— Сувенир на память, — нехотя кивнул Гриссел. Версия профессора ему очень не понравилась. Искать серийного убийцу долго и трудно. Да, они часто забирают что-то на память у каждой жертвы.
— Вот именно, Никита. Сувенир. И для того, чтобы снять с нее трусы, он вынужден был положить на пол орудие убийства.
Ему не хотелось опаздывать на встречу с двумя подругами Ханнеке Слут, которую он назначил на половину третьего, поэтому он с дороги позвонил в штаб-квартиру УРОВП и попросил позвать капитана Филипа ван Вейка из ЦУИ. Ему нужно сказать, что Слут, возможно, стала жертвой серийного убийцы. Во всяком случае, замытое место преступления и единственная рана вполне похожи на действия маньяка, который орудует не впервые. Правда, он не припоминал похожих эпизодов у них в Кейптауне.
Наконец ван Вейк подошел к телефону. Гриссел сразу понял, что в ЦУИ кипит работа, и поспешно объяснил суть дела.
— Придется запросить Преторию и объявить его в федеральный розыск, — сказал ван Вейк. Он имел в виду Управление криминалистической психологии в Претории. — По-моему, у нас ничего похожего еще не было. Наверное, поиск займет какое-то время, но я постараюсь ускорить процесс. Слушай, наши ребята кое-что нашли.
— Что?
— Сейчас позову Фани Фика…
— Филип, секундочку…
— Да?
— У тебя есть данные по банковскому счету Слут?
— Да.
— Проверь, пожалуйста, ее страховки.
— В последнее время или на долгий срок?
— В последнее время.
— Это легко.
— Я хочу знать, страховала ли она какое-либо ценное имущество. Драгоценности… Ну, не знаю, что-нибудь сравнительно маленькое, но очень дорогое.
— Сделаю.
— Насчет «киа» что-нибудь выяснили?
— Есть у нас пара наметок… Вообще машинами занимается ППГ.
— Спасибо, Филип, теперь давай Фика.
— Даю…
— Бенни? — спросил Фани Фик тихо и словно извиняясь. После фиаско с убийством Стейн он всегда говорил так.
— Ты что-нибудь нашел?
— Возможно. Тебе известно о том, что вечером в день смерти, примерно в двадцать один пятьдесят две, Слут отправила эсэмэску?
Гриссел не сразу вспомнил, о чем речь.
— Да… Кажется, Генри ван Эдену.
— Совершенно верно. Мы зафиксировали и номер ван Эдена. И выяснили, что он тоже в тот вечер звонил Слут, немного позже. Первый раз в двадцать два сорок восемь, второй — в двадцать три ноль одну. Она не ответила, но, насколько я помню, патологоанатом установил время смерти в двадцать два часа плюс-минус два часа. Значит, когда он ей звонил, она, скорее всего, была уже мертва…
— Ван Эден сам ей звонил?!
— Ну да. Кстати, его первый звонок, тот, что в двадцать два сорок восемь, был зафиксирован вышкой сотовой связи «Водакома» в Сомерсет-Уэст. А всего через тринадцать минут, в двадцать три ноль одну, второй звонок зафиксирован вышками в Ньянги и Гугулету. Судя по всему, он звонил ей с шоссе N2 и направлялся в центр города.
— Ясно, — сказал Гриссел, хотя ясно ему ничего не было.
— Так ты об этом знал?
— Нет, не знал.
— Больше пока ничего любопытного обнаружить не удалось.
Гриссел остановился у здания студии документальных фильмов «Блу оушенз» на Престуич-стрит, где договорился о встрече с двумя подругами Слут. Хотя он опоздал на несколько минут, но все же, перед тем как войти, нашел в списке контактов своего мобильника номер Генри ван Эдена и набрал его.
Ван Эден ответил после третьего гудка. Гриссел представился. Ван Эден дружелюбно, как вчера, ответил:
— Добрый день, капитан. Рад, что вы звоните…
— Почему?
— Вчера… После того как вы уехали, мне стало не по себе. Не давало покоя что-то сказанное Ханнеке, только я никак не мог вспомнить, что именно, ведь дело было два месяца назад. Оно имеет отношение к вашим словам про возможное участие коммуниста…
— Так-так…
— И вот вчера поздно вечером я вспомнил. 22 декабря, перед Рождеством, мы провели короткое совещание с участием всех заинтересованных сторон. Сразу после того, как совещание закончилось, Ханнеке кто-то позвонил по телефону. Я заметил, что она изменилась в лице, и спросил, что случилось. Она ответила: да ничего, просто ей докучает один русский.
