Глубокой ночью в очень сильный ветер и холод на резиновой лодке отправились мы проверять сети. Намучились ужасно, промокли до нитки, продрогли до синевы, оторвали один груз (конец сети теперь просто болтается в воде, и ветром его непременно скатает в комок), а поймали всего две рыбины: сижка да муксунка, недомерков.
— Нет, ребята, это не вариант, — сказал Константин Иванович, — в такую погоду сети больше не проверяем. Жизнь дороже рыбы. Заведомо.
За ужином опять ужасно объелись.
3 августа
Сегодня всем отрядом, включая даже Петьку, отправляемся в маршрут.
— А как же вы говорили, что лагерь без присмотра оставлять нельзя? — хитро прищурившись, спрашивает Петька Константина Ивановича.
— Один разик ничего, попробуем, — отвечает тот.
И вот мы всем отрядом бредем кочковатой, пропитанной вчерашним дождиком тундрой к предгорьям Бырранга, к тому месту, где из распадка между довольно-таки крутыми холмами вытекает ручей Скалистый (я уже, помнится, писал в своих записках, что в Бырранга и их предгорьях нет ни нганасанских, ни долганских, ни ненецких названий — сюда, на северный берег Таймырского озера, националы никогда не заходили, считая, что именно тут располагается ад, а вот геологи, топографы и геодезисты, разумеется, бывали и дали ручьям, речушкам и горам свои названия). По дороге Петька, прыгавший с кочки на кочку, умудрился пару раз шлепнуться в грязь и вымазался, как нечистая сила, но это его, впрочем, нисколько не расстроило. Саша же, провалившись ниже колена в лемминговую нору, чертыхается вовсю:
— Нет, надо перед бухгалтерией ребром вопрос ставить: этот район просто леммингоопасный, за это надо надбавки и коэффициенты к зарплате беспощадно поднимать. Есть же районы лавиноопасные, селеопасные, полярные и всякие прочие, почему бы не быть и леммингоопасным?
— Я полагаю, коэффициент в одну и восемь десятых будет вполне оправданным, — соглашается Леша, — а то что же это такое: идешь по тундре, а они кругом снуют... Да и нор вон сколько нарыли.
В подтверждение его слов из-под сапога Константина Ивановича выскочил маленький толстозадый зверек, испуганно пискнул и скрылся в норе.
По долине Скалистого ручья, как по трубе, дует сильный холодный ветер, пронизывающий до костей, да и от ледяного ручья несет холодом (вот только теперь я понял, сколько тепла приносит нам озеро), так что мы стараемся все время интенсивно двигаться. Скоро нам начинают открываться удивительной красоты картины, которые, наверное, увидишь только здесь, в высоких широтах Арктики (да, может, еще и в горах): дикие ущелья, на крутых поворотах которых ветер образует почти видимые вихри; причудливые ледяные и фирновые снежники; ледяные мостики над ручьями; живописные скалы, покрытые мхами и лишайниками, и даже, как ни странно, кое-какие растения и грибы (эти встречаются ближе к озеру). Я накопал большой пробный брезентовый мешок золотого корня, насобирал с полведра грибов (дождевиков и сыроежек). Геологи разбрелись по распадкам и колотят свои камни (мы с Петькой используемся просто как тягловая сила). Правда, Константин Иванович пытается Петьке кое-что рассказывать, возбуждая интерес к осмысленной работе. Однако того интересует в нашем походе совсем другое: он носится по крутым склонам и распадкам, рискуя сломать себе шею, катается на заду со снежников, орет во всю глотку от восторга — словом, вовсю наслаждается жизнью. Пару раз он попытался залезть по довольно отвесной скале на вершину горы (у Петьки первый разряд по спортивному скалолазанию), но тут уж Константин Иванович рассердился не на шутку:
— Вот что, дорогой, тут у нас работа, а не дом отдыха. Случись что с тобой, Саша под суд пойдет, да и нам все работы сворачивать придется, чтобы тебя, поросенка, спасать. Ну-ка, сейчас же слезай со скалы, и чтобы я тебя больше там не видел!
— Да ну, подумаешь, — хнычет Петька, — я и не по таким скалам лазил. Мы вон на соревнованиях...
— Кончай рассуждать! — рявкнул Саша и, схватив камень, запустил им в Петьку. — Дома с мамой торговаться будешь! А то сейчас сниму с тебя штаны да всыплю по первое число!..
