— Мы можем подождать, — согласился он, и даже как будто обрадовался. А потом очень мягко добавил: — Но легче не станет.
— Ведь ты рассказал бы, если бы знал обо мне нечто ужасное?
Он подошел ближе и медленно погладил ее волосы. Она по-кошачьи прогнулась от его прикосновения.
— Не нужно бояться, Кэроу. Ведь это ты. А ты — прекрасна.
Робкая улыбка тронула ее губы. Она вздохнула и сказала с облегчением:
— Ладно. Мне… присесть?
— Если хочешь.
Она подошла к кровати, забралась на середину, поджала под себя ноги и расправила на коленях оранжевое платье, которое купила на базаре в ожидании встречи с Акивой. Для путешествия она тоже подобрала наряд, более практичный. Теперь одежда, как и другие принадлежности, которые пришлось приобрести из-за столь внезапного отъезда из Праги, были упакованы в новую сумку. Она обрадовалась, что Акива привез ножи, но боялась, что когда-нибудь они ей понадобятся.
Он сел лицом к ней, вытянув ноги, наклонив вперед плечи, словно подчеркивая их ширину.
В это мгновение Кэроу вновь ощутила проблеск воспоминания, поверхность времени словно лопнула, и она увидела его, сидящего вот так же, с опущенными и расслабленными плечами, но… плечи были оголены, как и смуглая мускулистая грудь; правое плечо — сплошной рубец из шрамов. Вновь на его лице была улыбка, от ее красоты щемило сердце. Через миг видение пропало.
Кэроу моргнула, наклонила голову и пробормотала:
— О.
— Что? — спросил Акива.
— Иногда мне кажется, что я вижу тебя в другом времени… Не знаю. — Она потрясла головой, чтобы избавиться от видения. — Твое плечо… Что с ним?
Он дотронулся до плеча и внимательно посмотрел на нее.
— Что ты видела?
Она покраснела. В то мгновение в нем, сидящем без рубашки, счастливом, было нечто необыкновенно чувственное.
— Ты… улыбался, — только и произнесла она. — Никогда не видела у тебя такой улыбки.
— Это было давно.
— Улыбнись мне, — попросила она.
Он не улыбнулся. Лицо его исказилось болью, он опустил глаза на костяшки пальцев, потом снова взглянул на нее.
— Иди сюда, — сказал он, снял с ее шеи шнурок со счастливой косточкой и взялся за один из отростков. — Вот так.
Кэроу не последовала его примеру.
— Что бы ни случилось, — сказала она, — мы не станем врагами. Все зависит от нас, так ведь?
— Все будет зависеть от тебя, — ответил он.
— Но я уверена…
Он печально покачал головой.
— Ты не можешь быть уверена. Не можешь, пока все не узнаешь.
Кэроу раздраженно вздохнула.
— Ты говоришь как Бримстоун, — проворчала она и стала собираться с мыслями. Наконец она подняла руку и продела мизинец под свободный отросток. Палец коснулся пальца Акивы, и даже от такого небольшого контакта все внутри нее закипело.
Теперь каждому осталось лишь потянуть на себя. Кэроу помедлила, надеясь, что Акива сделает это первым, но затем поняла, что он будет ждать ее. Посмотрела в его глаза — он безотрывно глядел на нее — и напрягла мышцы.
На этот раз убрал руку Акива.
— Подожди, — сказал он. — Подожди.
Он прикоснулся к ее щеке, и она накрыла его ладонь своей.
— Я хочу, чтобы ты знала. — Он судорожно сглотнул. — Мне необходимо, чтобы ты знала: меня влекло к тебе — к тебе, Кэроу, — еще до того, как я узнал о счастливой косточке. И я думаю… я думаю, что я все равно бы тебя нашел, где бы ты ни пряталась. — Он посмотрел на нее необычайно проникновенным взглядом. — Твоя душа поет в унисон с моей. Моя душа принадлежит тебе, и так будет всегда, в любом из миров. Что бы ни случилось… — Его голос надломился, и он перевел дыхание. — Я хочу, чтобы ты помнила: я люблю тебя.
Люблю. Кэроу почувствовала себя окутанной светом. Заветное слово порхнуло на ее губы, чтобы сорваться с них ответом, но Акива умолял:
— Скажи, что ты будешь помнить. Пообещай мне.
Пообещать не составило труда. Акива молчал, и Кэроу, затаив дыхание, уже решила, что он не собирается поцеловать ее. Что было бы странно после таких слов. Если бы он этого не сделал, она бы возмутилась. Но нет.
