– и вверх.
Ганз поморщился, как это делают люди, которые чувствуют внезапную боль – с этим я был знаком по мигреням Леды.
– Я действительно отправил эту фотографию, – сказал он. – Но я не имею никакого отношения ни к исчезновению Принцессы, ни к исчезновению Аделины, ни к чему-либо еще.
– Вы можете это доказать?
Ганз достал из кармана мобильный телефон, большой такой, и нажал на кнопки.
– В день похищения я был в Лос-Анджелесе. У меня было несколько рабочих встреч. Там же был губернатор, и думаю, он может это подтвердить.
– Вы могли просто поручить кому-нибудь сделать все за вас.
Ганз начал подниматься со стула, и голос у него тоже повысился. Я весь подобрался.
– Я не жестокий человек. Я ненавижу насилие.
– По-вашему, испортить фотографию и отправить ее Боргезе – это не акт насилия?
Ганз снова опустился на стул.
– Мне стыдно за это, – сказал он. – Но это был просто символ. Я бы никогда не причинил вреда собаке на самом деле. Я просто был так взбешен тем, что произошло в Балморале. Какое-то время я был этим одержим.
– Одержимые люди могут совершать несвойственные им поступки, – сказал Берни.
– Так и есть, – сказал Ганз. – Я признаюсь – я отправил эту фотографию. Но на этом все, – он пристально посмотрел в лицо Берни, но оно абсолютно ничего не выражало – даже я ничего не мог по нему прочитать.
– Вы говорили, что восхищаетесь Аделиной, – сказал Берни.
– Именно. Я никогда не смог бы причинить ей вред.
– Что в ней достойно восхищения?
– Все. Ее преданность выставочному миру, ее щедрость, ее стоицизм.
– В чем выражается ее стоицизм?
– Вы же встречались с ее мужем.
– У них есть проблемы?
– Об этом я ничего не знаю.
– И это ваше восхищение – насколько далеко оно заходит?
– Если вы намекаете на то, что я думаю, – сказал Ганз, – то это просто глупость. Меня не интересуют женщины. Если вы этого не уловили, то какой из вас детектив?
Слова рекой текли мимо меня – я почти перестал обращать на них внимание. Что это было? Что значит, какой из Берни детектив? Самый лучший! И что там было про ловлю? Я огляделся, не заметил никого, кого можно было бы ловить, но нашел веточку и схватил ее. Вкусно. Я немного погрыз ее и вновь вернулся в умиротворенное состояние, как вдруг услышал:
– Что вам известно о хижине над Клаусон-Уэллсом?
Это заставило меня вспомнить об Аделине и муравьях, и я отпустил веточку.
– Ничего, – сказал Ганз. – Я даже не знал, что там есть хижина. Почему это так важно?
– Может быть, и нет, – сказал Берни.
Но это было важно. Я вроде как издал какой-то звук, один из своих низких лаев? Наверное, потому что внезапно Берни постучал ногой по моему боку, мягко и нежно.
Затем он встал, и я тоже поднялся на лапы.
Ганз посмотрел на журнал.
– Вы сказали, что вернете его.
– Может быть, в другой раз.
– Это значит, что вы мне не верите, – сказал он. Берни не ответил. – Я хочу, чтобы Аделину нашли. Я заплачу за то, чтобы вы ее нашли.
– У нас уже есть клиент, – Берни повернулся к нему спиной. Я тоже. Мы начали идти по усаженной цветами дорожке, но через несколько шагов Берни вдруг обернулся. – Нэнси раньше работала на вас?
– Верно.
– Почему она ушла?
– Полагаю, она получила лучшее предложение.
Тем временем высокий парень на корте пришел в восторг.
– Да! – сказал он. – Вращательное движение, всегда вращательное движение! Вращение управляет мячом.
Я думал об этом всю обратную дорогу к машине, но так ничего и не понял.
Глава девятнадцатая
– Мотив, средства, возможность, – сказал Берни, когда мы отъезжали от теннисного клуба: Берни сидел за рулем, я на переднем сидении рядом, сжимая в зубах отличный теннисный мячик. – Три попадания – и ты выбываешь. К тому же, он прислал фотографию с угрозами, с которой все и началось. Так почему же я чувствую, что…
Он замолчал. Я чувствовал, что он думает – это было как давление воздуха. Я тоже подумал: а разве три попадания, и ты выбываешь – это не из бейсбола? Теннис-то тут причем? Берни же не мог так запутаться? Нет, на такое я не куплюсь ни на секунду, чем бы эта секунда не была. Вроде что-то связанное со временем, не очень большое, и…
– Ложный след? – сказал Берни. Или это был «ложная сельдь»? Я не очень расслышал. Так или иначе, я никакого рыбного запаха в теннисном клубе не почувствовал, ни ложного, ни настоящего. И вообще я не любитель морепродуктов. Однажды на пикнике мне попался кусочек лосося – очень маленький, не то чтобы по нему кто-то скучал – но к моему полному удивлению, в нем оказалась косточка, которая застряла у меня в горле.
– И если это так, то вся эта поездка оказалась пустой затеей. Надо было довольствоваться синицей в руке, а не гнаться за журавлем, – сказал Берни. – Следовало поехать за тем мотоциклом.
Погодите. Синицы? Журавли? Берни говорил об этом не в первый раз, но мы все еще ни разу никого не поймали, а мне бы очень-очень этого хотелось. Я огляделся, но не увидел нигде ни синиц, ни журавлей, ни каких-либо других птиц.
Берни вздохнул.
– Как-то все не сходится, – сказал он. – Вот если бы у Аделины и Ганза был роман – это была бы совсем другая история.
Аделина. И Принцесса, со своими лапками, быстро мельтешащими, когда она бежит. Где она сейчас?
Я лег на сиденье, свернувшись калачиком. Берни погладил меня свободной рукой.
– Устал, Чет? – спросил он. – Подремли немного.
До этого я совсем не чувствовал усталости, но сейчас вдруг действительно ощутил себя утомленным. Так что я послушался и немного подремал.
И проснулся я, чувствуя себя просто замечательно. На чем я там остановился? Ах да, я лежу на переднем сидении, моем самом любимом месте на всей планете. Я сел прямо и широко раскрыл рот.
– Привет, – сказал Берни. – Ну как, стало получше?
Получше? Да я чувствую себя лучше всех!
Высоко в небе сияло солнце, дул теплый ветерок, и где это мы? Подъезжаем к «Пончиковому раю», и как раз в этот момент я умираю с голоду. Не правда ли, жизнь хороша? Вот ты голодный – и как раз оказался в месте с пончиками!
В патрульной машине ждал лейтенант Стайн. Мы припарковались в стиле копов из детективного кино – дверь Берни напротив водительской двери патрульной машины. Лейтенант с нами не поздоровался,