— Уж так и всыплешь... — пробубнил Петька себе под нос и слез со скалы.
На обратном пути увидели мы на снежнике следы полярного волка.
— Смотрите, — сказал Константин Иванович, — когда мы сюда шли, этих следов не было. За нами идет...
— Зачем? — в испуге вытаращил глаза Петька.
— Сожрать тебя мечтает, — хихикнул Саша, — да больно уж у тебя шея грязная, боюсь, волк побрезгует.
— Правда, что ль? — обратился Петька к Константину Ивановичу.
— Да нет, — засмеялся тот, — я думаю, он сожрал за нами остатки того оленя, что я шлепнул. Ну и рассчитывает еще полакомиться.
Уже неподалеку от выхода с предгорий к пологой приозерной тундре увидели мы высоко на скале укрытое со всех сторон камнями и устланное мхом гнездо канюков (полярных коршунов) с уже довольно крупными птенцами. Петька тотчас собрался лезть вверх.
— Тебе что сказали! — вновь рявкнул Саша.
— Да я только птенцов потрогаю — и назад!
— А вот это уже вдвойне опасно, — наставительно сказал Константин Иванович. — И вообще ни к чему: чего зазря птицу тревожить.
— Так она же хищник, все живое тут истребляет — сами говорили...
— А это не твое дело, кто кого в природе истребляет, — сказал я. — Тоже мне Господь Бог нашелся: этих караю, потому как они — твари хорошие, а этих милую. Брысь!
На равнинной тундре, совсем недалеко от нашего лагеря, у Петьки из-под ног выпорхнула куропатка, отлетела совсем недалеко и спряталась в кочкарнике.
— Бегом в лагерь! — закричал Петька. — Хватаем ружье и на охоту! Куропатки стаями живут. Сейчас такого мяса добудем — пальчики оближете!
— Ну, во-первых, куропатки сейчас еще с птенцами, — урезонил его я.
— Во-вторых, попробуй-ка, найди ее потом в этом кочкарнике, — добавил Леша.
— В-третьих же, у нас оленины полно, зачем нам куропатка. Оленина-то вкусней, — поставил точку Саша.
— Неужели вкусней? — усомнился Петька.
— Вкусней, вкусней, — успокоил я его. Вечером за ужином опять страшно объелись.
— Нет, — сказал Константин Иванович, отдуваясь перед сном, — это не вариант. Нельзя так наедаться на ночь. Завтра устраиваем разгрузочный день.
4 августа
Как и следовало ожидать, никакой особенной разгрузки не получилось: завтракали как обычно, плотно.
С утра потеплело, полный штиль, пасмурно, накрапывает дождичек. Тем не менее в маршрут геологи пошли. А мы с Петькой остались возиться с сетями. В том, что сеть-сороковку, у которой мы позавчера оторвали один якорь, волнами и ветром скатает в ком, сомневаться не приходилось; а вот что то же самое произойдет и с толстой нашей семидесяткой, у которой при этом и наплава и грузила уцелели, было для нас полной и, признаться, неприятной неожиданностью. В тридцатьпятке (это единственная сеть, которая стояла нормально) сидел один маленький сижок, причем у самого края, почти на веревке. Обе пострадавшие сети вытащили на берег и целый день распутывали их, однако ставить не стали: я решил их заново и получше снарядить.
В небе над нами открылось большое движение: сперва на север прошел краснохвостый «ИЛ-14» с белым медведем на фюзеляже — ледовый разведчик, потом пропыхтел трудяга «АН-2» и сразу же следом — голубой кузнечик «МИ-8», тот самый, что забрасывал нас сюда.
— Видать, на реку Шренк пошел, — солидно сказал Петька (других мест вниз по Нижней Таймыре он не знает). — Помнишь, топографы говорили, что в устье реки Шренк у них большой лагерь стоит?
А к вечеру серенький нудный дождичек вдруг превратился в ливень. Да какой! Перед нами вновь стала проблема спасения палатки от наводнения. Бросив сети, энергично занялись ирригационными работами, а для начала я велел побросать топоры, геологические молотки — словом, все, что имеет деревянные ручки, в ручей. Петька выполнил эту работу с видимым удовольствием: бросать в воду разные предметы ему очень понравилось.
