А вот снова прямая речь.
«Я был назван в честь своего деда, который в гражданскую командовал одесской ЧК. Я еврей. Вот. У меня папа русский, мама еврейка, и поэтому вот я еврей. Это факт, которому я, честно говоря, никогда особого значения не придавал».
«Бизнес — это вообще великолепная школа любви к людям. Конкретная практическая школа. Я скажу тебе необычную вещь: в этой жизни нет человека, который не любил бы других людей. На самом деле каждый из нас исполнен любви. Ты не можешь найти никого, кто сказал бы тебе: я совершил нечто сознательно во зло другим. Любой человек действует во благо, какие бы страшные вещи он при этом ни совершал. Проблема не в том, любишь ли ты людей. Проблема — как ты выражаешь свою любовь. Вот это — искусство, это — настоящее учение.
Буддизм, как и христианство, и иудаизм, и мусульманство, учит прежде всего любви, искусству любить. И если ты учишься этому искусству, то не важно, где и при каких обстоятельствах ты ее (любовь) проявляешь. Ты стремишься сделать ее постоянной частью своего существования, которая проявляется везде. С этой точки зрения нет разницы между, скажем, бизнесом и сидением в лесу за чтением книги».
Комментарий
О государственных делах. Почти одновременно случились принципиально важные, символические события: в Москве открылся первый в СССР «Макдоналдс», был распущен Варшавский Договор, из Афганистана ушли остатки советских войск.
Далее. В 90-м вернули гражданство СССР вот кому: Ростраповичу, Вишневской, Солженицыну.
Внимание! В мае 90-го прошла сессия Верховного Совета. Там шел серьезный, как тогда многим, а может, и всем казалось, разговор о переходе к рынку. Вы будете смеяться, но главным докладчиком был Рыжков — не теперешний, а Николай. Ему виделось так: переход к рынку займет шесть лет или даже восемь. На первый этап он отвел три года. К 93-му году вместо расстрела Белого дома коммунистические экономисты прогнозировали завершение подготовки экономики к переходу на новые рельсы, рассчитывали «создать инфраструктуру рыночной экономики» (Это что за зверь такой? — И.С.) и даже что-то приватизировать — тогда для этого они применяли девственный стыдливый термин «разгосударствление» (так предыдущие теоретики к 1980 году вместо реальной Олимпиады ожидали построения в стране коммунизма…) Далее после трех лет такой любовной игры коммунисты собирались принять «более динамичные меры перехода к рынку». Забавно, что эту программу ругал Ельцин — говорил, что она «приведет народ к обнищанию». Это ж было только вчера! Прошел исторически ничтожно малый срок! Но ведь и темпы взросления какие! Год назад еще с приемничками транзисторными ссали кипятком от трепа на съезде, а теперь, поди ж ты, «инфраструктура и динамичные меры…» Типа быка за рога и строить новое общество! По плану! В 90-м прошел 28-й, кажется, последний — приятно об этом напомнить — съезд КПСС. Веление, пардон, времени — на альтернативной основе! Не один претендент, а куча! Одним из восьми кандидатов в Генсеки был некто Столяров — полковник, доцент Военно-воздушной академии им. Ю.А. Гагарина. Он отличился тем, что сказал Горбачу такие пафосные слова: «Разорвите порочный номенклатурный круг, и в вашем ближайшем окружении появятся личности самобытные, яркие, смелые, ищущие, думающие… Сильный руководитель подбирает себе соответствующих помощников, слабый ищет себе подобных». (Алик, ты когда это слушал, наверно, думал, что Горбач расчувствуется и позвонит тебе, позовет срочно в Кремль.) А че, неплохо, несколько даже в духе Конфуция. Горбач, наверно, охерел. Думает: кого это выпустили, что за чудак? Он щас такого вообще наговорит! Этого прекраснодушного Столярова потом выбрали куда-то в компартии РСФСР. Он еще сделал одно предсказание: «Без власти мы получим не рынок, а только пародию на него. Незрелая демократия способна трансформироваться в то, отчего мы отказались. Мы можем либо вернуться к тоталитарному прошлому, либо к тому, что мудрый Платон назвал стихией наглости и анархии». Смешно, правда?
Куда ж потом делся Столяров? Вот бы он нашелся и снова нам что-то исполнил!
Бутылка десятая 1991 год
В 91-м оба персонажа спасали отечество — или по крайней мере пытались. Во всяком случае, они так думали. А что в этом плохого?
91-й — это ровно середина интересующей нас эпохи (1982 — 2001). Это последняя глава второго тома. Пока вы почитываете эти строки, мы наговариваем третий том.
