Все родители спокойны, когда их дочери со мной. Ведь я скромная, начитанная, в очках… А значит, если их дочь пошла с Люсей, то уже ни один мужчина к ним ни за что не подойдёт. Нет, эти звонки вымотают мне всю душу.
– Алло, Люсь? Ты? Когда ты, наконец, починишь телефон у себя на даче? Тебя совсем не слышно!
Это с кафедры. Совместительница. Наша Маша. Самая красивая среди совместительниц. Она так кричит, что я держу трубку в полуметре от уха.
Машина мама гордится своим дворянским происхождением и считает, что ведёт род от одного известного в своё время декабриста. Правда, сама она вышла замуж за простого учителя математики, чем, как ей кажется, слегка подпортила не только родословную, но и бюджет. И теперь не хочет, чтобы Маша повторила её ошибку. Поэтому Машу с детства готовили к достойному браку, как спортсмена к рекорду: обучали вязать, играть на рояле и говорить по-французски. Но, несмотря на это, два года назад Машу угораздило влюбиться в человека без будущего и без родословной, правда, с необыкновенной профессией – башневеда. Никому не известный, не очень красивый, зато – единственный! Единственный в стране, кто с такой страстью повсюду ищет и изучает башни. Поэтому, когда Маша кричит в трубку про мою дачу, это значит, что, во-первых, у неё в соседней комнате мама, которая должна слышать наш разговор, а во-вторых, они с Костей опять куда-то собрались искать башни.
– Как ты себя чувствуешь, Люсенька? Что? Хуже? Тридцать восемь и восемь?! Опять воспаление лёгких?! Тяжёлое? И ты одна? Лежишь? На даче? А продукты откуда?
– От верблюда! – отвечаю я ей, так как ей совершенно всё равно, что я отвечаю.
– Да что ты говоришь?! – возмущается она так, что слышно наверняка уже не только в другой комнате, но и у соседей. – Значит, ты ещё и голодная! Сейчас же к тебе выезжаю! И не упорствуй. Продуктов накуплю уйму. На такое дело родители даже денег дадут. Вот и мама пришла, головой кивает… Это ничего, что далеко, я у тебя останусь!
Если бы у нас присваивалось звание заслуженного больного, то родители Маши безусловно присудили бы его мне. Ведь за два года её дружбы с башневедом я уже двенадцать раз болела воспалением лёгких: пять раз у себя на даче, четыре – в Крыму… и три – на Карпатах.
Далее следует мой разговор с Машиной мамой, в течение которого она, бедная, тоже кричит, как и Маша, а я, отвечая, зажимаю рукой микрофон трубки. Уже сорванным голосом я благодарю Машину маму за сочувствие и обещаю во что бы то ни стало «хотя бы на полчасика сегодня же отправить Машечку в лесочек подышать, а на ночь прикрыть форточку в её комнате». После такого трудного и напряжённого разговора я с удовольствием возвращаюсь к индейской притче, в которой рассказывается о том, как самая уродливая девушка одного племени, попадая в плен к другому племени, становится там самой красивой. А где мне взять такое племя?
«Может быть, отключить телефон и спокойно дочитать книжку?» – думаю я и снова снимаю трубку.
– Люсяшка! Это я – Володька!
Он мог бы и не представляться, потому что всё равно никто из ребят мне больше не звонит. Его родители дружат с моими и считают, что лучшей жены, чем я, ему не найти. Я всегда волнуюсь, когда разговариваю с ним. И даже вождя индейского племени только что представляла в его образе. Но этого, слава богу, никто не знает. Мы с ним просто хорошие друзья.
– Люсяшка, позвони моим, а? Скажи, что у тебя сегодня день рождения. Как? Уже был? Семь раз в этом году? А именины? Всего два? Всё равно много. Ну неужели никакого праздника сегодня нет? Что? Первое мая по старому стилю?! Отлично! Пойми, позарез в одно местечко выбраться надо. На свадьбу? На чью? На твою?! Нет. Мои тогда на себя руки наложат! Да и неправдоподобно. То есть я хотел сказать… неожиданно! Лучше уж Первое мая по старому стилю – вроде как новая традиция, да? Ну спасибо, Люсяша! Должник на всю жизнь. Всё, что хочешь, для тебя за это сделаю. Хочешь, приеду и… полы натру, окна вымою, бутылки сдам! Эх, любила бы ты меня, я бы точно на тебе женился! Но ты же выше этого. Завидую! Молодец! Пока…
После Вовкиного звонка мне уже не хочется возвращаться к книжке. Я просто сижу и долго смотрю на себя в зеркало напротив. Вот уж кто действительно похож на индейского вождя, так это я.
«Полы натру…» – усмехаюсь я, а рука сама тянется к телефону, чтобы отключить его. Но в последний момент я отдергиваю её. Всё-таки воскресенье. Может, ещё кто-нибудь позвонит…
Талант
Василий Евсеевич нёс заявление на отпуск и очень беспокоился. В отделе горячка. Каждый человек на счету. Могут перенести отпуск на осень. Этого никак нельзя было допустить. И всё-таки природная застенчивость, которая порой принимается людьми за воспитанность, заставила сказать не то:
– Игнатий Иванович, если, конечно, трудно без меня будет, то я бы мог и в другое время…
Игнатий Иванович ничего не сказал и, не глядя, подмахнул заявление. Василию Евсеевичу показалось, что Игнатий Иванович обиделся, поэтому он ещё раз переспросил:
– Это ничего, что я в такое трудное для нас время?
– Ничего, ничего! – успокоил его шеф. – Не волнуйтесь, отдыхайте, без вас справимся.
Вернувшись домой, Василий Евсеевич долго не решался сказать о скором отъезде на юг жене. Могла учинить скандал. Тем более в такое время, когда вот-вот должна подойти очередь на новую кухню. Но говорить надо было. Не уезжать он не мог. И именно в этом месяце. Жена ответила не сразу. Пожала плечами, подумала, о чём ей сказал муж, снова пожала плечами и ответила:
– Да ладно, езжай, без тебя справлюсь!
Василию Евсеевичу стало обидно за себя:
– Ты даже не ревнуешь, отпуская меня на юг в такое время?
– Да кому же ты нужен? На себя посмотри! – усмехнулась жена, продолжая слушать погоду в Туркмении.
Об этой фразе, оброненной женой между дождями в Нечерноземье и жарой в Средней Азии, Василий Евсеевич не на шутку задумался, сидя за столиком в вагоне-ресторане и глядя на грустно-закатные пейзажи начинающегося юга. Да, он ничего не добился в этой жизни. Из наград у него был лишь студенческий значок ГТО. Раз в три месяца он получал прибавку к зарплате – десять рублей за выслугу лет на одном месте. Девятый год он стоит в очереди на новую квартиру. Но главное, он не умел делать ничего такого, что бы не умели делать другие. А значит, был абсолютно заменим. Польза от него обществу могла быть только в том случае, если бы его показывали детям как экспонат и говорили: «Вот таким быть нельзя, дети. Надо сызмальства развивать в себе хоть какие-нибудь способности». Действительно, жена права. Кому он нужен такой?
И всё-таки нужен! Василий Евсеевич знал это. И знал кому! Это была его приятная тайна, которая появилась у него в прошлом году. О которой не знал никто. Кроме… От воспоминания о тайне глаза его потеплели. Радость разлилась в душе. Вот эта солнечная радость, которая часто охватывала Василия Евсеевича с детства от какой-нибудь мелочи, наверно, и не дала ему возможности развиться в жизни.
