— Это я уже слышал. — Сигизмунд нахмурился и сложил руки на груди. — Пьяницы и нищие все время болтают…
— Думаешь, я стал бы пересказывать тебе байки пьяниц и нищих, князь? — ухмыльнулся Мирек. — Один из тех, кому я верю, как самому себе, своими глазами видел черного человека, который обещал, что скоро Вацлав вернется, и заберет у тебя то, что принадлежит ему по праву.
— Черного… человека? — переспросил Сигизмунд.
Ему вдруг захотелось, чтобы огонь в очаге вспыхнул поярче и разогнал темноту в углах зала.
— Его видели торговки, стража и гончары из ремесленного конца… И даже двое рыцарей. — Мирек покачал головой. — И все они говорят одно и то же: Вацлав вернется. И приведет с собой огромное войско, которое прогонит северян. А тебя, князь, повесит кверху ногами на городских воротах…
— Придержи язык! — Сигизмунд сжал кулаки. — Как ты смеешь?..
— Я лишь повторяю то, что говорят люди, князь. — Мирек чуть склонился, но в его взгляде не было и тени смирения. — И даже среди тех, кто служит тебе, многие ждут возвращения законного наследника Прашны.
Законного наследника. Мирек никогда не был глупцом — и уж точно не сказал бы подобного случайно. Гнев полыхнул в груди Сигизмунда… и тут же сменился страхом. Князь слишком хорошо знал, какое оружие соглядатай всегда прячет в рукаве своей куртки. И как проворно умеет с ним управляться.
Не успеешь и вскрикнуть.
— Пустая болтовня… — Сигизмунд потянулся было к кувшину на столе, но тут же убрал руку — чтобы Мирек не увидел, как она дрожит. — Даже если Вацлав посмеет вернуться сюда, ему не хватит людей, чтобы взять город!
— Если никто не откроет ворота изнутри. — Мирек криво ухмыльнулся. — Говорят, что охотники видели знамена Вацлава в двух днях пути на восток.
— Кто? Сколько у него людей?!
— Откуда мне знать, князь? — отозвался Мирек. — Но если он и правда идет сюда…
— Я буду его ждать. — Сигзмунд поднялся с кресла. — А сейчас отправляйся к восточным воротам. Пусть удвоят число дозорных.
— Как пожелаешь, князь.
— Вели не жалеть факелов. И скажи, что я обещаю сотню золотых первому, кто заметит войско Вацлава.
* * *
— Телеги… — Иржи привстал на носках и вытянул шею, как голодный гусак, вглядываясь вдаль. — И откуда они взялись?
— А ты сам-то как думаешь? Приехали по дороге.
— А то я не знаю! — огрызнулся Иржи.
— Так если знаешь — чего спрашиваешь, дурья твоя башка?
Добромил, прозванный другими стражниками Хромцом за искалеченную полтора десятка лет назад на охоте ногу, дремал. И будь его воля — даже одного глаза не раскрыл бы, чтобы поглядеть, кто там едет по дороге.
На западных воротах не служба — благодать. Не то, что на восточных. Туда Добромила не звали уже давно. Да и звали бы — все одно не пошел бы. Уж лучше у замка на площади. Или у конюшен — там и своя хата недалеко. А хоть и здесь — тоже неплохо. Тишь да гладь. Только Иржи скачет, будто задом в костер сел…
Молодой еще, больно спешить любит. В княжье воинство здоровьем не вышел — зато вон, какой глазастый. Его бы те ворота — может чего и разглядел бы с башни. Князь за то полсотни монет обещал. Боится, видать, что Вацлав молодой вернется, да его, дядьку родного, кверху ногами на воротах повесит.
А хоть бы и повесил. Так Сигизмунду, собаке, и надо.
— Встал бы хоть, старый… — беззлобно проворчал Иржи. — Увидит кто, скажет князю — так он с нас обоих шкуру спустит.
— Не спустит. — Добромил махнул рукой. — Не до нас ему сейчас. Сам с восточных ворот не слезает, племянника высматривает. И благородные все с ним. А в этот конец — ни ногой.
— Ты потише бы… — Иржи заозирался по сторонам. — Еще услышит кто.
— И что? — Добромил усмехнулся в седые усы. — Сейчас в городе такое болтают, что если каждого вешать — князю портки постирать некому будет.
— Да уж… — вздохнул Иржи. — Неспокойное время в Прашну-матку пришло. А я вот тут с тобой… Мхом уж порастаю, что твое бревно. Лучше бы на восточных воротах сидел — может, углядел бы чего, да княжье золото и заработал!