— Алик! Когда год начинался, мы и знать не знали, чем он кончится. В моих планах такого не было — менять политический режим. Настроение, я помню, было такое: пока все разрешено, надо что-то успеть сделать, куда-нибудь съездить, чего-то заработать… Какая-то суета… Люди какие-то все мелькали. С Гдляном я тогда встречался, с Артемом Тарасовым, со всякими прокурорами из Чечни — с ними мы выпивали в буфете одного дешевого московского отеля. Это считалось круто. И у них, пьяных, из карманов сыпались пистолеты. Было душно, сумеречно, и советские плюшевые занавески на буфетных окнах тяжело пылились… О чем я со всеми этими людьми говорил, чего они хотели от отдела преступности — забыл.
Американцы тогда еще навалились, столько их, репортеров, оттуда понаехало! Откуда-нибудь из Милуоки, они вообще были никто, а хотели стать всем в дикой стране. Типичная заявка такого американца с фермы со Среднего Запада: «Я приехал на три дня в Москву, чтоб быстренько найти золото партии (КПСС), прославиться на этой сенсации и разбогатеть». Разумеется, русского они не знали, но это их не смущало. Что справедливо: знай они язык, количество найденного золота партии от этого бы не увеличилось. Надо сказать, что за помощь в работе американские следопыты обещали заплатить чуть ли не полсотни долларов.
— То есть они так оригинально придумали — найти золото партии. А таких оригиналов оказалось — тысячи! Я видел похожую схему этим летом, когда взял в аренду маленькую яхту и поплыл по греческим островам. И приехал я на остров Итаку — родину Одиссея. Так все яхты, которые там стояли, назывались «Одиссей». Или «Улис» на худой конец. И я подумал — почему так? Флаги разных стран, а название одно? И я представил себе отца семейства где-нибудь в Англии. Вот он сидит и планирует летнее путешествие. И думает: «Будет очень оригинально, если я на яхте „Одиссей“ зайду на Итаку. Меня там встретят аплодисментами! Люди выбегут встречать на набережную! Ах, „Одиссей“ вернулся на Итаку!» И сколько ж отцов семейств так сидело и планировало — в разных уголках земного шара! Только одна моя яхта называлась иначе. Вот и те журналисты из Милуоки сидели и думали — никто не догадается найти золото партии и написать про него репортаж! Я один напишу — и сразу вернусь к своей Мери, под жопу ее толстую.
— Но был среди них и некто Дэвид Рэмник — не самоучка из Портленда, штат Орегон, как обычно, — но настоящий корреспондент Washington Post, аккредитованный в Москве. Карьерный такой журналист. Иногда он звонил мне, просил дать консультацию. Ну, отчего не дать — сидим, бывало, пьем, вот как сейчас с тобой, и треплемся; это у нас тогда называлось консультация. И вот спустя годы в Нью-Йорке в книжном магазине я увидел полку, которая вся была заставлена книгами Рэмника! Одна — очень толстая была про тайны русского путча. Типа «Судьбы России и наша эпоха». Что-то есть в этом! Человек пожил пару лет в Москве, понял всю Россию — и уехал домой, и там всю эту понятую Россию описал в книгах. И ничего в этом страшного. Я такое часто встречал в Америке — нерусское трепетное отношение к результатам своего труда. Помню, в одном американском доме на стене увидел яркую картинку. И спрашиваю хозяйку: «Судя по дорогой раме, это, наверное, серьезная работа кого-то из классиков абстрактного искусства?» Да нет, отвечает, это я недавно купила новый принтер и испытывала его в разных режимах. А после понесла листок выкидывать на помойку, но по пути пожалела. Все-таки я полчаса времени на это убила! Пусть останется…
После такого урока и я стал трепетней относиться к своим текстам. Вон сколько я их уже выпустил в виде книг. Да… И вот эти америкосы все терлись тогда среди нас… Помню, кто-то из них позвал меня выпивать. Домой к себе, на какую-то съемную квартиру на бульварах. Я пошел. Ну, думаю, приду сейчас вот с пузырем, мы с американцем сядем на кухне, он порежет колбасы, достанет граненые стаканы, мы будем сидеть вдвоем за столом, пить водку и спорить о судьбах отечества, пытаясь друг друга перекричать. А вместо этого там оказалось пятьдесят гостей, они бродили по квартире и тянули виски из пластиковых стаканчиков. Специально каких-то студенток норвежских хозяин предусмотрительно подогнал… Это сейчас ясно, что то было типовое американское party, — а тогда я подумал, что эта разовая уникальная акция. Мне казалось, что человек на моих глазах изобрел принципиально новую технологию времяпрепровождения. Я ждал, что вот скоро разойдутся эти случайные люди и мы наконец займемся тем, что планировали, — бухать на кухне и спорить о всякой херне. Но я уходил в ночи, а они оставались и продолжали тусоваться.
