поговорить с настоящими беженцами, просто пообщаться и сделать пару снимков.
– Я понимаю, ты хочешь как лучше, – недовольно сопит Ганеш, – но эти люди большей частью не говорят по-английски, к тому же они пережили психологическую травму. Кроме того, ты можешь представлять для них опасность, потому что у них нет иммунитета к привычным для тебя бактериям и вирусам.
– Понятно, – говорю, а сама уже придумываю, как все провернуть.
Я не смогла поговорить с беженцами в пустыне и теперь должна исправить эту оплошность. Начинаю операцию «Тэгни беженцев».
Согласно первоначальному расписанию, «Вахаш Махат» должен был прийти в Мумбаи утром двенадцатого апреля, но ремонт в Йемене отсрочил эту дату. Утром, помня о разговоре с Ганешем, я отправляюсь в судовой лазарет, чтобы взять маску. Помощник капитана прав: я не должна передать опасные вирусы этим людям, им и без того несладко пришлось.
В лазарете меня ждет наказание за все мои грехи. Медсестра усаживает меня на стул и начинает подробно расспрашивать, на что я жалуюсь.
Я выхожу от нее через час, вооруженная до зубов: полный карман презервативов, две упаковки ативана, который нужно класть под язык при малейших признаках тревожности, и маска «телесного» цвета, не похожего на цвет кожи никого из известных мне людей.
Чует мое сердце, что пополнение запасов ативана понадобится задолго до того, как я открою хотя бы один презерватив.
Экипированная таким образом, я возвращаюсь на свой наблюдательный пункт на трапике, палубой выше того места, где обосновались беженцы, – прощупать почву. Я забиваюсь в укромный уголок, закрытый от ветра. Единственный недостаток моего убежища – в спину упирается острая рукоятка лебедки. Зато беженцам меня не видно, и я могу спокойно делать заметки, не опасаясь ранить чьи-то чувства. Ради такой возможности я согласна на синяк между лопатками.
Я с радостью убеждаюсь, что здесь эти люди устроились чуть получше, чем на своей утлой лодчонке. По палубе развешаны веревки, и на ветру полощется разноцветная одежда. При подсчете у меня получается сорок шесть человек: двадцать восемь мужчин, двенадцать женщин и шестеро детей, не считая грудничков. Меня терзает смутное подозрение, что в разноцветных складках платьев у двух или трех женщин скрывается по младенцу.
Приблизительно половина мужчин – в тюрбанах, а на головах почти у всех женщин – платки. Значит, они мусульмане. Моя лучшая школьная подруга Марьям Хан носила хиджаб. Правда, Марьям родом из Пакистана, и я не уверена, что у них одинаковые обычаи. Надо посмотреть в гугле, выбрав момент, когда будет устойчивый вайфай.
После школы я потеряла связь с Марьям – она поступила в университет в Лахоре. За годы нашей дружбы эта девочка научила меня офигенным ругательствам на урду. К сожалению, все, что я смогла предложить ей взамен, – не совсем приличные слова, которыми Томми называл пару лесбиянок, заглядывавших к нам в лавочку выпить чашку чая и купить эротический роман, так что я, без сомнения, оказалась в выигрыше. Я очень скучаю по Марьям.
Понаблюдав за беженцами полчаса после завтрака, я мысленно выделяю из толпы одну девочку – лет двенадцати или чуть старше, высокую и худенькую, как палка. Она периодически надевает платок, волосы под которым заплетены так безупречно, что мне становится стыдно за свои растрепанные локоны. Я с удивлением отмечаю, что девочка раза два подходит и заговаривает с членами экипажа.
А они, между прочим, белые и англичане. Я прячу блокнот в карман и спускаюсь по трапу. Внизу вспоминаю о маске и, прежде чем подойти к части палубы, выделенной для пассажиров из Сомали, торопливо натягиваю ее на лицо.
Один из матросов – кажется, его зовут Терри, – стоит неподалеку и курит. При виде меня его глаза расширяются, и он поспешно скрывается за швартовой тумбой.
– Я не больна, – сняв маску, торопливо объясняю я, – просто стараюсь… э-э-э… быть сознательным гражданином мира.
И энергично поднимаю вверх большой палец, как будто торможу машину.
– За нас можешь не волноваться, – раздается голос у меня за спиной, – нам всем делали прививки в лагере, в Йемене.
Обернувшись, я вижу, что девочка, за которой я наблюдала, стоит перед импровизированной границей, сложив руки на груди и нахмурив высокий, идеально очерченный лоб.
– Я тебя знаю, – обвинительным тоном говорит она. – Ты шпионила за нами с верхней палубы, да?
– Я не шпионила, – оправдываюсь я, – просто смотрела.
– Ага, как же! Белая женщина сидит наверху, как на троне, и смотрит на нас, не удостаивая разговором, и это называется «не шпионить»?
У меня от изумления пропадает дар речи. Я делаю глубокий вдох и собираюсь с мыслями.
– Ну, теперь я вижу, что это могло выглядеть невежливым. Уверяю тебя, я вовсе не намеревалась никого обидеть. – Я замолкаю, думая, что сказать, чтобы это не прозвучало как из девятнадцатого века. – В общем, извини. Давай начнем заново.
Я протягиваю руку через границу.
– Роми. Живу в Америке, в Нью-Йорке, и хотела бы поговорить, если у тебя найдется минутка.
Девочка с удовольствием жмет мою руку. Широкая белозубая улыбка не оставляет и следа от былой враждебности.
– Нью-Йорк? – восторженно взвизгивает она. – Ничего себе!
В эту минуту я немедленно и навеки становлюсь лучшей подругой Сумайи Варсаме, четырнадцати с половиной лет от роду. А заодно узнаю, что она так прекрасно говорит по-английски благодаря общению с родными, эмигрировавшими за границу, и ютьюбу, а самая большая потеря, которая ее несказанно огорчила, – смартфон, принадлежавший раньше ее отцу. Телефон упал в воду в первый день плавания на «Ньери».
Когда я спрашиваю, кто из присутствующих на борту беженцев ее родители, девочка замыкается.
– Их нет, – только и говорит она.
Я знаю по горькому опыту, что расспрашивать дальше нельзя.
Глава 32
Снимок: Лаймы и свекла
Инстаграм: Роми_К [Аравийское море, 11 апреля]
#ЦингаМнеНеГрозит #ПереводческийСтэндап
179 ♥
По мере продвижения через Аравийское море воздух становится все теплее. Следующие несколько дней наши с Домиником пути не пересекаются. Вскоре я выясняю, что на борту «Вахаш Махата» функционирует отличный спутниковый вайфай, позволяющий мне отправить отчеты в «Экслибрис», предварительно переписав их в более позитивном ключе. Кроме того, я слежу за инстаграм-аккаунтом Доминика. Он продолжает выкладывать свои кулинарные творения. После прибытия сомалийцев он стал включать в репертуар больше основных блюд, но его конек – по-прежнему десерты, хотя, разумеется, кони здесь ни при чем. К несчастью, я слышу о своем сопернике на каждом приеме пищи, потому что экипаж с восторгом встречает все новые блюда. Такое впечатление, что они
