– Я, Полина, – гордо ответила я. – У меня сын. Ему нет еще и суток.
– Совсем малыш. – Катя улыбнулась.
Я уснула. Я спала как убитая. Наверное, даже Трубный Глас, вздумай он протрубить в эти часы, не смог бы меня разбудить. Послеродовый сон – это что-то. Про него можно сказать – это последний сон в жизни матери. Во всяком случае, до тех пор, пока ребенку не исполнится восемнадцати лет.
– Кха-кха, – раздалось тихое-претихое кряхтение рядом со мной.
– А? Что? – моментально открыла я глаза. Видимо, пока я спала, ко мне подкатили корытце с сыном. И вот весь мой сон оборвался в тот же миг, как только он соизволил что-то крякнуть во сне.
– Кха-кха, – снова закряхтел он.
– Что ты хочешь, маленький, что ты хочешь, сладенький? – Я засюсюкала, схватив драгоценный комочек с носиком, ротиком, ушками, глазками, всем таким красивым, родным до ужаса и принялась экспериментировать на тему кормления грудью. Надо сказать, что результата мы никакого не добились, но удовольствие было обоюдным, и измотались мы так, что через полчаса взяли и отрубились снова. На часок, до первого чхи. Оказалось, в таком режиме мне предстоит теперь жить все время. Мой организм перенастроился каким-то волшебным образом, и стоило малышу даже не заплакать, а просто пошевелиться, как я просыпалась. Даже если поспать мне удалось всего несколько минут. А на следующее после родов утро, как и обещала моя соседка Катя, природа показала мне кузькину мать. С самого утра у меня заболело все, что только может и не может болеть. Ноги, руки, шея, лицо, голова, внутренности (больше всего, естественно), а также и грудь, в которую вдруг стало приходить молоко. Катя периодически заходила, останавливалась в дверях, опираясь плечом на дверной косяк и вела со мной светскую беседу, поглядывая иногда в сторону своей спящей малышки.
– Во всем виноваты мужики! – предложила тезис для обсуждения Катя, когда мы временно исчерпали самые интересные темы – методы кормления, сцеживания, переодевания грудничков, использования памперсов, вред (и польза) спанья в одной кровати, сроки прикорма и т. п. Все то, что долгие годы оставляло меня совершенно равнодушной, и даже провоцировало серьезные приступы зевоты, теперь интересовало меня до глубины души. В подобных разговорах мы с Катей проводили долгие часы между уколами и осмотрами. Но, согласитесь, и тему мужиков мы не могли оставить в стороне.
– Сволочи. Чтоб я еще хоть раз, хоть одному из них… – с готовностью поддержала я.
– Не зарекайся. У меня вот уже второй ребенок. Но все равно, мужики – сволочи. Я тут, понимаешь, мучаюсь, не сплю, терплю уколы, а он там празднует.
– Несправедливо, они там пьют виски, гуляют, а мы тут стонем.
– От мужиков все беды, – азартно сверкнула глазами Катя и принялась в деталях, подробно и с художественными элементами обсасывать, как именно, когда и в чем провинился перед ней ее супруг Павел. Я узнала, что он чуть не сорвал роды, упав в обморок, когда она (Катя) начала тужиться.
– Я рожаю, а медперсонал скачет вокруг него с нашатырем!
– Негодяй! – согласилась я.
Далее Катя поведала мне о том, что в первом триместре ее тошнило от мужа, а он, мерзавец, не понимал, обижался и однажды напился с мужиками в гараже до такого свинского состояния, что Кате пришлось слечь от греха подальше на сохранение на недельку.
– Токсикоз – сложная штука, – хищно улыбнулась она. – Зато потом Пашка, как цапель, стоял у меня под окнами и клялся, что до самых родов капли в рот не возьмет.
– Не взял? – заинтересовалась я.
– Пиво – считается?
– Нет.
– Тогда не взял, – утвердительно кивнула Катя.
В общем, сцепились мы с ней языками по полной программе. Я тоже посветила ее во все перипетии моих сложных отношений с мужчинами вообще и с Константином Прудниковым, в частности. Видимо, сработал эффект случайного попутчика. Разве можно ожидать чего-то плохого от девушки, с которой столько раз вместе кормили грудью, сцеживались, а после выписки наверняка не увидимся больше никогда. Потому что я живу теперь в… получается, в Марьино, а она на Щелковской.
– Вернется к тебе твой Костя. Обязательно вернется. А потом, кто сказал, что это не его сын? На кого он похож? – спросила меня Катя, выслушав всю историю во всех подробностях.
– На кого? – переспросила я. Потом внимательно осмотрела ребенка. Маленький, сморщенный, нос пимпочкой торчит на круглом личике. Много складочек, глаза пока вообще с трудом определяются, потому что он предпочитает держать их закрытыми. Даже когда орет. Орет он громко. Но это скорее в меня, а не в Костю. Впрочем, Денис тоже мог и прикрикнуть, так что сказать что-то определенно было сложно.
– Ничего, подрастет – все разъяснится, – успокоила меня Катерина.
– Да? – задумалась я. – А ты знаешь, он такой прекрасный, этот мой мальчик, а мужчины все сплошь такие негодяи и мерзавцы, что мне, пожалуй, совершенно все равно, кто его биологический отец.
– Это понятно. Но ты же хочешь, чтобы Костя вернулся? – уточнила Катерина.
Я кивнула. Конечно, я этого очень хотела. Но сейчас, если честно, было не самое лучшее время, чтобы мучиться от любви, ругаться, выяснять отношения. У меня сил не было даже на то, чтобы помыть голову, а что бы я делала, если бы мне пришлось доказывать Косте свою любовь. Так что даже и к лучшему было, что сейчас он и не думал меня забирать. Он наверняка еще дуется и знать не знает, что я родила. Ему и в голову не придет, что я отправилась рожать в тот же день, когда покинула его. Костя вообще неторопливый парень. Пока он закончит обижаться на меня, пройдет месяц, если не больше. А пока… Динка забрала меня из роддома ровно через семь дней.
– Ну, ты и здорова, мать. Ни одного осложнения, – восхитилась она.
Если бы у меня были силы посмотреть на ситуацию со стороны, мне бы показалось весьма забавным, как мы с ней смотримся среди толпы встречающих папаш, бабуль и прочей околосемейной родни. Эдакая ультрасовременная семья лесбиянок, нежно, под ручку выходящая из родильного дома с голубым конвертом в руках. Мы даже сфотографировались на память.
– Сплюнь, – замахала руками я. – Мне еще сколько грудью кормить. Знаешь, чего тут не бывает. Вон Катьку должны были еще до меня выписать, а сидит.
– А что с ней? – из вежливости поинтересовалась Динуля. Она явно делила весь мир на своих и чужих. Катя своей для нее не была.
– Какой-то воспалительный процесс. Антибиотики колют. А вдруг у меня тоже что-то, а врачи не заметили?
– Да ладно, все будет в порядке, – утешила меня Динка. – Знаешь, тебе сейчас не об этом надо думать.
– А о чем? – удивилась я. – Что может быть важнее моего здоровья?
– Имя. Ты должна дать ребенку имя.
