– Я предупреждаю тебя, Барри, если ты будешь продолжать и сделаешь ей что-нибудь, берегись!
Слова вылетели из уст Сьюзен раньше, чем она успела осознать, что говорит. Сработал инстинкт матери, защищающей своего ребенка. Несколько долгих секунд Барри смотрел на нее, и Сьюзен почувствовала, как сердце ее сжал железный обруч страха.
– Барри, послушай меня… Барри, пожалуйста…
Удар кулаком оказался таким неожиданным, что она полетела назад к детской кроватке и едва не уронила малышку на пол. Сьюзен почувствовала, что у нее рассечена бровь, почувствовала, как потекла струйка крови, а на глаза навернулись слезы. Барри наблюдал за всем словно в замедленной съемке. Ударив ее, он сразу понял, что переусердствовал. Такого удара хватило бы и для взрослого мужчины. Уже в момент замаха он знал, что не прав.
Венди замолчала, в комнате стало совсем тихо, и оба – Барри и Сьюзен – посмотрели на ребенка. Кровь Сьюзен капала ей на лицо, и оба подумали, что это кровь девочки.
– Ты, проклятый ублюдок, что ты наделал?
Сьюзен испугала тишина, необыкновенная тишина, к которой она не привыкла. Вдруг Венди улыбнулась широкой блаженной улыбкой, и железный обруч, сжимающий сердце Сьюзен, ослабил хватку.
Барри снова посмотрел на свою дочь – никаких сомнений, она его ребенок. Как поразительно похожа на него! Увидев улыбку, кровь и сопли у нее под носом, он испытал облегчение, знакомое только сильно провинившимся людям. В какой-то момент он подумал, что ранил ее, а ничего хуже для него быть не могло. Ведь в их мире считалось неприемлемым поднять руку на ребенка. Того, кто это делал, более не считали за человека. Его поносили, били, презирали. После того как ребенок достигал школьного возраста, с ним позволялось обращаться как угодно, но трогать малышей… малыши были радостью для всех. Правда, иногда за исключением родителей.
Барри больше не мог слушать окружающих, восторгавшихся Сьюзен и ее даром матери и хозяйки. Даже Дэви Дэвидсон говорил, что Сьюзен – сокровище, даже миссис Дэвидсон постоянно упоминала о прекрасной дочери Далстонов и об их безукоризненно чистом доме. Сьюзен была создана для материнства, хотя как это получилось, зная Джун и ее прошлое, оставалось загадкой. Похоже, ей этот дар ниспослал сам Господь.
Сьюзен любила даже мать Барри. Она говорила, что та трудится как пчелка и тому подобное. Снюхались бабы, черт бы их побрал! Глядя на Сьюзен сейчас, ненакрашенную, с большим животом и в старой ночной рубашке, Барри не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения. Груди Сьюзен по-прежнему были переполнены молоком, оно постоянно текло, и ребенок, как присоска, то и дело висел на ней – утром, днем, вечером, ночью, бесконечно. Сьюзен называла это «кормлением по требованию». Барри же считал, что таким образом она портит ребенка с самой колыбели. Но разве она его слушала?
Если Венди Далстон чего-то хотела, она это получала. Будь то ласка, внимание, еда… Пожелай она сигарету, ей бы и сигарету в рот сунули. Страх все еще одолевал Барри, и поэтому, взяв ребенка у матери, он начал качать его на руках. Удивительно, но Венди на сей раз молчала, словно недоумение и беспокойство заставили ее немного охладить свой пыл. Посмотрев на отца, она снова широко улыбнулась обезоруживающей беззубой улыбкой.
Несколько минут Барри подбрасывал ее вверх и вниз, наслаждаясь ощущением ее крохотного тельца в своих руках. Вот такой она ему нравилась. Когда он ей нужен, когда она так близко, он обожал ее.
Сьюзен наблюдала за ними, чувствуя нависший над глазом сгусток крови и убеждая себя, что не произошло ничего страшного. Маленькие дети часто бывают причиной напряженных отношений в семье. А уж если и до этого все было не слишком гладко, то чего уж тут ждать…
Она вышла из комнаты, уверенная, что Барри ничего опасного не предпримет. В ванной Сьюзен вытерла лицо. Кровь была повсюду, но она слишком устала, чтобы переживать об этом. Рана выглядела страшнее, чем была на самом деле. Рассечена бровь. Следовало бы поехать в центр Лондона и наложить пару швов, но, чувствуя смертельную усталость, Сьюзен просто заклеила бровь пластырем и умылась. До утра и так сойдет, а потом придется как-то все объяснить матери Барри.
Что бы она делала без Кейт! Эта женщина стала ее самым верным другом. Со дня смерти Джейсона Кейт заменила ей мать. Сьюзен сомневалась, что Барри относится к ней так же тепло. Кейт не разговаривала с сыном целый год, пока не родилась Венди. Тогда Сьюзен убедила ее забыть старые обиды. Но сегодняшнее изуродованное лицо вряд ли улучшит отношения между матерью и сыном.
В некотором отношении язычок Кейт оказался еще хуже, чем у Джун. Хотя Кейт не ругалась матом и не чертыхалась, иногда ее слова просто прогибались под весом того презрения, которое было в них вложено. Барри приходилось слышать от нее подобные речи так часто, что иногда Сьюзен хотелось выставить Кейт из дома. Это облегчило бы ей жизнь.
Убрав аптечку, она вернулась в спальню. Барри спал на кровати, Венди расположилась у него на груди. Девочка тоже спала. Слегка улыбнувшись увиденному, Сьюзен устроилась в выкрашенном белой краской плетеном кресле. Она могла подремать, пока Венди не проснется, тогда она сможет взять ее и покормить.
Она устала, она безумно устала.
Дорин вошла в кухню с большим яблочным пирогом в руках. Было восемь тридцать утра, а она при полном параде, накрашенная, с новой прической. Она ни за что не стала бы переодеваться, если бы куда-то не собиралась.
– Как поживает мой маленький ангел?
Голос Дорин звучал весело, и Сьюзен, отвернувшись от раковины, посмотрела на нее.
– Что он натворил на этот раз? – присвистнула ее подруга. – Я слышала, как он здесь орал и бушевал. Вот звука удара не слышала, иначе позвонила бы в полицию. Подумать только, он может тронуть тебя или ребенка!
Сьюзен вздохнула:
– Он разошелся и уже ничего не мог с собой поделать. Венди раскричалась, мы оба очень устали, я наговорила ему кучу всего…
Глаза Дорин стали круглыми как блюдца.
– Что ты сказала?
Сьюзен покраснела.
– Да так… Но хватило, чтобы заработать вот это. – Она показала на заплывший глаз и пластырь. – Во всяком случае, утром он чертовски раскаивался. Можешь себе представить, Дор? Он всю ночь проспал с Венди на груди. Ты бы только видела их двоих. А утром, когда он проснулся и увидел ее, впервые улыбнулся. Ей с ним было так уютно, что она даже ночью не проснулась.
Дорин криво улыбнулась:
– Значит, он наконец осознал, что тоже в ответе за ребенка? Что Венди человек, а не игрушка?
Затем обе услышали шаги спускающегося по лестнице Барри.
– Он только что покормил ее. – Сьюзен приложила палец к губам и улыбнулась.
