— А так-то весь мир насилья мы разрушим?
— Типа. Трудовая у него в советском учреждении осталась, он недавно у нас работал — и его радовало, что он не лопухнулся с переменой строя. Сидим после в редакции, смотрим «Лебединое озеро».
— Это «Манфред» был! Симфоническая поэма!
— Да ну? Точно?
— Да. Чайковского. Точно знаю.
— А печаталась газета в типографии «Красная звезда». И оттуда сразу позвонили и сказали: «Знайте, вот таких, как вы, мы никогда больше печатать не будем. И сейчас накажем виновных, которые допустили преступное сотрудничество с вами за ваши грязные деньги». А кэш, кстати, стали из редакции развозить по квартирам надежных людей. Готовились же к обыскам, к конфискации, арестам и как-то пытались наладить систему выпуска газеты в подполье. И в такой обстановке, значит, редколлегия начинается. Яковлев объявляет, что решил работать в подполье.
— Не одни бабки у него в голове были, а?
— Ну да, тогда, в путч, продать газету олигарху вряд ли бы удалось. И вот он говорит: «Предупреждаю, что все это может херово кончиться. Понимаю, что не все готовы к таким рискам. Давайте сейчас мы выйдем из кабинета, и кто хочет, пусть валит, мы его поймем. А кто вернется в этот кабинет, — на тех я буду рассчитывать». И вот люди собрались через пять минут, с любопытством оглядываются вокруг — интересно же, кто свалил! И недосчитались мы одного человека. Не будем называть его имени, достаточно в журналистских кругах известного. Скажу только, что 22 августа он как ни в чем не бывало вышел на работу. Я его, конечно, призвал к ответу. Он без тени смущения дал мне объяснение: «Я — неоконсерватор. Потому что еврей. Есть среди нас диссиденты, конечно, но настоящий ответственный советский еврей заинтересован в сохранении СССР. Потому что если Союз развалится, то русских погонят из бывших республик. Они, голые и босые, побегут в Москву. И, увидев там сытых и довольных евреев, кого же, спрашивается, они начнут бить? Это кому-то надо? Никому. Вот потому я и поддержал ГКЧП. Там я сделал все, что мог, а теперь, когда победила ваша гребаная демократия, вот вернулся к вам. А куда ж мне теперь еще идти…»
Ну и начинаем мы придумывать — что писать, где печатать. И как раз тогда Яковлев учредил «Общую газету», куда взял своего папашу с «Московскими новостями», «Комсомолку» и еще кого-то, всего одиннадцать газет. Слушали мы, как сейчас помню, «Эхо Москвы» — оно тогда, кажется, в первый раз так засветилось. Прямые репортажи вело из Белого дома, с баррикад… Этакое русское CNN без картинки. Картинку же я по наводке «Эха» ездил смотреть на место. Они как объявят, что вот через полчаса будет ракетный обстрел Белого дома, — так я туда с кислой рожей еду: вот твари, с ракетами-то, а деваться некуда — я ж репортер, вызвался освещать событие… Фактуру же надо собрать, как бомбили… Но и желание приобщиться к историческому событию — тоже, признаюсь, было. А ездил я туда на шофере, который таки остался при мне. И только говорил: «Смотри же, никому про это, я тут инкогнито».
— Он каждый раз обосновывал свою смелость! А можно было ее не обосновывать. Смелость и смелость.
— Ну да. И вот хожу я под Белым домом, время от времени, что твой Альенде, поглядывая в небо — не валится ли мне на голову родная русская ракета. А они, ракеты, все не летели и не летели. Ну и идешь с народом беседовать. Самое интересное было допрашивать военных. Там же понаехало танков, «БТРов», и на антеннах у них триколоры, братание народа с войсками… «Вы зачем приехали? — Нам приказали занять позиции, вот мы и заняли. — А триколоры зачем у вас? — А тряпки болтаются какие-то, они нам не мешают. — А восставший народ вам несет еду, питье и жвачку, это как? — Пусть несет, устав не запрещает питаться. — А девушки, демократически настроенные, лезут в „БТР“, чтоб дать военнослужащим? — Ну пусть дадут, а что? Политика тут ни при чем. — А если вам дадут приказ стрелять в народ, то что? — А мы, вообще говоря, люди военные, и выполнять приказы — это как раз наше. Вот какой был приказ, такой выполнили. Будет другой — и его выполним». И вот я написал заметку про то, что армия пришла к Белому дому не с целью заниматься политикой, но чтоб выполнять приказы.
— И очень хорошо, что у нас такая армия.
— Вот. Армия не перешла на сторону восставшего народа. Такую заметку я написал для подпольной газеты. И это был, конечно, курьез: этот текст с удовольствием напечатали бы и гэкачэписты в своей легальной прессе! А я — в подполье зачем-то написал заметку, невыгодную демократам. Смешно, правда?
