Я встретилась с несколькими людьми, мастерски владевшими искусством тумо, они неподвижно сидели на снегу безо всякой одежды, из ночи в ночь, погруженные в свои мысли, в то время как вокруг кружились и завывали свирепые ветры.
Я видела при свете полной луны, как их ученики сдавали невероятный экзамен. Нескольких молодых людей приводили в разгар зимы на берег озера или реки, где они раздевались и принимались высушивать теплом своего тела простыни, смоченные в ледяной воде. Едва одна простыня становилась сухой, как ее тотчас же заменяли другой. Простыни, затвердевшие на морозе, дымились на плечах кандидатов-рескьянгх[104], словно их прикладывали к пылающей печке.
Более того, я узнала упражнения, позволяющие проделывать эти диковинные фокусы, и, горя желанием довести свой опыт до конца, самолично тренировалась зимой, на протяжении пяти месяцев, на высоте 3900 метров, в тонком ученическом одеянии из хлопка[105].
Узнав то, что меня интересовало, я сочла бесполезным продолжать учебу, так как не собиралась постоянно жить в том крае, на который рассчитаны эти приемы.
Поэтому я вновь стала тривиально разводить огонь и носить теплую одежду. Мой спутник ошибался, полагая, что я в совершенстве овладела искусством тумо рескьянг.
— Вернитесь на то место, где останавливались путники, и соберите столько сухого навоза и тонких веток, сколько сможете унести, — велела я ламе. — Это помешает вам простудиться. А я пока займусь огнем.
Он повиновался, хотя был уверен, что топливо нам не пригодится.
Мне пришла в голову одна мысль: огниво и его принадлежности — кремень и мох[106], с помощью которых высекают искру, — отсырели и застыли, но не смогу ли я привести их в действие, согрев на себе, подобно тому как я высушивала мокрые простыни во время изучения тумо рескьянг? Было нетрудно это проверить.
Я положила кремень и пучок мха под одежду и приступила к упражнению, предписанному в подобных случаях.
Я упоминала о том, что мне хотелось спать. Помогая Ионгдену ставить палатку и пытаясь развести костер, я немного стряхнула с себя дремоту, но теперь, в спокойном состоянии, меня снова стало клонить в сон. Между тем мой ум всецело сосредоточился на мысли о тумо и машинально, но непреклонно продолжал проделывать начатое упражнение.
Вскоре я увидела пламя, взметнувшееся рядом со мной; оно все сильнее разгоралось, окутывая меня своими красными языками, плясавшими над моей головой. Я почувствовала, как меня наполняет восхитительное чувство блаженства…
И тут я подпрыгнула от треска ломавшегося на реке льда, который напоминал пушечные выстрелы. Окружавшее меня пламя немедленно опустилось и исчезло, как бы вернувшись под землю.
Я открыла глаза. Ветер свирепствовал еще сильнее, чем прежде. Мое тело горело, то ли в результате проделанного ритуала, то ли из-за простуды, от естественно поднявшейся температуры. Я не стала выяснять, в чем тут дело. Теперь огниво наверняка будет действовать. Я встала и направилась к палатке, в то же время продолжая грезить. Я ощущала, как из моей головы, из каждого моего пальца исходит огонь.
Положив пучок сухой травы на землю, я поместила сверху кусочек очень сухого навоза, зажала между пальцами немного мха и ударила огнивом о кремень. Мелькнула яркая искра. Я ударила еще раз, и снова вырвалась искра… вторая… третья… — настоящий фейерверк в миниатюре.
Огонь загорелся, и крошечное пламя, жадно поглощавшее топливо, стало расти и крепнуть. Я добавила сучьев, и пламя взметнулось еще выше. Когда Йонгден вернулся с большим количеством сухого навоза и ветками под мышкой, он пришел в радостное изумление.
— Как вам это удалось? — спросил он.
— Это огонь тумо, — ответила я с улыбкой. Лама посмотрел на меня внимательно.
— Правда, — сказал он, — все ваше лицо покраснело, и глаза так блестят…
— Чудесно, — ответила я. — Не утруждайте себя комментариями по этому поводу и приготовьте-ка мне быстро чашку крепкого чая с маслом. Мне нужно выпить горячего.
Я несколько опасалась неприятных последствий, но на следующий день, когда лучи солнца проникли за тонкий хлопок нашей палатки, проснулась совершенно здоровой.
В тот же день мы покинули долину, по которой шли от подножия Деу-ла. Она переходила в другую, гораздо более широкую низину, которая тянулась среди высокогорных цепей, насколько хватал глаз.
Солнце светило не так сильно, как обычно, и легкие белые облака плыли по небу, голубизна которого поблекла по сравнению с предыдущими неделями. Этот абсолютно безлюдный край, омытый мягким светом, вызывал ощущение свежести и юности. Здесь не было ни признаков кочевий, ни следов путников.
Мы брели через эту дивную пустыню, чувствуя себя первыми и единственными обитателями земли, совершающими обход своих владений.
Мы не боялись заблудиться, так как светлая река, образованная из нескольких потоков, указывала нам путь: один из ее рукавов спускался с перевала Деу, другой — со склонов, казалось преграждавших путь в долину, и еще один широкий ручей струился с выступа горы. Несколько часов спустя я смутно разглядела какие-то черные точки, рассеянные среди невысокой травы. Большое расстояние не позволяло определить их природу, но я вспомнила, как мне говорили в Таши-цзе о докпа, зимующих на этих пастбищах, и догадалась, что вижу яков; мы принялись искать глазами жилище хозяев стада. Пришлось долго идти, прежде чем удалось обнаружить становище, сложенное из камней, как принято в высокогорном Тибете.
Шёртен и маленький мендонг свидетельствовали о том, что здесь живут набожные люди. Впрочем, в Тибете, как и везде, внешние проявления благочестия не всегда сопровождаются реальным радушием и милосердием.
Когда Йонгден попросил приютить нас на ночь, ему грубо ответили, чтобы он шел своей дорогой и поискал пристанища в другом месте.
И вот мы побрели дальше вниз по долине и добрались до хижины, в которой докпа хранили останки мертвых людей в виде тса-тса.
Ламаисты, подобно многим буддистам, предпочитают кремировать трупы, но на большей части тибетской территории нет лесов, и кремацию трудно осуществить. Когда речь идет о священниках высокого ранга, вместо костра используют огромный чан, заполненный маслом, в котором, за неимением дров, сжигают тело покойного.
Что касается простых тибетцев, их трупы обычно относят в горы и оставляют, зачастую предварительно расчленив, на растерзание грифам и другим хищникам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
