Джоуи и Барри пребывали в блаженном неведении относительно того, что происходит со Сьюзен. Они кутили, упивались до безобразия, и никто из них не догадался сообщить домашним, где они, что с ними. Такое им никогда не приходило в голову. Жена Барри стонала и кричала; кричал и стонал Барри. Его жена обливалась потом; обливался потом и Барри. С одной лишь разницей: Сьюзен все время думала о нем, думала, чем он занимается и вспоминает ли о ней. А в его мозгу не промелькнуло ни единой мысли о жене.
Младенец наконец родился. Сьюзен лежала и отдыхала. Единственное, чего ей хотелось, – это увидеть ребенка, дотронуться до него, подержать его на руках и убедиться, что с ним все в порядке. Впервые за долгое время у нее не возникло мыслей о Барри. Теперь ее голову занимали только мысли о ребенке. Ей даже стало легче. Легче оттого, что не надо думать о Барри. Правда, пока она этого не сознавала. Впоследствии она вспомнит этот день и ей откроется истина, что такое Барри в ее жизни. Тогда она поймет и свое место.
Боль, гнев и унижение, которые она испытала в день рождения своего первого ребенка, останутся с ней на долгие годы, упрятанные глубоко в подсознание. До поры до времени. Но в те первые мгновения после разрешения от бремени она думала только о своем первенце.
Глава 12
Айви поглядела на мальчика, и на ее глаза навернулись слезы. Он был такой красивенький, вылитый Джоуи, когда родился. Такие же невероятно длинные ресницы, пухлый ротик, как розовый бутон, и темно-голубые глаза. Тельце маленькое, крепкое. Так и хотелось взять его на руки. Словно малютка для того и был создан, чтобы его баюкали, держа у груди. Слезы застилали Айви глаза. Она с жалостью посмотрела на Сьюзен. В тот момент она ненавидела мужчин, всех без исключения, но особенно своего сына и мужа своей внучки.
Опустив дитя в люльку, Айви обняла Сьюзен в первый раз с того времени, когда та была маленькой девочкой. Она прижала раздавленную горем внучку к своей груди, пытаясь утешить, успокоить ее. Сьюзен рыдала. Содрогаясь всем телом, она сквозь рыдания изливала накопившиеся у нее на душе боль и обиду.
– Ублюдок! Проклятый ублюдок!
Речь ее была бессвязна. Слова звучали невнятно. Только по интонации можно было разобрать, что она хочет сказать. Айви гладила ее по спине, уговаривала не плакать. Она пыталась утешить девочку, которую раньше так яростно ненавидела. Старуху душило чувство вины, когда глаза ее останавливались на люльке, в которой лежал ее правнук. Она понимала, что наделала, понимала, что сама допустила то, что произошло.
– У тебя еще будут дети, миленькая моя. Такое в жизни случается.
Но даже ей самой эти слова казались неуместными, жалкими. Разве можно утешить мать в таком страшном горе? Почему люди прибегают к старым расхожим словам утешения? Произносят избитые фразы, вспоминают народную мудрость – просто чтобы не молчать.
Но Сьюзен оставалась безутешной. Она во всем винила своего отца. Не Барри, у которого, между прочим, имелся выбор: поступать так, как он поступил, или отказаться. Сьюзен предпочитала видеть в нем жертву пороков ее отца. Она знала, что Барри хотел во всем походить на Джоуи. Он хотел пользоваться таким же авторитетом в округе. Она знала, что Барри мечтал стать этаким «крестным отцом», к которому все ходили бы на поклон в беде и который имел бы власть вершить свой собственный суд и расправу, пусть даже кровавую.
Барри подражал Джоуи во всем, от походки до образа жизни. Он даже мог по примеру Джоуи подцепить проститутку и переспать с ней. Разве можно было представить себе, что одна из уличных девок станет причиной смерти его ребенка?
Сьюзен поглядела на свою мать, которая сидела в углу палаты, опустив голову и закрыв лицо руками. Впервые за многие годы эти три женщины чувствовали себя родными. Джун посмотрела в измученное лицо дочери.
– Он был такой красивый, Сьюзен. Такой хорошенький маленький мальчик. Из него получился бы настоящий мужчина.
Что-то в ее словах задело Сьюзен за живое. Она размазала по лицу слезы и произнесла:
– Тогда хорошо, что он мертвый. Разве нет? Я не хочу больше рожать мужчин. Ненавижу ваших настоящих мужчин!
Это было сказано так искренне, с такой болью, что ни одна из женщин не посмела ей возразить. Они понимали: девочка в состоянии шока, она невменяема и ей потребуется немало времени, чтобы прийти в себя, восстановить психику.
В палату вошла Дорин с подносом, на котором стояли четыре чашки чая.
– Они хотят забрать ребенка, Сьюзен…
Сьюзен оборвала ее, закричав истеричным голосом:
– Только после того, как его увидит собственный отец! Пусть Барри посмотрит, что он наделал! Только после этого я разрешу его забрать. Пусть его обмоют и нарядно оденут, но заберут его только после того, как на него посмотрит Барри! До этого я его не отдам!
Дорин не стала с ней спорить. Она перенесла малютку на другое место в палате, затем дала Сьюзен чашку с горячим сладким чаем.
– Выпей чаю, подружка, тебе полегчает.
Сьюзен вдруг захохотала. Смех был дикий, истерический. Она никогда раньше так не смеялась. Женщины испугались.
– Выпей чаю, Сью! – кричала безутешная молодая мать. – Попьешь чаю, а потом мы его закопаем во дворе, и все пойдут по домам спать.
Она вдруг снова начала хохотать и уже не могла остановиться.
Чашка в ее руках опрокинулась, чай расплескался, залив рубашку, простыни, постель. Айви вышла из палаты, и минуты через две медсестра вколола Сьюзен снотворное, после чего она затихла. Сьюзен почувствовала, как веки наливаются свинцом, как расслабляется тело, и изо всех сил старалась не поддаваться воздействию инъекции. Но снотворное победило. Она забылась тяжелым сном. Ей снился кошмар, в котором проплывали гробики с маленькими мальчиками.
Три женщины – мать, бабушка и подруга – вздохнули с облегчением.
– Это ей поможет. Сон – лучшее лекарство.
Айви и сама почувствовала, насколько фальшиво и бессмысленно прозвучали ее слова. Страданий Сьюзен Далстон ничто не могло заглушить.
Барри был раздражен, а Джоуи кипел. В доме было холодно, на столе – никакой еды, и даже молоко кончилось. После предыдущей ночи, проведенной в пьяном и наркотическом угаре, у обоих был отвратительный привкус во рту, а от нижнего белья воняло. Но ни Джоуи, ни Барри и в голову не пришло, что стоило бы помыться.
Первым делом, считали они, следовало хорошенько поесть и выпить чаю. Их не было дома два дня, и ни один из них не задумался о том, куда могла исчезнуть беременная женщина. Джоуи оглядел чистенькую прихожую и с восторгом произнес:
– Она следит за чистотой, моя дочка. В этом ей не откажешь.
Барри помахал кулаком в воздухе:
