Он оказался способным, все схватывал на лету и вместе с тем старательно по ночам трудился над учебниками, шепотом, чтобы не разбудить жену, тренируясь в произношении чужеземных слов.
В Чите практически никто, может быть, за исключением Иванова, не знал о феномене Дмитрия Ивановича.
Внешне же Фоменко производил впечатление противоположное — довольно ограниченного человека, на что в том же Владивостоке покупались считавшие себя тертыми калачами преступники.
Вступив в должность начальника железнодорожной милиции, Дмитрий Иванович через короткое время понял, что товминистра Иванов, знакомя его по приезде с обстановкой, нисколько не преувеличивал, говоря о расхлябанности среди служащих, о низких результатах в раскрытии преступлений и их предупреждении.
Ситуация действительно выглядела катастрофической. Большинство милиционеров — бывшие деревенские парни из расформированных партизанских отрядов. Опыт милицейской службы отсутствовал, умения опроса свидетелей не было никакого. На шее угрозыска повисали мертвым грузом, казалось бы, элементарные происшествия.
Самым лакомым куском для уголовников были вокзалы, особенно второчитинский, центральный. Здесь гужевали наглые карманники и майданники, утаскивающие узлы и чемоданы чуть ли не на глазах жертв, фланировали проститутки — биксы вокзальные, сновали, шаря глазами в поисках богатого клиента, карточные шулера.
В близлежащих проулках и зарослях кустов по берегу речки Читинки зазевавшегося или одинокого пассажира поджидали гоп-стопники, нередко вооруженные не только отточенным ножиком.
Видя полную свою беззащитность на вокзале, обыватель приходил к убеждению, что вся вокзальная милиция попросту куплена с потрохами уголовной шатией-братией, потому и закрывает глаза на безобразия, грабежи и воровство.
Основания для таких умозаключений, к сожалению, присутствовали. Только в первый месяц своего начальствования Дмитрию Ивановичу пришлось уволить пятерых милиционеров из отделения на станции Чита-II: за поборы с пассажиров. Еще четверо уволились, не дожидаясь скандала, сами. Это были минусы, но были и плюсы.
На работу в милицию приходили ребята, отслужившие в Нарревармии, уже узнавшие и понявшие дисциплину. С одним из таких новичков Дмитрию Ивановичу довелось познакомиться при обстоятельствах примечательных.
Глава одиннадцатая
1
В первую субботу августа 1921 года, шестого числа, день отличался невыносимой духотой, все предвещало грозу — и спертый горячий воздух, колышущийся маревом, и заходящие с юго-востока, из «гнилого угла», с каждым часом все больше громоздящиеся друг на друга лиловые тучи. И полная остановка ветерка, набирающего силы, чтобы потом, перед мгновением грозового удара, вздыбить песок на улицах, рвануть до хруста тополиные ветки, сдернуть дранье с крыш и закрутить столб пыли посреди Сенной площади.
— Да, дождичек бы не помешал, пыль прибить, — высунулся в распахнутое окно дежурки розовощекий и гибкий, с большими карими глазами на круглом лице Федя Демчин, молодой, но уже отслуживший в армии паренек, работающий в милиции вторую неделю.
— Федор, хорош наслаждаться, карауль телефон, я на перрон пошел, с первой Читы «ученик» вышел, — окликнул его, препоручая заделье, старший милиционер Иван Богодухов, крепкий жилистый мужик лет сорока.
Вышел, сутулясь, а секундой позже влетел обратно с выпученными глазами.
— Федор! Где моя фуражка? Да быстро ты, черт, из окна вытрясайся! Ворот застегни, ремень, ремень, мать твою, поправь! Так… — Забегал руками по столу. — Где дежурный журнал? Ага, вот он! Порядок!
— Ты чо это, Ларионыч? — удивленно воскликнул Федя.
— Чо-чо! Хрен тебе через плечо! Начмилиции сюда…
И застыл на полуслове.
В раскрытые двери дежурки стремительной походкой вошел среднего роста крепыш лет за тридцать с небольшим, в белой летней фуражке и серой гимнастерке. Над щеточкой коротких усов смотрели пронзительные серо-стальные глаза.
— Как служба? Обстановка? Доклада не слышу! — обрушилось на милиционеров водопадом. — Кто старший? Вы? Если не ошибаюсь, Богодухов?
— Точно, гражданин начальник! Ну и память у вас! — приятно удивился старший милиционер. — А насчет обстановки, так все путем! Из происшествий имеется одно: задержали грабителя. Свистнул чемодан у одной гражданки, м-м, а, вот — Кривошеевой, — прочитал по журналу Богодухов. — И наутек, но Федя, то есть милиционер Демчин Федор, припустил за ним и у Читинки нагнал подлеца!
