На ощупь выудив из воды крылатое тельце черта, я сунул его за пазуху, где уже было так же мокро, но зато никто не затопчет в сутолоке.
— Я попробую пробиться наверх, — вызвался Добрыня.
— Лучше я, — предложил Дон Кихот, — тут головой действовать нужно.
Судя по звуку, раздавшемуся спустя несколько мгновений, он действительно решил воспользоваться головой. И в этом плане его мозговой штурм отличался от аналогичного чертячьего тарана лишь большей результативностью.
После третьего или четвертого гулкого удара люк открылся, и над ним склонилось перекошенное от багрового рубца через всю щеку лицо пирата.
— Сухопутные крысы, тудыть вас через колено. А ну не шумите! — проорал он, размахивая кривым ножом и чадящим факелом, но тут резко подскочивший уровень воды не только достал нам до подбородка, но и попал в поле его зрения. Сделав несколько глотательных движений широко раскрытым ртом, пират схватился за грудь и рухнул на голову благородному идальго. Ступеньки они считали на пару.
— Впечатлительный какой-то попался, — пробормотал я, вылавливая из воды Дон Кихота, который, как и все рыцари, совершенно не умел плавать. Хотя и особого страха перед водой не испытывал. Просто, попав на глубину, складывал молитвенно руки и вверял свою жизнь Господу и Деве Марии. Этот фатализм с практической точки зрения понятен — закованный в броню человек в воде движется как топор, то есть исключительно на дно.
На палубу я поднялся последним. Поскольку Дон Кихота, погруженного в вознесение хвалы Спасителю и матери его Деве Марии, пришлось буквально нести на плече, упершись этим самым плечом в рыцарский копчик.
Наверху уже ждала группа встречающих с ножами и топорами. Они захлопнули люк, даже не заглянув в него, чтобы проверить, куда делся их впечатлительный товарищ, и посему остались в неведении относительно пробоины в днище корабля. Иметь чуточку любознательности в данном случае им не помешало бы. Может, тогда они поинтересовались бы, по какой-такой причине мы промокли насквозь и теперь дрожим от холода под порывами весьма свежего ветерка. Видимо, отойдя от острова — резиденции ясеня-провидца, пираты стали удаляться от теплого течения, и его согревающее дыхание уже почти не чувствовалось.
— Молчать! — взревел пират, обладатель не только выдающейся как вперед, так и среди прочих челюсти, но и на диво бессмысленного взгляда бледно-голубых глаз. Он ткнул толстым как сосиска пальцем мне в грудь, угодив в черта, и персонально повторил свою просьбу, хотя я и рта не успел открыть. — Молчать!
Тут у меня из-за пазухи высунулось перекошенное лицо рогатого с нездорово позеленевшим пятаком. Он судорожно дернулся и избавился от попавшей в легкие воды. Стоящий напротив меня джентльмен удачи опустил взгляд на появившееся на его штанах пятно, человека, незнакомого с обстоятельствами его возникновения, наводящего на мысль об энурезе. Его коллеги по промыслу при этом заржали не хуже стада жеребцов. Хлопая при этом себя по коленям и невоспитанно указывая на мокрого товарища пальцами. Глухо зарычав, последний попытался ударить черта кулаком, который по размерам и крепости не уступит копыту взрослого бычка. Как и следовало ожидать, черт остался безнаказанным, ловко увернувшись. А вот я только крякнул, когда костяшки врезались мне в грудь, выбивая на коже отпечаток крестика, а из легких воздух.
И это ангел, которому должно хранить меня?
Поведя мутным взором по сторонам, я различил плывущие в воздухе пиратские рожи, на которых оставили отпечатки все доступные человеческому обществу пороки, сверкающие на лафетах сосиски пушек, уткнувшихся зачехленными мордами в опущенные щиты, реющий над головой черный флаг с перекошенным черепом над болезненно изогнутыми костями…
— Приведите смутьянов к капитану, — донеслось с верхней палубы.
Подхватив под белы рученьки (а откуда посреди зимы взяться загару?), пираты без особых церемоний доставили нас пред мутные от принятого алкоголя очи своего руководителя. Правый из которых подозрительно косит и нехорошо так бросается в глаза нездоровой белизной глазного яблока, в то время как левый непрерывно совершает вращательные движения, демонстрируя кровавые прожилки.
