости, твердости алмаза, воплощенной в буддистском символе ваджры.
Методы, применяемые Тилопой для воспитания ученика, кажутся на первый взгляд просто жестокими, однако на самом деле они заключают в себе высшее милосердие. Тилопа подвергает Наропу, бывшего уважаемого человека, постоянному унижению, но это единственный способ заставить его осознать, что есть ценности неизмеримо большие, чем его драгоценное «Я». Тилопе нужно заставить ученика растворить свое «Я» в сиянии Пустоты, которая одна лишь является истинной, все остальное – иллюзии, из которых главная – иллюзия самобытия, независимого существования собственного «Я», и с ней нужно справиться в первую очередь.
Страшные испытания, которым Тилопа подвергает Наропу (всего-то раз в год!), служат тому, чтобы полностью подавить в нем страх и сомнение в безграничных возможностях человека. А если страх и сомнение, нерешительность и безволие подавлены, то все становится возможным, и из всех испытаний Наропа должен выходить невредимым. Тилопа потому и ворчит на переломавшего себе кости ученика, что тот все еще недостаточно смел и решителен и не может обойтись без помощи Учителя. Нет других методов для реализации стоящих перед будущим махасиддхи целей.
Уроки полковника Хозиева
Вообще всякое дело, связанное с риском, требует жестких методов обучения, и пусть тот, кто их не выдерживает, вовремя сумеет покинуть его. Позволю себе сделать небольшое отступление от нашей темы и рассказать о своем опыте обучения верховой езде. Когда я впервые пришла на конюшню, тренерами там были отставные полковники кавалерии, прошедшие огни, воды и медные трубы. Один из них, покойный Илья Васильевич Хозиев, стал для меня и моих друзей одним из главных Учителей жизни.
Первый мой визит на конюшню ознаменовался и первым очень наглядным уроком. «Ездила?» – спросили меня. Я честно призналась, что нет. «А к лошади подходила?» – «Нет». – «Так, чистое дитя асфальта. Иди седлай», – сказали мне без всяких комментариев к этому процессу. А потом добавили вслед: «Да не подходи к лошади сзади». – «Почему?» – «Ударит. И вообще она спереди кусается, а сзади лягается». Нашла я предназначенного мне одра – ибо кого же еще могли мне дать в первый раз? И стоял мой одр, как и все остальные в конюшне, привязанным передом к кормушке, а ко мне, соответственно, задом. На деннике висели уздечка и седло, как ими пользоваться и что куда надевать, я, естественно, не знала. Стою в полной растерянности, но тут вальяжной походкой подходит конюх и удивленно интересуется: «Ты чего стоишь?» – «Так ведь к лошади нельзя подходить сзади!» – «Это еще почему?» – «Ударит». – «Да зачем ты ему нужна?!» – в сердцах говорит Володя Чернов – именно так звали конюха, запомнившегося мне на всю жизнь. Взял он меня за плечи, втолкнул в денник, прижал к бархатной шкуре коня и таким образом провел к его морде. Так мне без всяких объяснений дали понять, что когда ждешь от коня неожиданностей, надо не отходить вдаль, а наоборот, вопреки естественному рефлексу страха, встать к нему вплотную – тогда он не сможет ударить. А фраза «Да зачем ты ему нужна?!» прояснила, что ни с того ни с сего никто не будет на тебя бросаться, кусаться и лягаться.
Словом, оседлал мне Владимир лошадь, вывел из денника, сунул мне в руки повод, решительно повернулся спиной и удалился. А вести надо было далеко, зверюга громадная, 500 кг весит, лапы длинные, копыта широкие. И держусь я от своего одра, следуя инстинкту страха, как можно дальше, чуть ли не на всю длину повода. Выходим мы с ним так на улицу, и тут я слышу громогласный вопль отставного полковника Рогалева: «Осторожно! Осторожно!». Конечно же, я шарахаюсь совсем в сторону от несчастного коня, и тут раздается продолжение: «Не отдавите же ему ногу!». Все хохочут, и правило «держись как можно ближе к лошади» запоминается уже навсегда.
Потом была езда, а еще потом – жуткая боль в мышцах. Тем не менее на следующее утро я опять стояла на конюшне – что-то неудержимо тянуло туда, как тянет и до сих пор. Ну а далее я попала в группу Хозиева, который следовал строго традиционным методам обучения и был чужд всякой сентиментальности. Зато и травм в его группах было гораздо меньше, чем у других, нежных и ласковых тренеров. Помню, когда моя подруга в первый же раз упала с лошади, ее заботливо подняли, участливо отвели в раздевалку, уложили на диван. Но больше она на лошадь уже никогда не садилась, хотя никакой травмы не получила. Вскоре пришел и мой черед падать с коня. Лежу и жду, когда же все кинутся ко мне, начнут жалеть меня и порицать лошадь. Не дождалась, пришлось разозлиться и встать самой. Вне себя от ярости иду к коню, который, словно издеваясь, скалится из угла манежа, под хохот всех присутствующих, которые, заходясь в смехе, наперебой советуют: «За хвост, за хвост его лови!». Окончательно взбешенная, беру повод, сажусь в седло и шиплю: «Ну, погоди, скотина!». Хозиев меланхолично комментирует: «Скотина, говоришь? А ты знаешь, где были твои руки? А ноги? А головы у тебя вообще не было. Так что еще неизвестно, кто из вас скотина – у него же выхода не было, кроме как тебя высадить!». Еще один важный урок, вернее, сразу два. Правило первое: если упал на препятствии, не следует лежать под ним, скулить и ждать жалости, а надо встать, сесть в седло и повторить попытку. И так до удачи. А синяки потом посчитаешь. Правило второе: что бы ни делал твой конь, твое дело – сидеть. А если уж упал, проанализируй свои ошибки, потому что хорошего всадника лошадь не разнесет и не высадит. То есть, как говорит мудрая Дхаммапада, «пусть смотрит он не на ошибки других, на сделанное и несделанное другими, но на сделанное и несделанное им самим».
Единственным способом преодолеть страх перед падением было отпадать свое с самого начала, при этом научившись падать правильно, не грохаясь плашмя всем телом, а группируясь при падении. Тилопа за то и ворчал на Наропу, что тот неверно приземлялся. И Хозиев считал, что вначале следует падать не менее трех раз за занятие. Если сам не падаешь, тренер поможет тебе точным ударом хлыста, выловив момент твоей невнимательности. Так в мозг прочно впечатывалось еще одно непреложное правило: нельзя позволять себе расслабляться, всегда следует быть начеку, присутствуя в каждый момент в данной ситуации, неотлучно находиться здесь и теперь. Господи, сколько же раз мне помогали в жизни правила, прочно вбитые на конюшне!
Авторитет Хозиева был столь же непреложен, как и главные правила, неподчинение его приказанию – такого для нас просто не могло быть, такая возможность даже не рассматривалась. Мы никогда не видели, чтобы наш тренер не справился с какой-нибудь лошадью, не видели, чтобы он чего-нибудь испугался. А как точно он чувствовал и лошадь, и всадника! С ним мы всегда работали на грани допустимого риска, но никогда не выходя за эту грань. Хозиев всегда знал границы возможного. Помню, прихожу я как-то раз на конюшню и стою в раздумье. Хозиев спрашивает: «Чего задумалась?» – «Да у меня воспаление легких», – робко говорю я. «Иди быстро седлай и езжай на улицу!» – командует Илья Васильевич. На улице снег, дождь, на мне только тонкий свитер, но езда идет в таком темпе, что ни о чем не задумываешься. А когда я пришла домой, температуры уже не было и болезнь прошла.