— Молодец! Благодарю за службу! — крепко пожал Федору руку Фоменко. — А потом злодею не навешали горячих?
— Помилуй, Богородица! — прижал руку к сердцу Богодухов. Вышло комично, все рассмеялись.
— Хорошо, что приказ министра исполняете добросовестно. Нам с гражданами обязательно надо быть вежливыми, работать без грубости. По нам, товарищи, люди обо всей власти судят. Да и по-человечески, чего прежним царским держимордам уподобляться? При народной власти милиция должна быть тоже народная, неразделимая с народом. Как думаете?
— Правильно! — горячо откликнулся Демчин. — И всех одной гребенкой не чесать!
— Но, завел опять граммофон! — недовольно буркнул Богодухов.
— А ну-ка, расскажите, о чем спор вышел? — заулыбался Фоменко.
Богодухов махнул рукой.
— Федор завсегда об ентом со мной спорит!
— А чего же не спорить, если все время людям одно гудишь: не положено, не положено! — загорячился Демчин. — А кому-то и объяснить надо!
— Чо оне, маленькие, ли чо ли? Прутся по путям и не понимают! На перроне грязь развозят! А ротозеев сколь! И чо им я должен размусоливать? Можа, еще и под ручку подхватить: не изволитя, барышня-мадама, променад через пути совершить!
Богодухов сопроводил тираду комичными телодвижениями, и дежурка снова грохнула.
— Размусоливать не надо, — просмеявшись, сказал Фоменко. — Но точно и правильно, со всей вежливостью человеку объяснить правила поведения на вокзале — это необходимо. Не все же знают, а из села приезжающие и вовсе тут теряются в толчее. Таким, наоборот, помощь нужна, ведь их-то и пасут преступники на вокзале. Разинул варежку крестьянин, — и нет мешка!..
— У-у! У! Пуф-пуф-пыф-ф!..
С западной стороны медленно, шипя и окутываясь паром, на первый путь от перрона вползал паровоз, таща за собой зеленые, облупленные вагончики. В узких окнах пригородного поезда, который в обиходе практически все называли «учеником», опущены почти все стекла, оттого и гам стоит особенный. «Ученик» битком набит, на перроне полно встречающих, и каждый, углядев своих, старается обратить на себя внимание, перекричать чужих.
Заскрипели протяжно и визгливо тормоза, из вагонов хлынул поток — с узлами, мешками, ящиками. Завизжал, почувствовав движение, одуревший от духоты и тесноты темного мешка поросенок.
Фоменко, а следом и оба милиционера, вышли на перрон.
— Разрешите, пройду составу в голову, для контроля! — откозырнул Богодухов.
— Да, конечно, а мы здесь с Федором подежурим, — улыбнулся Фоменко.
2
Богодухов шустро подался в толпу, прошагал до локомотива, кивнул чумазому пареньку из паровозной бригады, хотел тому что-то сказать, но в это время, где-то от четвертого с головы вагона, раздался крик: «Милиция! Милиция! Сюда! Сюда! Убивают!»
Милиционер со всех ног бросился на крик, краем глаза увидел, как к вагону бегут еще два человека. Обернувшись, в одном из них узнал Ивана Бойцова из городской милиции — знал тезку накоротке.
А от вокзала к вагону спешили Фоменко и Демчин.
— Сюда! — высунулась из тамбура полная женщина. — Поспешай, милицанерики!
Бойцов первым, ловко подтянувшись на поручнях, влетел в тамбур. Богодухов — за ним следом, раздвигая остановившихся в любопытстве людей. А позади напарник Бойцова тут же перекрыл дверь.
— Федор, за мной ко второй двери! — мгновенно сориентировавшись, выкрикнул Фоменко. Вскочив с другого конца в вагон, они перекрыли и этот выход. Собственно, из набившегося в вагон люда никто сходить не торопился. Зевака, как известно, неистребим, случись происшествию — про все забудет. И куда спешил, и чего хотел, — все побоку, одним любопытством напрочь поглощен. Вот и сейчас большинство обитателей этого вагона как будто забыли, что наконец-то добрались до места назначения, из духоты на свежий воздух перрона не стремились, плотно закупорив проход между скамьями. Наоборот, вытягивая шеи, напирали друг на друга, стремясь ничего не упустить из происходящего. Фоменко и Демчин с трудом протиснулись сквозь плотную людскую преграду.
Примерно в середине вагона самый центр шума и оказался.
— Вот, полюбуйтеся, граждане милиционеры, ишь, как разрисованы! — показал на двух в кровь избитых мужиков громкоголосый проводник, плечистый, с мощными руками, силушкой не обделенный. — И все вот этот! Это он им морды расхлестал, фулюган чертов!
