— Да! — не задумываясь, ответил коммерсант.
— Советник! С какой стати… Почему?! — одновременно заговорили посол и Меркурий. Прекослов нахмурился. Гост смотрел на Федорова, прищурясь.
— Объясню потом. Уже некогда.
Тяжелые бутсы топали перед самой дверью.
* * *
— Клянусь своими ушами, — сказал Гост, — сейчас они снова дверь сломают. Ну, что за скверная привычка: каждый раз обязательно что-нибудь сломать.
Дверь и правда отлетела от сильного удара ногой. Дюжина солдат ворвалась в комнату (все-таки не хотелось никому называть ее камерой), окружила троих путешественников. В два счета им завернули руки за спину, защелкнули наручники. Вошел старший, видимо — офицер, тоже в тускло-сером, отблескивавшем металлом комбинезоне, поверх которого была надета как бы короткая пелеринка. Скомандовал; к каждому из арестованных подскочили по два солдата, стали по сторонам и подтолкнули к выходу. Гост и прекослов невозмутимо держались в сторонке; коммерсант непонятным образом испарился — вроде не выходил, но и здесь его больше не было. Офицер окинул комнату взглядом. Спросил, ни к кому в частности не обращаясь:
— Перевозку оплатят сами, или за казенный счет?
— Собственно, — ответил ему прекослов, — сию минуту клиентура не в силах, но при согласии на краткосрочный кредит…
— Кредит будет на том свете, — ответил офицер. — Ну ладно, им же хуже…
— В какой участок вы их везете? — поинтересовался прекослов.
Офицер покосился на него, словно раздумывая: отвечать, или не стоит?
— Не в участок. В Сброд. Наверное, будут подвешивать к большому колоколу.
И зычно скомандовал:
— Чего уснули? Выводить!
— Ох! — воскликнул Изнов после сильного тычка между лопаток. И тут же получил второй — за нарушение тишины. — Где ты, свобода слова?
— Да здесь она, — пробормотал Меркурий, с аристократической стойкостью перенося такой же удар прикладом. — Для одной стороны. Для другой существует полная свобода молчания. Если, конечно, не идет допрос.
— Вы уверены?
— Побои стимулируют память. Я начал многое вспоминать об этом мире…
— Ладно, — буркнул Федоров. — Воспользуемся хоть этой свободой.
На лестнице их догнал прекослов.
— Я с вами, — сказал он.
— Но вы же знаете, — почти шепотом, опасаясь нового тычка, проговорил Изнов, — что мы ничем не можем заплатить вам…
— Если бросить вас одних, то наверняка вам не удастся заплатить даже потом — и не потому, что вы не захотели бы. А так — остается хоть какая-то надежда, — ответил прекослов. — И кроме того — на моей нынешней работе так редко приходится общаться с приличными людьми…
— Ты тоже молчи! — угрожающе сказал прекослову солдат. — Не то сам схлопочешь!
* * *
Их запихнули в тесный броневик, где сидеть пришлось у солдат на коленях. Солдаты потели и пахли и еще чем-то, вроде смеси чеснока со скипидаром. Броневик страшно трясло. Прекослова в машину не пустили — просто оттолкнули и захлопнули дверцу. Он успел крикнуть только:
— Я найму автомобиль — потом поставлю в счет!..
Броневик вилял, судя по доносившемуся извне шуму, по все более оживленным улицам.
— Я чувствую себя маленькой девочкой, — сообщил Федоров. — Надеюсь, их любопытство знает пределы. Ненавижу таких — трехглазых и с носом уточкой. Вас тоже столь нежно обнимают? Я уже почти уверился в том, что я — девушка, переживающая семнадцатую весну.
— Не волнуйтесь, — откликнулся Меркурий. — Это просто, чтобы мы не сталкивались головами.
— Меня укусили за ухо, — пожаловался Изнов.
— Это понятно: в такой тесноте вас нельзя стукнуть промеж лопаток.
— Но я ведь молчу!
— Может быть, вы слишком активно ерзаете у него на коленях. Как знать, с чем это способно у него ассоциироваться.
— Но вас же не кусают?
— Просто мы с Мерком ростом повыше, и до наших ушей им не дотянуться. Так что утешьтесь: вы страдаете, быть может, за чужие грехи. Интересно, долго нам еще ехать?
— Дьявол, — сказал Изнов. — Меня опять укусили.
— Терпение — достоинство дипломата, — наставительно сказал Федоров.
— Вам-то откуда знать это? — поинтересовался Меркурий.
— Увы, нас везут не для вручения верительных грамот, — вздохнул Изнов. — Что же такое этот пресловутый сброд?