— Да.
Комментарий Свинаренко
ЗАМЕТКА «ТАНКИ НА КРАСНОЙ ПРЕСНЕ: ЧЬИ ФЛАГИ НА БАШНЯХ?»
Вечером 19 августа среди защитников Белого дома распространилась первая за этот черный день радостная новость: к парламенту едут десять «наших» танков, которые перешли на сторону Ельцина. Танки встречали с цветами. Около 23.00 пять танков «Т-76» прошли через специально разобранные баррикады под аплодисменты собравшихся.
Чествование перебежчиков было длительным и бурным. С криками «ура» на танковые башни передавали сигареты, арбузы, колбасу, тушенку и другой провиант. На антеннах закрепили древки с российскими трехцветными флагами, в пушечные стволы воткнули букеты. Отдельные девушки время от времени залезали на броню и из патриотических побуждений целовались с военнослужащими. На иной танк залезает зараз до пятнадцати гражданских. Днем 20-го, когда солдаты, задраив люки, отсыпались после ночных волнений, добровольцы оберегали их покой, не позволяя залезать на танки.
Одним словом, военных встретили как героев — мужественных защитников российского парламента, перешедших на сторону законной власти. Как сообщил корреспонденту «Ъ» помощник Руцкого Николай Маслов, герои служат в танковом батальоне 1-го гвардейского Севастопольского полка Таманской дивизии (командир Леонтьев, начштаба Евдокимов).
Офицеры-танкисты, однако, еще в ночь с 19 на 20 августа не были уверены, что будут защищать Белый дом. Они рассказывали корреспонденту, что явились к Белому дому просто по приказу командиров. Про защиту парламента в приказе ничего сказано не было. На вопрос, будут ли они защищать здание, если его попытаются захватить верные Янаеву войска, офицеры отвечали уклончиво — в том духе, что боезапаса у них все равно нет. Впрочем, они не исключали возможности, что обоз со снарядами и патронами скоро к ним подтянется.
Лейтенант Александр (фамилии военные предпочитали не называть) из танка №111 сказал, правда, что он «русский офицер и присягал народу и законному правительству. Сейчас законная власть, как я понимаю, — Ельцин, а что будет — один Бог знает». Солдаты все больше молчали и не могли даже точно сформулировать полученный приказ. Около полуночи вслед за танкистами к зданию ВС России подъехало 27 боевых машин десанта (БМД). Защитники Дома заволновались, готовы были принять прибывших за штурмовиков. Однако во втором часу ночи госсекретарь РСФСР Геннадий Бурбулис сомнения развеял и сообщил, что приехали свои — подразделение Тульского полка (командир — подполковник Кобелев) Рязанской воздушной десантной дивизии, который перешел на сторону законной власти. Бурбулис заверил, что «батальону десантников доверяет президент России, доверяю я, этим людям должны доверять вы». И попросил «поддержать все перемещения, маневры, которые они сейчас предпримут», потому что «руководит этими перемещениями генерал Кобец по поручению президента Ельцина».
Собравшиеся пропустили десантников за заграждения с такими же почестями, как и танкистов: приветствовали, кормили, поили, кричали «Спасибо!» и «За Ельцина!» Десантники вели себя сдержанно и занимались главным образом тем, что уклонялись от многократно повторенного вопроса: «Будете ли стрелять в людей, если прикажут?» Некоторые, правда, отвечали, но неконкретно и раздраженно: «А если стрелять не прикажут?!» С десантниками не ссорились и деликатно пытались их склонить на свою сторону.
На прямой вопрос корреспондента, перешла ли его часть на сторону России, старший лейтенант ВДВ, назвавшийся Сергеем, ответил: «Честно говоря, я об этом ничего не знаю. Я просто выполняю приказ». После чего пропагандисты-любители рассказали старшему лейтенанту о печальной судьбе военнослужащих, осужденных в свое время в Нюрнберге за выполнение плохих приказов.
Вскоре к десантникам подбежал посыльный и сообщил о приказе не Кобеца, но Руцкого — встать по периметру. Десантники подчинились. Однако, как выяснилось на следующий день, перемещаясь по площади и покидая ее совсем (утром 20 августа), бойцы подчинялись приказам не Руцкого, а собственных командиров. У обитателей Белого дома появились первые сомнения насчет «перебежчиков»: чьи приказы они станут выполнять в критической ситуации? Видимо, об этом задумались и их командиры — по одной из версий, они отозвали десантников от Белого дома по причине их неблагонадежности. По крайней мере объяснить факт ухода десантников другими причинами в канцелярии Кобеца не смогли. По информации, полученной корреспондентами «Ъ» из военных кругов, заслуживающих доверия, ни один военнослужащий не сделал официального заявления о переходе на сторону российской власти. Танки и десантники подошли к Дому обычным порядком согласно плану дислокации.