Слоняющиеся без дела джентльмены удачи столпились на верхней палубе в ожидании предстоящего развлечения. Люди они простые, к изыскам не приученные. Поэтому и радости у них в жизни простые и незамысловатые: ром рекой, продажные девки гурьбой… ну и беспредел разного толка: купца под килем протянуть, девицу скопом обесчестить, пассажира невезучего по доске пустить прогуляться, проповедника на рее вздернуть или собутыльнику финку под ребро сунуть, карточный долг списывая» В общем, развлекаются, насколько фантазия позволяет.
— Мы тоне… надеясь переключить внимание пиратов на более насущные проблемы, я попытался донести до их капитана горькую правду. Но моим благим намерениям не дано было осуществиться.
Первым на их пути встал весьма упитанный головорез в окровавленном переднике, который больше подошел бы мяснику, чем корабельному коку. Он вперевалку подошел к капитану и протянул залитую сургучом бутылку темно-зеленого стекла.
— Ваше вино, — вручая сосуд, произнес кок.
Капитан выхватил из ножен свою рапиру и резко взмахнул ею. Отбитое горлышко покатилось по палубе, роняя куски сургуча и капли ярко-красной жидкости.
Ополовинив бутылку под прицелом сотни завистливых глаз, капитан довольно причмокнул губами и, сыто отрыгнув, игриво подмигнул Ливии.
Я внутренне похолодел и напрягся, готовясь к стремительному броску.
Уловивший мое настроение Рекс присел на задние лапы. Густой мех на его загривке приподнялся, а рога, наоборот, опустились.
Спасая капитана от смерти, с вантов раздался крик:
— Корабль по курсу!
Отбросив недопитую бутылку вина, капитан пиратов выхватил из-за пояса подзорную трубу и, раздвинув ее, приложил к правому глазу.
— Сейчас посмотрим, что за индюшка спешит к нам навертел…
Прошло не меньше минуты, на протяжении которой предводитель джентльменов удачи водил подзорной трубой из стороны в сторону. Опустив трубу, он удивленно икнул и признался:
— Карамба! И три тысячи чертей в тощий зад моей благоверной! Ничего не вижу…
— С таким придурком там и четыре тысячи побывать могло, — прокомментировал услышанное черт. Проделал он это достаточно тихо, чтобы его крамольные речи не достигли чужих ушей.
Переложив трубу в другую руку, капитан схватил пальцами свой глаз и с легкостью вынул его из глазницы. Вытерев его о рукав фрака, он вернул стекляшку на место.
— А говорил что лучше настоящего будет. Эх, жаль, повесили мерзавца…
Приложив подзорную трубу к второму глазу, капитан тотчас обнаружил источник беспокойства впередсмотрящего.
— «Летучий Голландец», — с дрожью в голосе прошептал он, упал на колени и начал неистово молиться.
Весть, со скоростью степного пожара распространилась по кораблю. Рулевой попытался развернуть корабль, но он не отозвался на его усилия, продолжая целеустремленно двигаться вперед и только вперед. С моей точки зрения, причиной этого являются значительно возросшие масса корабля и его посадка. Но все равно от этого веет какой-то обреченностью, неумолимостью рока и непонятными явлениями, которые обычно приписывают потусторонним силам, на самом деле не имеющим к этому никакого отношения. В природе и без вмешательства высших сил хватает загадочного и необъяснимого. И порой эти проявления бывают весьма пугающими. Даже для меня. Что уж говорить о непросвещенных пиратах?
Скованные ужасом головорезы последовали примеру своего предводителя, беспрекословно склонив свои буйные головы перед неумолимым роком. Не прошло и пяти минут, как сборище отпетых негодяев и мерзавцев превратилось в группу кающихся грешников.
— Спаси и помилуй! Мамой клянусь, свечку поставлю за упокой всех мною убиенных душ… только дай памяти всех припомнить.
— Пронеси… и больше ни капли рома в рот не возьму… вот те крест!
— Прости прегрешения мои…
— Дай отмолить все грехи… их мне надолго хватит.
— Свят… свят… и бутылка рома.
Наблюдая необычное превращение рыкающих волков в смиренных овечек, я обнаружил, что кроме нашей небольшой группы на ногах стоять остался один только кок. Но и его взор словно прикован к стремительно приближающемуся кораблю, который, по-моему, никакого отношения к «Летучему Голландцу» не имеет. Как он должен выглядеть, я не знаю, но, если память мне не изменяет, на корабле-призраке никого не должно быть. А на приближающемся к нам судне хорошо виден шезлонг, стоящий на носовой надстройке, и сидящий в нем полуголый человек с увесистым томом в черной обложке на коленях.