— Может, углядел бы. — Добромил потянулся и зевнул. — А может, и нет. Не грусти, парень. Свое мы и здесь добудем.
— Это как? — тут же встрепенулся Иржи.
— А вот так. — Добромил уперся древком копья в землю и с кряхтением поднялся на ноги. — Я уж слепой почти, а смекнул, что за телеги сюда едут. Сам Гусь в Прашну пожаловал!
— А и верно! — Иржи снова посмотрел на дорогу и тут же оскалился, показывая щербатые зубы. — Сейчас как пощипем Гуся…
— Смотри, как бы его без тебя не пощипали. — Добромил шагнул навстречу приближающимся телегам. — Видать, совсем худо на дорогах стало — никак, повыбили гусиное воинство… других нанял.
Добромил переводил взгляд с одной телеги на другую, но никак не мог увидеть хоть одно знакомое лицо. С Гусем и раньше приходили северяне, но… другие. Эти бы вполне могли служить и князю, и самому конунгу северян. Все, как один, рослые и плечистые, да еще и с такими рожами, что Добромилу вдруг захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда.
Да и Иржи чего-то притих… Странное дело. Вроде телеги те же, лошади те же — а люди другие. Хорошо хоть сам Гусь цел — вон, уж рукой машет.
— Будь здоров! — Добромил помахал в ответ. — Уж не случилось ли чего?
— Что же могло случиться, друг мой? — Гусь спрыгнул с телеги. — Разве боги не хранят в пути тех, кто приносит радость и благородным, и простым людям?
И странный же у Гуся стал голос… Вроде и тот же самый — а другой. И слова другие.
— Да смотрю — люди с тобой другие пришли, — отозвался Добромил. — Эти покрепче будут… а с теми что стало?
— Ты лишился разума, старик? — Гусь широко улыбнулся и отступил в сторону. — Разве ты не узнаешь моих друзей? Многие из них уже были здесь не один раз!
— И правда… Теперь вижу! — Добромил зажмурился и тряхнул головой, отгоняя наваждение. — Те же самые все… А с чем к нам пожаловал?
— С тем, да с другим. — Гусь похлопал по деревянному борту телеги хозяйским жестом. — И тебя я тоже не забыл.
Негромко позвякивающий мешочек лег в ладонь приятной тяжестью — и оказался чуть ли не втрое больше, чем обычно, но на душе у Добромила вдруг стало тоскливо. Из-за спины Гуся выглядывали лица, которые он уже не раз видел у ворот… ведь видел.
Пекло… Да что ж такое творится?
Добромил украдкой перевел взгляд на Иржи, но тот, похоже, не заметил ничего необычного. Даже смотрел не на Гуся, не на его молодцев и не на телеги, а куда-то в сторону, будто там, где-то далеко на дороге, случилось что-то занятное.
Вот ведь дурья башка… Глаза вылупил, как рыба. Еще и рот раскрыл — только что слюни не текут. Будто девку увидал. Никакого толку от него нет!
— Доехал, значит… — Добромил засунул мешочек с монетами за пазуху. — Мне бы только поглядеть, что везешь… Князь велел.
— Князь не велел. А что везу — тебе знать не надо.
Ох, и нехорошие же глаза у Гуся. Другие, чужие. Не темные, как раньше, а серые. Холодные и тяжелые, как туман поутру. И страшные.
— Надо! — Добромил отступил на шаг и легонько стукнул древком копья об землю. — Князь велел!
— Не надо, — повторил Гусь. — Уйди с дороги, старик.
Глаза торгаша вдруг сверкнули огненными искрами — и не стало никаких сил ни спорить, ни смотреть, ни копье держать.
— Не надо… Как пожелаешь, — едва слышно проговорил Добромил, опуская голову.
И шагнул в сторону, освобождая телегам путь к воротам.
ГЛАВА 36
— И почему я должен был прятаться вместе с… этими? — Темуджин метнул недобрый взгляд в пугливо скрючившихся за телегами эльфов. — Воину не место среди того, что привезли на продажу.
Сын Есугея и наследный правитель всего булгарского народа без единой жалобы выдержал и переход через горы, и дорогу до Прашны, хоть и был чуть ли не втрое младше любого из северян. Но от необходимости прятаться в телеге среди бочек, мешков и полутора десятков эльфов-переростков его гордость страдала куда сильнее, чем тощее и измученное полудетское еще тело.