Одна из его рук уже лежала на ее щеке. Он поднял вторую и взял ее лицо в ладони, дотронулся ртом до ее рта. Прикосновение легкое, как шепот, — мягко-мягко полная нижняя губа Акивы задела губы Кэроу, и снова между ними оказалось пространство, маленькое пространство, их лица были так близко друг к другу. Они дышали одним воздухом, притяжение росло, и пространство вновь исчезло, остался один лишь поцелуй.
Сладкий, и теплый, и волнующий.
Мягкий, и крепкий, и глубокий.
Мятный аромат дыхания Кэроу, соль на коже Акивы.
Его руки до запястий погрузились в ее волосы, как в воду. Ее ладони приникли к его груди и ощутили сердцебиение, счастливая косточка была забыта…
Сладость уступила место иному. Страсти. Акива был такой настоящий — соль и мускус, огонь и плоть, и биение сердца. Его губы, подбородок, шея, мягкая впадинка за ухом, то, как он вздрагивал, когда Кэроу целовала его там… а потом каким-то образом ее руки оказались под рубашкой. Пальцы скользили по его телу, он крепко обнял ее.
Кэроу откинулась назад, притянула Акиву к себе. Ощущение его тела, обжигающее и… знакомое: она была собой, но одновременно кем-то другим, выгибалась дугой и по-звериному урчала.
Акива резко отстранился.
Решительно встал. Кэроу села на кровати. Дыхание перехватило. Платье сбилось у бедер, на одеяле лежала позабытая косточка, Акива стоял в изножье кровати, отвернувшись, с опущенной головой. Ритм его дыхания совпадал с дыханием Кэроу даже сейчас. Кэроу молчала, обессиленная страстью. Ни разу в жизни она не испытывала ничего подобного. Теперь, когда между ними было пространство, она корила себя: зачем она зашла так далеко? Но все же ей хотелось вернуть все назад — и пыл, и остроту, и всеохватность чувств.
— Прости, — натянуто сказал Акива.
— Нет, я сама виновата. Все в порядке, Акива, я тоже тебя люблю…
— Не в порядке. — Он повернулся, тигриные глаза сверкали. — Этого не должно было произойти, Кэроу. Не хочу, чтобы ты возненавидела меня еще больше…
— Возненавидела тебя? Как я могу…
— Кэроу, — перебил он, — ты должна узнать правду прямо сейчас. Нужно разломить косточку.
И наконец они сделали это.
43
Щелчок
Вещица, такая маленькая и хрупкая, издала резкий, чеканный щелчок.
44
Цельность
Щелк.
Порыв — словно ветер ворвался в дверь. Кэроу была и ветром, и дверью, и домом, куда ворвался ветер.
Она проникла в себя.
Наполнилась собой.
Закрыла дверь. Ветер утих. Все оказалось так просто.
Она обрела цельность.
45
Мадригал
Она — дитя.
Она летит. Разреженным воздухом трудно дышать, мир так далеко внизу, что даже играющие в догонялки луны сверху кажутся сверкающими коронами на детских головках.
Она уже не ребенок.
Она спускается с неба между ветвями деревьев. Темно, однако слышно, как в роще рассекают крыльями воздух эвангелины, ночные змееголовые птицы, пьющие нектар скорбных цветов. Они летят на ее зов — шшух-шшух, — вьются вокруг, задевают крыльями цветы, и золотая пыльца осыпается ей на плечи.
Позже, когда возлюбленный станет жадно целовать ее, от пыльцы занемеют его губы.
Она в бою. Серафимы падают с неба, оставляя огненный след.
Она любит. Словно звездным светом, светится любовью изнутри.
Она восходит на эшафот. На нее смотрят многие тысячи лиц, но она видит лишь одно.
На поле боя она стоит на коленях рядом с умирающим ангелом.
Ее окутали крылья. Кожа пылает, любовь как пожар.
Она всходит на эшафот. Руки скручены за спиной, крылья связаны. На нее смотрят многие тысячи лиц; топот ног, копыт; глумливый свист и гиканье перекрывает один голос. Это кричит Акива, и от его крика призраки выскакивают из своих гнездилищ.
Она — Мадригал Кирин, посмевшая мечтать о другой жизни.
Огромное лезвие сверкает, как падающий с неба диск луны.
Вдруг…
46
Вдруг
Кэроу ахнула. Судорожно схватилась руками за шею — она была невредима.
Моргнув, Кэроу посмотрела на Акиву, а когда тихо произнесла его имя, оно прозвучало по-новому: в нем слышалось благоговение, и любовь, и мольба, словно голос восстал из глубин времени. Так и было.
— Акива, — выдохнула она, в полной мере ощущая свое «я».
С болью, с тоской в глазах он смотрел на нее и ждал.
Она опустила руки и сняла перчатки. Ладони дрожали. Она в изумлении уставилась на них.
Ладони тоже пристально смотрели на нее.
