— Тридцать тысяч не наличными, а в пересчете на квадратные метры, — повтороил Виктор и недоверчиво замотал головой, стараясь осознать произошедшую перемену. — Если потребуется я могу продать свою часть Отрадного? — спросил глухо.
— Да, но по согласованию с правоприемниками и в очередности, оговоренной Верой Васильевной. Первая в списке значится ваша дочь, затем брат, после остальная родня. Вера Васильевна не желала, чтобы в доме Виктора Викторовича хозяйничали чужие люди.
Виктор чуть не застонал. Галя и Игорь никогда не дадут нормальную цену за особняк. Никогда.
— И сколько бы мне предложила Галина Леонидовна от имени дочери, с учетом того, что дом тянет на десять миллионов?
Галя снисходительно уронила.
— Тридцать тысяч и то лишь по доброте душевной.
Осин замер как громом пораженный.
— Игорь дает меньше, — уронил Глеб Полищук.
— Ворье, — застонал Виктор. И овладев собой добавил, — У Галины есть генеральная доверенность на ведение моих дел. Я бы хотел вернуть ее.
— Как только будут улажены денежные дела, вы ее получите. — Отрезал молодой Полищук. — До того я посоветовал Галине Леонидовне, если естественно, с вашей стороны нет конкретных претензий, воздержаться от благородных поступков. На кону будущее ребенка.
— А мое будущее где? — взвыл отчаянно Виктор.
— Вам виднее, — вмешался Глеб Михайлович. Его словно подменили. Маска вежливости истаяла, испепеленная горячей волной неприязни. — Теперь вы предоставлены самому себе и будете решать свои проблемы самостоятельно. На мое содействие, на наше содействие, — старик кивнул на внука, — советую не рассчитывать. Мы — стоим дорого. — Глеб Михайлович стоял, наклонившись вперед, словно трибун на митинге. От невысокой, не по стариковски крепкой, фигуры веяло силой и злостью. — Не поминайте лихом, милейший. И благодарите Бога за бабку. Если бы не она…
Осин перевел взгляд на молодого Полищука. Тот криво улыбался. В насмешливых искорках витали упреки: «Ты — урод, ты пропустил мимо рук сотни тысяч долларов, проворонил богатую расположенную к тебе старуху, пытался ограбить родную дочь, потерял умную красивую жену. У тебя было все, что надо человеку для счастья. Ты все презрел. Не сохранил, не уберег, не удосужился. Иди, теперь Виктор Осин, живи дальше. Без тыла, без поддержки, без бабкиных денег. Бог тебе в помощь. И Бог тебе судья».
— Прощайте, — Виктор резко поднялся. Ни проронив ни слова, прошествовал к двери.
«Нищий, — билась у виска мысль. — Я — нищий!» Хотелось, ох, как хотелось, задавить ее, гнусную, мерзкую, отвратительную. «Я в полном дерьме», — трансформировал Осин страшную правду и улыбнулся сквозь силу. Что ему еще оставалось?
Круглов
Круглов обвел мрачным взглядом нищенскую мебель, потертые ковры, старомодный хрусталь в серванте. Даже компьютер — предмет вчерашней гордости, сегодня внушал едва ли не отвращение. Вещи отражали чужие вкусы и желания. Были случайными.
«Разбогатею, — в который раз повторил Круглов, — выкину к чертовой матери это барахло. Куплю…»
По списку следовала большая квартира, машина, домашняя техника…
Сумма новоприобретений равнялась ста тысячам долларов. Именно эта цифра привела Круглова в возбужденное состояние, прогнала покой, взлелеянный в душе за последние два года; порвала в клочья сытое умиротворенное благодушие; затмила даже светлое чувство к Лере.
Круглов возжелал денег. Возжелал страстно, жадно, жарко, до умопомрачения.
Он проснулся с утра, мечтательно сказал себе: «Сто тысяч! Сумасшедшие бабки!» и сошел с ума. В голове словно включился счетчик, без устали складывающий прежние барыши, нынешние сбережения, стоимость квартиры и потенциально возможные заработки. То, другое, третье и четвертое в сумме не шло в сравнение с сотней тысяч долларов.
— Ох-хо-хо, — вздохнул тяжелехонько Валерий Иванович, вор и есть вор, подумал едва ли не с облегчением, смиряясь с тем, что заберет сто тысяч и слиняет по-тихому.
Решимость эту смущало одно: настойчивое предположение, что его втягивают в ловушку. Это капкан! — крутилось в мозгу здравое рассуждение. Мое предательство до очевидного закономерно, логично, просчитываемо. На моем месте так бы поступил любой олух. И, следовательно, так поступать нельзя. А как можно? Упустить деньги?
