только посмотри
Бабушка сказала: «Улым, тут же очень просто, слушай», развернула письмо, выглядевшее теперь почему-то как очень тонкий телефон с огромным экраном, который к тому же складывался в два, нет, в четыре раза и сиял странно знакомым багровым цветом, становясь объемным, холодным, спиновым и плотно обхватывая грудь, горло, скулы и давя на веки снизу вверх. «И смотри», – добавила бабушка, которая говорила, как всегда, на татарском, но я почему-то понимал и каждое слово, и каждую букву, и каждый перелив кристаллизации багрового слоя, и это понимание, почти уже абсолютное, наполняло меня почти таким же абсолютным, сладким и распирающим счастьем.
– Смотри, что они сделали, – шипел кто-то, посмеиваясь и толкая меня в плечо. – Смотри, ну!
Я не хотел ничего смотреть, не хотел выпускать из себя распирающую силу счастья, не хотел просыпаться.
Но Олег не смеялся. Он плакал и тормошил меня, подсовывая мне под нос раскладной компьютер, а слезы лились, но вытирал глаза Олег только для того, чтобы видеть, что там на экране, хотя я бы на его месте больше никогда не захотел смотреть на экран.
Он всхлипывал, бормотал и совал мне экран в подбородок, а я сперва промаргивался, чтобы увидеть, потом жмурился и отползал, чтобы не видеть, а надувной матрас качался и противно поскрипывал, и на экране между полуразрушенных многоэтажек ползали танки, а потом многоэтажки вспухали некрасивым мутным облаком и оседали грудой мусора, и от этой кучи отбегали маленькие фигурки, часто женские или детские, а Олег шептал: «Это моя улица. Вон там мой дом стоял. Его нет. Линар, его вообще нет. У меня мамка там жила, Линар. Где я теперь ее найду, если дома нет?»
Олег всю ночь просидел на кухне за компьютером. Читал в информационной сети сперва все подряд, потом по темам: самые разные статьи, материалы, научные пособия и справки, смотрел фильмы, в том числе документальные, изучал текстовые разговоры, которые забивали каждую щель этой сети. Сперва читал про компьютеры же и телефоны, потом про автомобили, конечно, затем про космонавтику и вообще науку и технологию. Потом про Обухова и Главного. Потом – про СССР и его исчезновение.
И так он дошел до родного города. До Чечено-Ингушетии. И до чеченской войны.
Олег читал и смотрел, сколько мог. А теперь пересказывал и показывал мне. Как будто я мог.
Я не мог. Я не хотел слушать, тем более смотреть. Я вообще про войну не люблю, тем более у нас. В такое даже играть нельзя. А тут не играли, тут на самом деле въехали на танках в такой же советский город, в котором выросли танкисты, и стреляли по таким же домам, как и родные дома танкистов. И убивали. И танкистов убивали. И женщин. И детей. И взрывали дома. И брали заложников. И убивали их тоже. И все это у нас. В нашей стране. Наши соседи. Земляки. Одноклассники. Родственники.
Лучше бы я этого не знал. Не услышал бы – и не узнал. Но услышал – и теперь не мог не слушать дальше. Это было бы подло. И не только по отношению к Олегу.
Он рассказывал и про Таджикистан. И там была война. И оттуда бежали семьи. Русские, украинские, узбекские. Таджикские тоже, хотя в Россию и Европу их особо не пускали, поэтому им приходилось перебираться в Афганистан, хотя там все стало даже хуже, чем в наше время. Потом война кончилась, а разруха осталась. И теперь таджикские учителя, врачи и ученые работали в России дворниками и сантехниками.
– Может, она уехала давно, – сказал я, не уточняя кто. – У вас же родственники есть?
Олег все равно понял и сказал совсем горько:
– В Жданове.
– Ну вот, – сказал я и только тут сообразил, что не зря он так горько. – А что такого? Это же Россия?
– Донбасс, – ответил Олег. – Потом сам посмотришь. Блин, такое ощущение, что это специально против меня всё устроили.
Я потихонечку полез в телефон – но не про Донбасс смотреть, а проверить, что там с Чистополем. Даже дышать перестал. А потом вздохнул с облегчением.
Вроде все в Чистополе было нормально. Ни танков, ни разрушенных домов, и улицы выглядели нарядней, чем в начале июня. Моего июня.
Я надеялся, что Олег не заметит, как я подглядываю, но он заметил – экран-то светится. Заметил, помолчал и сказал: «У вас там все нормально было, я уже смотрел».
И мне стало неловко оттого, что у нас все было нормально, а у них нет. И ничего уже с этим не сделаешь.
– Надо что-то делать, – сказал Олег.
– Что? – спросил я.
– Надо как-нибудь проверить это все.
– Что? – повторил я, теряясь.
– Может, это брехня все, – горячо зашептал Олег, захлопнув компьютер. – Мало ли что написано. У нас тоже было много чего написано, ты всему верил?
Инна на диване перевернулась и недовольно бормотнула.
Олег сполз с матраса, уселся на пол, вытер лицо подолом футболки и сказал почти спокойно, лишь слегка подшмыгивая:
– Это ведь просто слова, их любой напишет. А телесъемку подделать легко, вон, в любом телефоне теперь целая киностудия, хочешь, снимай, хочешь, фальшивки делай. А на самом деле, может, ничего такого не было. И мамка там же живет.
– Позвонить можно, – сообразил я.
– Без толку, – сказал Олег, покачиваясь. – Там все телефоны сменились, и коды тоже, может. Да и вообще, я так понял, городских телефонов не осталось, у всех вот такие. Этот вон только для нас и сохранили, чтобы мы трубку взяли, а не скакали, как тот чукча.
– Точно.
– Ну вот, – сказал Олег. – Короче, Линар, я поехал.
Это он нам
И он уехал.
Я пытался удержать. Я говорил, что это глупо и бессмысленно, что надо сперва решить, как быть с итогами полета, надо доложиться о его выполнении, надо понять, как живем дальше. Говорил, что нельзя разделяться, лучше поехать вместе. Говорил, что надо хотя бы дождаться утра. Хотя бы посоветоваться с Денисом. Хотя бы разбудить Инну и спросить ее.
Без толку.
Ночной автобус из Южинска в Волжский отбывает через полчаса, ехать два с половиной часа, оттуда днем уходит автобус до Владикавказа – так теперь называется Орджоникидзе, прибывает утром, а оттуда уже до Грозного рукой подать. Если сейчас не выеду, застреваю на сутки, или придется через Волгоград или Астрахань поездом добираться, а это и дольше, и морока. Прямых поездов нет, у самолетов местных рейсов нет, из Волгограда до Грозного только через Москву долететь можно, это сутки и куча денег, все сломали, идиоты, так что я пошел, говорил Олег уже очень спокойно и деловито, так же спокойно и деловито отбирая вещи в дорогу. Он потрошил полиэтиленовые упаковки, пытаясь не шуршать. Глаза сухо поблескивали в льющемся в