— Докучает один русский?
— Вот именно. Но русские уже давно не коммунисты, вот почему я не сразу связал одно с другим… Возможно, тот эпизод не имеет никакого значения, но я решил, что надо сказать об этом вам.
— Вы не знаете, кто был тот русский?
— Нет, извините…
— Спасибо, мистер ван Эден, посмотрим, удастся ли нам что-нибудь найти. А я звоню, чтобы проконсультироваться с вами по другому вопросу.
— Естественно, если я могу чем-то вам помочь…
— По нашим данным, в тот вечер, когда убили Ханнеке Слут, вы дважды звонили ей.
— Совершенно верно, я сообщил об этом сержанту Нкхеси. — Ван Эден замечательно произнес щелкающие звуки коса.
— Я не нашел в деле никаких упоминаний. Вы не помните, почему вы ей звонили?
— Конечно, помню. В ответ на ее эсэмэску.
— Но она отправила вам эсэмэску до десяти. А вы позвонили около одиннадцати…
— Я получил эсэмэску только без четверти одиннадцать. В тот день я выступал с речью на конференции в «Лорде Чарлзе», посвященной программе РЭВЧ…
— «Лорд Чарлз» находится, кажется, в Сомерсет-Уэст?
— Совершенно верно. Как вы понимаете, пока я выступал, телефон пришлось отключить. Конференция закончилась около половины одиннадцатого; я включил телефон по пути к машине. Тогда и увидел ее эсэмэску. И сразу перезвонил ей.
— Что было в эсэмэске?
— Точные слова я не помню, но она касалась посланного ею отчета. Она просила меня взглянуть на него.
— Почему вы ей перезвонили?
— Хотел сказать, что смогу просмотреть ее отчет только на следующий день.
— Но она не отвечала?
— Вот именно. Я подумал, что она, может быть, принимает ванну. Поэтому набрал ее номер еще раз, по пути домой.
— Сообщения вы не оставили.
— Решил, что в нем нет необходимости. Она все равно увидит мой номер в списке пропущенных вызовов.
36
Алдри де Кокер оказалась пухленькой и добродушной.
— Мы с Ханнеке жили в одной комнате, когда учились в университете, — сказала она.
— А я подружилась с ней на втором курсе, мы вместе ходили на семинар по частному праву, — вступила Саманта Гроблер, кинопродюсер, которая сразу попросила Гриссела называть ее Сэм. Они сидели в приемной студии «Блу оушенз» — сплошная черная кожа и стекло, на стенах киноафиши в рамках. Гроблер оказалась худой и очень высокой, с выступающими скулами. Блузка в обтяжку подчеркивала пышный бюст, который совсем не сочетался с ее худобой. Гриссел невольно подумал: может быть, она тоже сделала себе операцию по увеличению груди?
— Похоже, мы знали друг друга всегда, — сказала де Кокер.
— Не проходит дня, чтобы мы по ней не скучали… — подхватила Гроблер.
— Не верю, что ее больше нет…
— Она в лучшем мире…
— Знаю…
Подруги тараторили без умолку. Грисселу пришлось их перебить:
— Вы обе разговаривали с Ханнеке 18-го?
— Мы разговаривали каждый день, — ответила Гроблер.
— Пусть даже минуту-другую, — подхватила де Кокер.
— Чем вы занимаетесь? — спросил ее Гриссел.
— Связями с общественностью. У меня собственное агентство бутиков.
— Она зарабатывает деньги на моде, — пояснила Гроблер.
Сквозь стеклянную столешницу Гриссел видел ее длинные стройные ноги в узких отбеленных джинсах. И в босоножках на высоких шпильках. Они не очень подходили друг другу внешне — толстушка де Кокер в широкой красной юбке, свободной белой блузке и туфлях с плоской подошвой и ее подружка, похожая на дистрофика, но тем не менее привлекательная.
— О чем вы говорили в тот день?
— О «Страшиле Рэдли»! — хором ответили подруги, дружно улыбнувшись.
— О «Страшиле Рэдли»?
— Это паб и бистро, — пояснила Гроблер. — На Хаут-стрит.
— Мы встречались там каждую неделю, по средам, — подхватила де Кокер.
— Устраивали девичники. Там живая музыка…
— Мы с Сэм до сих пор ходим туда…
— И по-прежнему заказываем бокал пива «Корона» для Ханнеке…
Они говорили быстро, без пауз, заканчивая друг за друга фразы. Видимо, за долгие годы и мысли у них стали одинаковыми. Грисселу пришлось сосредоточиться, чтобы уследить за ними.