— Сброд не может быть ничем, кроме сброда, — ответил Федоров. — Ага, получил?
Солдат, опекавший советника, зашипел.
— Что там такое? — встревожился Изнов.
— Он стал слишком вольничать. Я его лягнул.
— Не позволим себе поступать опрометчиво, — предостерег Меркурий. — В конце концов…
— В конце концов будет конец, — сказал Федоров. — Но прежде, чем он наступит, я постараюсь исполнить свое последнее желание.
— Как следует выпить? — попытался угадать Меркурий.
— Засветить между глаз тому, на котором я сейчас сижу.
— Не спешите, друзья, — посоветовал Изнов. — Опыт говорит, что в разных местах существуют различные обычаи. У вас в Империи, Меркурий, нам тоже многое показалось непривычным и странным. Может быть и здесь все, что с нами происходит — только лишь своеобразный ритуал, который…
Он не договорил: броневик остановился, тряска прекратилась. Задняя дверца отворилась, и солдаты стали выскакивать наружу и строиться в две шеренги, фронтом одна к другой. Арестованных вывели, поддерживая. На сей раз приклады не применялись. Последними выбрались трое солдат, на чьих коленях арестованные проделали весь путь.
— Посол, — сказал Федоров, пытаясь расправить плечи. — Что мы с вами будем кричать, когда нас станут расстреливать? Что-нибудь патриотическое, вроде «Да здравствует демократия»? Проклянем жестокость и произвол? Или споем что-нибудь веселенькое?
— Осторожно, осторожно, — пробормотал Меркурий. — Еще накликаете!
— Да вы никак суеверны!
— Можно подумать, что вы — нет.
— Думать можно, что угодно, — сказал Федоров, поеживаясь. — Лично я думаю, что на таком ветру долго стоять без теплой одежды — вредно для здоровья. Черт бы взял эти наручники. Я бы им сейчас устроил пожар в бордели. В конце концов, их здесь не так уж и много, и вряд ли они владеют боевыми единоборствами… Эх, и почему только мы оставили в корабле прекрасные синерианские автоматы?
Снаружи было не так тесно, как в броневике, и советник терранского посольства в изгнании снова получил тычок в спину.
— Ну, ехидна, погоди… — только и пробормотал он.
— А вот и наш прекослов подоспел, — заявил Изнов таким тоном, словно более близкого существа у него в мире не было.
— Просто прелестно, — обрадовался и Федоров. — Надеюсь, он объяснит, куда же нас привезли. Прекослов, это что за хибара: всепланетная гауптвахта?
— Почему? — удивился законовед. — Это Дворец Сброда. Поздравляю вас с прибытием в цитадель демократии и правосудия Иссоры!
* * *
Здание, перед которым их высадили из броневика, смахивало на старинный комод, украшенный немногими, но зато массивными финтифлюшками. На самом верху фасада было видно несколько цифр, как поняли уже поднаторевшие в здешней письменности пришельцы.
— Это что? — поинтересовался Федоров у прекослова. — Тоже насчет стоимости жизни? Или последний биржевой курс?
— Великая дата, — произнес прекослов торжественно, даже откашлявшись предварительно. — С нее начинается история. Именно в тот час всеиссорский Сброд объединил в себе все формы власти.
— Вот как, — проговорил Изнов. — Начинается история, это понятно, это знакомо. А что было здесь до этого начала? Во времена, так сказать, доисторические? Мир ведь, надо полагать, возник несколько раньше?
— Возможно, он и существовал, — осторожно ответил наставник арестованных, — но это не значит, что имела место и история. — Он на всякий случай оглянулся на солдат. — Весь тот мир вряд ли заслуживает даже серьезного упоминания. А вот в тот час началась Постоянная и Бесконечная Эра. Власть Сброда. Путь Великого Бреда.
— Скажите, прекослов: откуда столь странное название — Великий Сброд? Мне оно кажется несколько — обидным по меньшей мере.
— Отчего же, если оно соответствует истине? Все дело в способе передвижения. Если люди съезжаются вместе — это съезд. Сходятся — значит, сход. Слетаются — получается слет. Ну, а у нас они сбрелись. Дороги на нашей великой планете находились тогда не в самом лучшем порядке…
— Еще хуже, чем сейчас? — поинтересовался внимательно слушавший советник посольства.
— Откуда вы знаете, каковы они сейчас?
— Сужу хотя бы по городским улицам.
— М-да… Ну, возможно, они тогда были чуть лучше — время ведь прошло с тех пор, а время никого не красит.