– Мы попусту тратим время, – внезапно произносит молодой Деверо. – Вас допросят под присягой в Лондоне. Когда она будет готова ехать?
– Я спрошу Бесс, – отвечаю я.
Я не могу говорить с ними, у меня во рту пересохло. Возможно, Бесс сможет их задержать. Мои злость и ярость слишком велики, чтобы я мог произнести еще хоть слово.
– Прошу, входите. Отдохните. Я узнаю.
1569 год, октябрь, замок Татбери: Мария
Я слышу стук копыт и бросаюсь к окну с колотящимся сердцем. Я ожидаю увидеть во дворе Норфолка, или северных лордов с их армией, или даже – сердце мое взвивается при мысли: что, если это Ботвелл сбежал из тюрьмы и явился с отрядом горцев спасти меня?
– Кто там? – нетерпеливо спрашиваю я.
Мажордом графини стоит рядом со мной в моей обеденной зале, мы оба смотрим в окно на двух грязных с дороги всадников и их отряд в четыре дюжины солдат.
– Это граф Хантингдон, Генри Гастингс, – говорит мажордом и отводит взгляд. – Я буду нужен моей госпоже.
Он кланяется и делает шаг к двери.
– Гастингс? – спрашиваю я, и голос мой звенит от страха. – Генри Гастингс? Зачем он приехал?
– Я не знаю, Ваше Величество, – мажордом кланяется и пятится к двери. – Я вернусь к вам, как только узнаю. Но мне нужно идти.
Я машу рукой.
– Ступайте, – говорю я. – Но сразу возвращайтесь. И найдите милорда Шрусбери, скажите ему, что мне срочно нужно его увидеть. Попросите его прийти ко мне немедленно.
Мэри Ситон подходит ко мне, рядом с ней Агнес.
– Кто эти лорды? – спрашивает она, выглядывая во двор, а потом глядя на мое побледневшее лицо.
– Вон тот – тот, кого зовут «наследником-протестантом», – говорю я ледяными губами. – Он из рода Поулов, по линии Плантагенетов, он кузен самой королевы.
– Приехал вас освободить? – с сомнением спрашивает она. – Он на стороне восставших?
– Едва ли, – горько отвечаю я. – Умри я, он приблизится к трону. Он будет наследником трона Англии. Я должна знать, зачем он здесь. Это для меня недобрые вести. Иди, посмотри, что можно разузнать, Мэри. Послушай на конюшне, что слышно.
Когда она уходит, я сажусь к столу и пишу записку.
Росс, привет вам, северным лордам и армии. Поторопите их, пусть едут ко мне. Елизавета прислала своих псов, и они увезут меня отсюда, если смогут. Скажите Норфолку, что я в смертельной опасности. М.
1569 год, октябрь, замок Татбери: Бесс
Да пусть забирают. Пусть забирают и, черт ее побери, делают с ней что хотят. Она принесла нам одни беды. Даже если они ее сейчас заберут, королева никогда не заплатит нам что задолжала. В Уингфилд и обратно, со свитой в шестьдесят человек, и еще человек сорок являются к обеду. Ее лошади, ее ручные птицы, ее ковры и мебель, платья, ее новый лютнист, ее tapissier – я содержала ее двор лучше, чем свой дом. Каждый вечер обед из тридцати двух блюд, ее собственные повара, ее собственная кухня, ее винный погреб. Лучшее белое вино, просто чтобы умываться. У нее должен быть свой человек, чтобы пробовал еду, вдруг кто-то захочет ее отравить. Видит бог, я бы сама ее пробовала. Она обходится нам в двести фунтов в неделю, а положили на нее пятьдесят два, да и то не выплачивают. А теперь никогда не заплатят. Мы будем на несколько тысяч фунтов беднее, когда все это закончится и ее заберут, но так за нее и не заплатят.
Что ж, пусть забирают, а я буду разбираться с долгами. Запишу в нижней части страницы, как потерянный долг умершего должника. Лучше избавиться от нее, наполовину разорившись, чем оставить ее тут и разориться полностью. Лучше записать ее как мертвую, а возмещения не будет.
– Бесс.
Джордж стоит на пороге комнаты, где я занимаюсь счетами, прислонившись к двери и держась за сердце. Он бледен, его трясет.
– Что такое?
Я тут же встаю из-за стола, кладу перо и беру его за руки. Пальцы у него ледяные.
– Что такое, любовь моя? Скажи. Ты нездоров?
Я трех мужей потеряла из-за внезапных смертей. Этот, мой самый блестящий муж, граф, бледен как смерть. Я тут же забываю, что когда-то думала о нем плохо, страх потерять его тут же сжимает меня, словно мне самой больно.
– Ты болен? У тебя что-то болит? Любовь моя, что такое? Что случилось?
– Королева прислала Гастингса и Деверо, чтобы ее забрали, – говорит он. – Бесс, я не могу отпустить ее с ними. Не могу ее отослать. Это все равно что послать ее на смерть.
– Гастингс никогда… – начинаю я.
– Я знаю, что сможет, – прерывает меня он. – Ты понимаешь, именно поэтому королева его выбрала. Гастингс – наследник-протестант. Он заточит ее в Тауэре или в собственном доме, и она больше никогда не выйдет. Они объявят, что она слаба здоровьем, потом, что ей стало хуже, а потом, что она умерла.
Слабость в его голосе меня ужасает.
– Или убьют ее по дороге и скажут, что она упала с лошади, – предрекает он.
Лицо его мокро от испарины, губы искривлены болью.
– Но если так повелела королева?
– Я не могу отпустить ее на смерть.
– Если это приказ королевы…
– Я не могу ее отпустить.
Я делаю вдох.
– Почему? – спрашиваю я.
Я проверяю, хватит ли у него духа мне сказать.
– Почему ты не можешь ее отпустить?
Он отворачивается.
– Она моя гостья, – бормочет он. – Это вопрос чести…
У меня каменеет лицо.
– Придется тебе суметь ее отпустить, – сурово произношу я. – Честь здесь ни при чем. Вели себе отпустить ее, даже если на смерть. Заставь себя это сделать. Мы не можем помешать им ее забрать, а если начнем возражать, будет только хуже. Про тебя и так думают, что ты неверен, если ты попытаешься спасти ее от Гастингса, они твердо решат, что она переманила тебя на свою сторону. Они поймут, что ты предатель.
– Это все равно что послать ее на смерть! – повторяет он прерывающимся голосом. – Бесс! Ты была ей другом, ты проводила с ней каждый день. Ты не можешь быть такой бессердечной, не можешь просто отдать ее убийце!
Я оглядываюсь на свой стол, на цифры в книге. Я до пенни знаю, во что она нам обошлась. Если мы будем защищать ее от королевы, мы все потеряем. Если королева решит, что мы слишком привязаны к этой, другой королеве, она нас уничтожит. Если она обвинит нас в измене, мы потеряем земли и все, что у нас есть. Если нас признают виновными, за такое преступление полагается виселица; мы оба умрем из-за нежного сердца моего мужа.
– Кому какое дело?
– Что?
– Я сказала, кому какое дело. Кому какое дело, если ее увезут, обезглавят в чистом поле и бросят тело в канаве? Кому до нее какое дело?
В комнате повисает жуткая тишина. Мой муж смотрит на меня, словно я чудовище. Дурак и Чудовище глядят друг на друга, удивляясь тому, что с ними сталось. Двадцать один месяц назад мы были новобрачными, мы оба были довольны заключенным союзом, довольны друг другом, мы соединились в одну из величайших семей королевства. Теперь сердца наши разбиты и состояния растрачены. Мы себя разорили.