Увы, жизнь без вожделенных ста тысяч уже казалась бессмысленной. К жадности, клокочущей в сердце, примешалась, давно позабытая, но неутраченная, жажда риска. Азарт будоражил кровь. Круглов еле удерживал себя от скоропалительных и опрометчивых шагов.
Позвонила Лера. Сообщила: встреча с полковником прошла на высоком идейно-художественном уровне. Объект вел себя достойно, в действиях порочащих себя замечен не был. Она весело тараторила, старалась казаться веселой и игривой. Круглов отвечал в тон, подначивал, смеялся. Между двумя шутками уведомил, что уедет на день-другой. Лера тот час заволновалась. Ничего страшного, Круглов старался, как мог успокоить ее.
— Когда вернешься? — В женском голосе было сплошное недоверие.
— Скоро, моя хорошая. Улажу одно дельце и сразу назад. Не скучай без меня. Ладно?
— Ладно.
Круглов положил трубку, целое мгновение мучался от угрызений совести, затем снова размечтался о деньгах.
Деньги. Новая просторная квартира. Прекрасные вещи. Хорошая одежда. Обеспеченное будущее. Уверенность.
Сто тысяч долларов — магическая цифра обладала волшебными свойствами: умела превращать мечты и желания в явь; умела материализовывать предметы и перемещать тела в пространстве. Чем дольше Круглов думал о ста тысячах, тем сильнее ему хотелось завладеть ими. Препятствий к этому он не видел.
Осин — дурак, самоуверенный и самовлюбленный. Обмануть его — раз плюнуть. И Дмитрий — не господь Бог. Все предвидеть не в состоянии. Если хорошо пораскинуть мозгами можно всех обхитрить. Запросто можно всех обхитрить.
Помяни черта к ночи, он тут как тут. Звякнул мобильный.
— Круглов, я перед дверью, открой.
Не ждано, не гадано, нагрянуло начальство. То неделю глаз не казало, то, как снег на голову свалилось.
— Привет.
— Привет.
— Как дела?
— Осин звонил, сказал: к завтрашнему дню с деньгами управится.
— Отлично. Впрочем, я по-другому поводу.
Всегдашняя самоуверенность изменила Дмитрию. Он явно испытывал неловкость.
— Мне неприятно заводить этот разговор, но хотелось предупредить тебя. Завтра может быть поздно…
— Говори, не томи… — заволновался Круглов.
— Ты ни разу не подвел меня. Хотя мог. Ни разу ни сорвал сроки. Хотя, задания получал сложные. Ни разу ни потребовал пересмотра договора. Ты — человек, на которого можно положиться. Единственный твой недостаток — уголовное прошлое. Вот я и боюсь, что прежние увлечения подведут тебя. Ты работал на меня честно. Я честно платил. Давай и впредь не обманывать друг друга. Что бы и кто не утверждал, а мир держится на силе, чести и достоинстве. Не суетись, Круглов. Не спеши меня предавать. Ладно?
Круглов взвился в притворном негодовании:
— Да я…Да, что ты …
— Запомни мои слова: на силе, чести и достоинстве. И не оправдывайся, сделай милость.
Дмитрий нелепо покачнулся.
Он пьян, с облегчением вздохнул Круглов. Он нервничает, накануне операции, волнуется и как всякий нормальный человек, подозревает всех и каждого без разбору.
— Мне пора. До свидания, — сказал Дмитрий на прощание о и смерил Круглова на удивление трезвым взглядом. Круглов запер за шефом дверь и без сил опустился на пол в прихожей. «Он будто мысли мои прочитал. Или направил в нужное русло? — Круглов заснул и проснулся с той же мыслью. — Прочитал или направил?»
Утро растворило вчерашние настроения. Бедность и чужеродность окружающих предметов, не ранили больше. Пошарпанные шкафы и выгоревшие обои не раздражали. Злость исчезла, неприятие закончилось. На сердце было легко и пусто от нахлынувшего равнодушия. Слава Богу, Круглов обрадовался, легче будет уходить из дому. «Я — вор. Был им и останусь навсегда, — решил отчаянно. — Сколько волка не корми, он все в лес смотрит».
Однако вопреки решению и равнодушию было жалко терять ощущение защищенности, которое он обрел в этих стенах. Было печально и даже больно.
Остановись пока не поздно, пока не потерял все что имеешь, звенел в мозгу тоненький благоразумный голосок, стращал, удерживал от опрометчивых шагов. «Здесь все мое. Мое!» — Валерий Иванович обвел взглядом квартиру. Свое он защищал в интернате, ПТУ, в университете, в тюрьме. Защищал от других. Неужели придется защищать от самого себя, хмыкнул насмешливо? Вот, незадача…
«Боюсь, прежние увлечения подведут тебя», — сказал всезнайка Дмитрий. И был прав. «Легкие» деньги — большое искушение. Кого угодно сведут с ума.
